Эфиопия

      Эретрия (почему-то Коувелл кажется, что звать девушку иначе она пока не заслуживает) провожает её в спальню. По закону жанра - турнир вежливости, где в роли последнего босса извечный спор "кто спит на диване". Последнее слово за хозяйкой квартиры.       По закону жанра - Эм не может заснуть. Последнее слово за страхом, не дающим дышать. Эмберли надеется, что это не навсегда. Иначе многие её поступки потеряют смысл.       Ну а Ретри не привыкла уступать (об этом свидетельствовал факт того, что она спит на диване и неприметный шрам на виске). Потому она не может позволить чему бы то ни было оставить за собой последнее слово. Ведёт девушку на кухню, обняв талию и переплетя пальцы, потому что знает - ей это нужно. Кажется, что без этого Эмберли не жить.       Затем она сидит, всеми силами вжавшись в диванный угол. Подобные конструкции призваны вместить больше людей, но у Эм почему-то всегда ассоциировались с одиночеством. Сейчас, зная, что один такой диван принадлежит девушке, что живёт одна, Коувелл лишь укрепляется в своих мыслях. - Итак, Эмберли, у меня к тебе действительно важный вопрос, - Эретрия отворачивается от кухонной стойки, но Эм знает, что она сейчас выразительна в куда меньшей степени, чем кухонный интерьер. - Пробовала ли ты когда-нибудь чай из листьев кофейного дерева? - предложение заканчивается игриво, и Эмберли добавляет в копилку выводов о Ривера новый факт. Эретрия из тех, кто в моменты, когда тяжёлая атмосфера давит неловкостью, прибегает к шуткам. - Звучит довольно странно, - ёжится Эмберли. - Почему-то я думала, что тебе нравится история, - озадаченно хмурится девушка, и Эмберли осознаёт, кем её видят на сей раз. Хозяйка квартиры протипировала гостью как девушку образцового поведения, чрезвычайно заинтересованную в аттестате с отличием. (Спасибо, что хоть не стервозную суку). - На самом деле, в сравнении с кофе, этот чай очень молод - его открытие датируется 1851 годом по обнаружению записей в дневниках путешественников. Чай, заваренный на листьях кофейного дерева, обладает мягким, но специфическим вкусом, - Ретри берёт паузу ради роскошной мысли "Подобно тебе". - Там намного меньше кофеина, чем в кофе или традиционном чае, но при этом он просто напичкан антиоксидантами и обладает рядом целебных свойств. Но ты, без сомнения, не хочешь о них слышать, - Ривера скомканно и неловко обрывает предложение, вспоминая, что едва ли её гостье помогут рассказы о целебном чае, сам напиток или она. Всё выглядит бесполезным в отражении слезящихся глаз Эмберли Коувелл, и Эретрия отчаянно стыдится данного обещания, что она вряд ли сможет выполнить. - Что угодно, вообще-то, - тихо и хрипло отвечает Эм, затем кашляет. Она не говорила столько, сколько плакала, а плакала она целую вечность.       И Ретри продолжает, несмело, то и дело переставляя чашки, словно бы одалживая роль неловкой отличницы, лишь бы хоть немного уменьшить груз на плечах гостьи.       Когда чай заварен, Ривера ассоциирует это с окончанием пытки. Она ставит перед Эмберли кружку с какой-то мотивирующей цитатой на белой поверхности. Либо она стала чересчур внимательна к мелочам, либо это выглядит как издевательство. В любом случае, отбирать кружку было бы верхом глупости. И пока пальцы Коувелл неуверенно подносят чашку ко рту (Как же странно она её держит. Смысл жечь пальцы, если есть ручка?) в душе Эретрии теплится затаенная надежда на то, что вместе с легкой хрипотцой уйдут и другие проблемы Эм Коувелл.       Гостья пьет, вновь совмещая разнообразие приписываемых ей черт. Немного искусной лжи от стервозности (пусть и об уникальном вкусе), вежливость образцовой девушки.       Но Ривера повидала достаточно вежливости, чтобы понимать, что за ней скрывается. Твою мать, она пытается помочь человеку склеить разбитую жизнь, рассказывая о кофейном чае!       Но Эмберли ценит, пусть и не может верно это подать. Раз уж удивительный напиток способен предупредить появление раковых клеток - почему бы ему не лечить сердечные раны. Перед тем, как уйти, девушка делится мыслью с хозяйкой квартиры и добавляет, что кофейный чай заслуживает быть источником вдохновения. Мысленно проскальзывает роскошное дополнение "как и ты". Охрипшее горло почему-то отказывается произносить это вслух.       Эмберли спит. Какое-то время. Довольно забавно, что будит её Эретрия (почему-то Коувелл капризно надеется на бережное отношение к её сну). Забавность исчезает после угрожающего слова "пробежка". - Хей, я не против, если ты фитоняша, но не ввязывай в это меня, - несмотря на проблемы с испанским в школе, Коувелл в одночасье освоила новый язык.       И Ривера прекрасно понимала, что услышанная грубость переводится как "мне страшно выходить на улицу". Сейчас девушке больше всего на свете хочется замазать невидимый (видимо, мудак, ударивший её, ещё и слизень) синяк не одним слоем макияжа, забиться в темный угол и ждать, пока станет лучше. - Только вот лучше не станет, пока ты не сделаешь что-то ради этого, - качает головой Эретрия. Эмберли с долей сомнения шнурует кроссовки.       Солнечный свет ей теперь совсем не нравится. Яркие лучи, норовящие ослепить, целятся словно бы в одну неё. Эмберли чудится, что она выделена среди всей толпы ярким солнечным пятном. Выделена, вытолкнута, и каждый прохожий заглядывает ей в лицо, смотрит на собирающиеся в глазах Эм Коувелл слезы.