Жертва времени

      Ее кошмары — молчаливые призраки, что толпятся у изголовья, пытаясь заглянуть в лицо выжженными пустыми глазницами.       Она никогда не просыпается от крика. Кошмары душат ее дымом и огнем, закрывают рот ладонью Учителя и мокрым рукавом его хаори. Она не может кричать, потому что иначе их найдут и уничтожат, потому что дыхание застревает в горле комом непрошеных и неуместных слез.       Ее кошмары бьются в уши птицами его последних слов, и она закрывается ладонями, чтобы не слышать, но это не помогает. Птицы уже внутри нее, в самом сердце, и каждым словом рвут его на куски.       Кто-то из нас должен выжить. Я для этого уже слишком стар.       Он улыбается даже теперь, и насмешливая нежность его голоса тяжело отзывается в сердце. Она пытается что-то выдавить из себя, даже открывает рот, но нелепо и фальшиво всхлипывает вместо ответа. Нет таких слов, которые она могла бы сказать сейчас, которые переубедили его. И она ненавидит себя за это, но ей страшно его переубеждать. Страшно жить и страшно умирать — все существо заходится в животном ужасе перед трагедией, которой не должно было произойти.       Я верю, ты сумеешь сделать то, что нам не удалось. Я знаю это. Но если этот старик все же ошибается, прости. Прости — и постарайся совершить невозможное.       Она просыпается, задыхаясь от боли, и зажимает рот ладонями, втискивается в них изо всех сил, стараясь задавить рвущийся наружу уродливый вой, льющийся из сердца гноем незаживающей раны. Шрамы ноют, отзываясь на его немое эхо, и левую руку сводит судорогой, но эта мука приносит почти облегчение и дарит оправдание удушливым слезам. Она закусывает губу и молча плачет, баюкая руку, прячась в этой сиюминутной боли, чтобы не чувствовать и не слышать ничего кроме нее.       Санива — сердце цитадели, и это сердце не может сломаться даже под сокрушительной тяжестью чужих надежд и собственных кошмаров. Санива — воплощенная воля богов и торжество незыблемой истории, которую нельзя позволить изменить любой ценой.       Санива — случайно удавшийся эксперимент старого безумца, который он так и не довел до конца.       Учитель не ошибся: ей удалось сделать то, что остальные не смогли. Но впереди оставалось то самое невозможное — и Эрна не находила в себе сил его совершить.