Потерянный: Возвращение

      Что есть жизнь? Зачем мы живем?       Эти вопросы постоянно докучают мне, и я никак не могу выбросить их из головы. Впервые я задумался над ними еще в детстве, в пятнадцать лет, наверное. Я плохо помню то время, как, впрочем, и еще очень многое из прожитого мной. Серые будни и вечное уныние, постоянные попытки разнообразить жизнь, которые, в общем, оставляют после себя лишь ничтожные мимолетные воспоминания.       Время неукротимо бежит вперед, не оставляя позади себя ничего; память блекнет, храня лишь самые яркие события. Но сколько таких наберется? За все детство я смогу насчитать едва ли с десяток.       После шла армия — служба государству, забирающая у тебя безвозвратно два года жизни и не дающая в замен ничего. Однако в моем случае это время прошло не зря, поскольку позволило мне посмотреть на мучавшие меня вопросы под другим углом, отличным от точки зрения желторотого мальца.       Я мало что помню из того, чем был занят и как проводил время тогда, однако в памяти хорошо сохранилось отношение к жизни, прививаемое там. Жизнь лишь ресурс. Пока ты жив, ты можешь принести пользу. А если надобность в тебе отпадает, то и твоя жизнь ничего не стоит.       Отвратная политика, однако оспорить данное утверждение было невозможно, ведь взглянув на мир вокруг себя, я понял, что этот закон работает везде: и на войне, и в мирное время. Мы живем и работаем — бесконечный скучный поток, не прерываемый никогда. Даже периодические «развлечения» лишь призваны заполнить свободное от работы время, но они практически не дарят ярких воспоминаний.       Шли годы, а я отчаянно искал альтернативный ответ. Возможность, что дала бы вырваться из порочного круга серых будней… И я нашел его — маленький кусочек счастья. Это произошло внезапно… На очередной работе (тогда я менял их как перчатки) я увидел ЕЁ. И в возрасте двадцати девяти лет я впервые влюбился.       Нашу встречу нельзя было назвать романтичной. Она пришла одна в тогда еще только открывшийся ресторанчик. Войдя, она долго и с любопытством рассматривала огромных маскотов, а после подошла ко мне, и спросила: «Здесь весело?»       Ха-ха. Тогда этот вопрос ввел меня в ступор. Лишь спустя двадцать-тридцать секунд я смог выдавить из себя ответ, которому сам удивился: «Давай узнаем это!»       Да… Тогда и началась моя жизнь. Лишь с того момента моя память практически не имеет пробелов. Шесть лет счастья, шесть лет словно взаперти. С тех пор я не менял работу, не мог сменить, поскольку дорожил этим местом как тем, что подарило мне счастье. Так я думал… Хотел думать.       Текучка ночных охранников, сменявшихся каждую неделю, и странный начальник, цвет кожи которого со временем становился все более нечеловеческим, — все это вызывало вопросы, на которые я боялся найти ответы. Боялся, что узнай я их — маленький кусочек счастья, со столь большим трудом найденный мной, исчезнет навсегда. Я боялся уйти… Не знаю почему, но мне казалось, что покидать уже насиженное место опасно.       Шесть лет я провел в страхе, трясясь над своим счастьем, и упорно пытался не замечать происходящее вокруг меня: без конца пропадающих охранников, запах крови, которым, казалось, пропитался воздух в заведении, и собственные чувства, ради которых я и делал все это.       …Я открыл глаза и осмотрел помещение. Это был небольшой бар, в котором сидело всего несколько человек. Деревянный паркетный пол, выполненный из темных сортов дерева, темная стойка, цвет которой можно было бы назвать черным. Внутри темного помещения были разбросаны светлые одноногие столики из березы. Над каждым висела старинная литая люстра с подсвечниками подсвечников из пяти лепестков.       Мне редко удается посетить это заведение: не столько потому, что не могу, сколько по причине бесполезности подобного. Однако в этот раз повод нашелся. И этим «поводом» был мой коллега Майк.       Он весьма необычный парень, перевернувший порядок в ресторане вверх дном. Вначале он был как все: серый, невзрачный, совершенно непримечательный — настолько, что я не обратил на него никакого внимания. Но спустя пару дней все изменилось: Майк ожил, и вместе с ним ожил наш начальник. Майк не спешил исчезать, подобно многим, в первые же дни. Его настроение менялось от раза к разу, и он разбудил во мне интерес. Я давно похоронил свое любопытство, но в этот раз оно со счастливой улыбкой вылетело из-под земли, пробив крышку гроба.       Я пригласил его выпить. Пообщаться, расспросить о том, кто он и откуда. А также какие тайны скрывает ночная смена. Да, мне стало интересно. И я стал ждать.       Время текло медленно, но не так медленно, когда я встретил свою любовь. Но достаточно, чтобы ожидание было ощутимым.       И вот Майк, вымокший до нитки, вошел в бар. Время пришло. Я дождался. Теперь я смогу получить ответы на все вопросы.       — Привет, как жизнь? — спросил он меня, подходя к столику. Майк выглядел уставшим, но при этом не сказать чтобы счастливым. Нет, он был далек от этого состояния, как, впрочем, и любой другой. Но несмотря на это, он был спокоен и в приподнятом настроении. Хотя даже это было огромной редкостью среди людей.       — Вполне неплохо, если не считать, что даже приехав на машине, я успел промокнуть за какие-то несколько секунд. А сам-то как? Смотрю, на тебе сухого места нет, — поддержал я разговор.       С этого и началась наша долгая и весьма тяжелая беседа, о которой я очень скоро пожалел…

***

      — Ну, раз ты все равно не отступишься, то слушай… — наконец перешел к сути разговора Майк и начал свой рассказ.       По ходу его рассказа я начинал все больше и больше ненавидеть. Причем не только Фиолетового (теперь понятно, почему Майк так о нем отзывается), но и все, что происходило со мной в последние годы.       Только ли последние? Единственный светлый момент в моей жизни — это встреча с Кларой и наша совместная жизнь. Наш тихий уголок, в котором мы закрылись от окружающего мира… И это было ошибкой. Постепенно я пришел к мысли, что стал сам себе ненавистен: начни копать я раньше, и, возможно, многих из тех, кого эта тварь погубила, можно было бы спасти. Но я этого не сделал.       — Хех, так вот как на самом деле обстоят дела, — сказал я, разрывая недолгое молчание после конца рассказа. В голове была каша; камень, что тяготил меня до сих пор, не только не упал с плеч, но и сменился на куда более тяжелой ношей.       Надо собраться. Как бы то ни было, все в прошлом, а я лишь защищал свое маленькое счастье — так я старался утешить себя хоть как-то. Тяжесть вины была невыносима, и сейчас нужно было хоть как-то ее ослабить. Хоть самую малость. Как же правдивы были слова «Счастье в неведении».       — Что же, давай выпьем за ушедших.        Лицемерно, но как есть. Я виноват лишь в бездействии, но в нем можно обвинить кого угодно. Да и не знал я.       Попытки самооправдания не увенчались успехом. Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, я решил продолжить разговор. Заодно и узнаю некоторые моменты. Может, я и не смог бы помочь? А может, смогу что-то изменить теперь? Кто знает.        — А как ты смог рассказать обо всем мне, если контракт вроде как не позволяет тебе раскрывать детали постороннему?       — Ну, вероятно, это одна из лазеек: ведь по контракту, ты не являешься посторонним. Другое дело, что теперь и ты сам не сможешь рассказать что-либо и кому-либо. Да и кажется мне, что даже если ты прямо сейчас уйдешь из пиццерии и обратишься в полицию, они все равно ничего не смогут сделать, — поделился Майк своими размышлениями.        — Почему ты так решил? — слегка недоуменно спросил я. Некоторые предположения у меня были, однако выслушать, что именно он думает на этот счет, стоило бы.       — Они давно и без всяких обращений завели бы дело: в конце концов, ресторан стоит уже не первый год, жертв, вероятно, уже под сотню, если не больше, но при этом нет даже намека на то, что хоть кого-то из них ищут. И я сильно сомневаюсь, что все они были абсолютно одиноки, — довольно подробно расписал причину мой собеседник, заодно, словно молотом, пройдясь по сковывающим меня цепям и еще больше бередя раны. Не могу сказать, чтобы его мысли были неправильны или что я не согласен с ними, но попытаться то все равно стоит.       — Ты прав, это глупо. Но все-таки что делать? — с интересом спросил я, пытаясь вытянуть из него больше информации. Даже если это были просто догадки или мысли, сейчас даже они были бы мне полезны, так как здраво размышлять я уже не мог. Однако из-за очередного напоминания о жертвах, прозвучали мои слова несколько иначе.       — Адаптироваться и жить дальше. Больше ничего не остается, — с некоторой грустью сказал Майк.       От этих слов я невольно прервал свое самобичевание. Они не звучали как простая поговорка или кредо какого-то человека. Вроде бы такие простые слова, казалось, несли в себе такой океан боли, эмоций и воспоминаний, что все, что я мог бы только представлять себе, было только маленькой частью, рутинной повседневностью того, кому эти слова принадлежали. Я ничего не смог ответить и просто молчал, пытаясь осознать, что именно крылось за словами Майка.       Спустя некоторое время я все же смог взять себя в руки и отодвинуть эту мысль на задворки разума. Мы посидели еще, продолжив выпивать. Разговор был уже не такой оживленный: то какое-то время говорили, то сразу же надолго замолкали. Постоянным оставалось лишь то, что мы периодически опрокидывали в себя кружки.       Однако то, что произошло дальше, сказалось на мне даже сильнее, нежели весь наш разговор до этого. То, о чем я и помыслить не мог. Кошмар, который я, казалось, мог увидеть только во снах. События, которые никак не желали укладываться у меня в голове.       На моих глазах, только что говоривший Майк внезапно замолк. Глаза, в которых мгновение назад горел огонь жизни, потухли, став словно двумя провалами в пустоту и лишь слегка отливали зеленым, который, впрочем, сильно изменил свой оттенок.       После он словно под гипнозом встал из-за стола, все так же не проронив ни слова, и спокойным, но быстрым шагом направился прямо на выход из паба, не захватив ни свою куртку, ни иных оставленных им вещей.       — Э-эй, ты к-куда отправился? — попытался я окликнуть его трясущимся от переживаний голосом.       Но ответа не последовало. Он все так же стремительно шел на выход, игнорируя любые помехи, в виде официанта и владельца бара.       Тело начало бить мелкой дрожью. Извинившись за знакомого и быстренько расплатившись с владельцем заведения, я бросился догонять новоприобретенного друга, который уже вышел под дождь и направился в неизвестном направлении.       К этому времени уже порядочно стемнело, а если учесть, что и до этого было пасмурно и видимость была сейчас сильно ограничена, то потерять человека из виду на освещенной улице можно было уже через двадцать-тридцать шагов. Я чудом смог нагнать его, сев в припаркованный перед входом автомобиль и устремившись в том направлении, где он скрылся десяток секунд назад. В мыслях крутилось лишь одно: «Я не могу его отпустить! Только не снова… Я не могу допустить, чтобы еще один человек умер по моей вине! Пожалуйста, очнись! Не становись еще одним бременем на моей совести. Умоляю!»       Погоня продолжалась в течение получаса. Майк шел к своему пункту назначения кратчайшим путем — прямо по проезжей части. Ему сильно повезло, что на протяжении всего нашего пути не встретилось ни одного автомобиля.       А повезло ли? Возможно, будь сейчас ясная погода и встреть мы кого-нибудь, они бы его остановили.       …Вот он прибыл к месту, к которому шел. И как я сразу не догадался? Все ведь было так очевидно…       Перед нами оказался злосчастный ресторан. И сейчас Майк шел прямо ко входу. Прямо на встречу своей скорой смерти.       В панике я выбежал из машины и со всех ног бросился за ним. Догнал его уже у самых дверей и попытался оттащить обратно. Я вцепился в него, прикладывая все свои силы, пытаясь сдвинуть его хотя бы на метр. Хотя бы просто не дать ему войти, иначе все будет кончено. Однако все мои попытки были тщетны. Майк не заметил помехи в виде меня и, вырвавшись, беспрепятственно зашел в пиццерию, оставив меня лежать в луже.       Я пытался пойти за ним… Думал, что, может, будучи внутри вдвоем, мы хоть что-нибудь сможем сделать, однако и тут меня ждало разочарование: хоть дверь была открыта, у меня не было ни малейшего шанса войти. В дверях клубился таинственный темный туман, который при прикосновении сильно обжигал, оставляя на коже зеленоватые волдыри, и выталкивал наружу.       Еще долго я стоял перед открытыми дверями ресторана в полной прострации. В первые минуты перекрывавший дорогу туман периодически содрогался и, казалось, немного ослабевал, но прорваться мне так и не удалось.       Прошел час. Потом второй, третий… Дымка уже давно стала плотной, а я все стоял и смотрел, не в состоянии сделать что-либо.       Проход внутрь освободился лишь под утро. Светать еще даже не начало, но я мог вполне точно сказать, что время уже подходило к началу рабочего дня.       Внезапно меж дверей показался Фиолетовый. Вид его был весьма невзрачный: на и без того фиолетовой коже тут и там были видны темные, почти черные пятна. Челюсть опухла и из уголков рта стекали тонкие струйки крови. Кровяные подтеки были не только на лице, все его тело было усеяно ссадинами. Одежда была изорвана. Но главное — на его лице не было того довольно, вечно ухмыляющегося выражения, которое постоянно раздражало. По перекошенному от боли (непонятно какой) по лицу текли слезы.       Увидев меня, он просто промолчал и лишь спустя несколько томительных секунд ожидания сказал: «Иди домой», а затем закрыл перед моим носом дверь.       Постояв на месте еще пару минут, я сел в машину и направился домой. В голове было пусто, и потому я совсем не заметил, что буря, бушевавшая столь долгое время, утихла, уступив место хоть и гораздо более мрачным и густым, но столь обыденным для этого города тучам.