Жертва времени

      Я жду. Я жду. Я жду.       Пожалуйста, найди меня.       Пожалуйста, воплоти меня.       Пожалуйста, будь со мной.       Будь, будь, будь.       Всегда.              Открыв глаза, я вижу лицо самого важного человека в мире.       «Ах, ради него я был рожден!» — думается мне, и это светлое и прекрасное чувство принадлежности переполняет меня, пытаясь вырваться наружу восторженным громким лаем.       Спасибо, что услышал меня.       Спасибо, что выбрал меня.       Спасибо, спасибо, спа—!              Его лицо заслоняет бегущая строка букв.              [ Опознавание завершено: объект «ОДИННАДЦАТАЯ» опознан ]       [ Процесс Регистрации активирован ]       [ Процесс Регистрации завершён ]       [ Объект «ОДИННАДЦАТАЯ» добавлен в группу «Хозяин устройства» ]              Пожалуйста, прекратите.              [ Процесс Выдачи прав Администратора активирован ]              Я хочу видеть этого человека.              [ Процесс Выдачи прав Администратора завершён ]       [ Объект «ОДИННАДЦАТАЯ» теперь обладает правами Администратора. Уровень доступа: 2 ]              Я хочу его видеть!              Буквы исчезают, и самый важный человек наклоняется, чтобы взять меня в руки. Теперь его тепло греет меня изнутри и снаружи.       Ах, какое это прекрасное чувство!       Мне хочется, чтобы так было всегда.       — У всех получилось?              [ Опознавание завершено: объект «[О]» опознан. Группа «Администраторы устройства». Уровень доступа: 1 ]              Кроме [О] в комнате есть еще люди, но я не могу увидеть их лиц — они закрыты дрожащим размашистым росчерком туши, поверх которого числа от одного до десяти.       Лицо [О] ничем не закрыто: он стар и морщинист, лыс как грибная шляпка и растягивает глаза в довольной улыбке. Ничто в его простой и доброй внешности не должно вызывать страха, но я начинаю бояться.       «Этот человек может увидеть меня. Этот человек может уничтожить меня», — вот о чем я думаю, смотря на [О].       Его невидимая душа занимает почти всю комнату, не оставляя для остальных места. Если [О] узнает, кто я такой, он, несомненно, избавится от меня. Я не боюсь исчезнуть, но мысль о том, что я потеряю самого важного человека, едва увидев его, наполняет мою душу страхом. Мое тело начинает мелко дрожать, и руки самого важного человека обнимают меня и прижимают ближе. Мой страх от этого не исчезает, но от того, как нежен он со мной, внутри растет огромное светлое чувство. Это так приятно, что мне хочется погрузиться в это тепло целиком, поэтому я несмело прижимаюсь к самому важному человеку и закрываю глаза. Я чувствую его сердцебиение, восхитительно живое и быстрое, и беззвучно скулю, потому что он жив, он жив, он жив!       Чувство восторженного ликования, чувство необыкновенной радости, чувство невозможного счастья — они охватывают меня от кончика носа до кисточки хвоста, переполняют мое маленькое тело и заставляют вжиматься в самого важного человека все ближе, чтобы почувствовать его жизнь как можно сильнее. Как же это чудесно, знать, что человек, ради которого ты был рожден, жив! Что он жив и рядом с тобой, и ты не расстанешься с ним до самой своей смерти!       Самый важный человек гладит мою голову и пытается заглянуть мне в глаза, и я отвечаю на его взгляд с радостью и вытягиваюсь, чтобы лизнуть его в подбородок.       — Совсем как щенок! — смеется самый важный человек и прикасается к моему носу кончиком своего. — Хороший песик, хороший.       Он треплет меня по голове и за ушами, и, закрыв глаза, мне хочется тихонько скулить от счастья и вилять хвостом.       — Ой, — я слышу голос, и строки перед глазами говорят, что это «СЕДЬМАЯ». — Он меня укусил!       — Потому что ты ему позволила, — строго говорит [О]. — Фамильяры — не живые игрушки и не домашние питомцы. Вы должны относиться к ним соответственно. Эрна, отпусти своего. Ты тискаешь его как плюшевого, это недопустимо.       — Хм-м? — тянет самый важный человек, а я вжимаюсь головой в его замершую ладонь и повторяю про себя его имя.       Эрна. Эрна. Э-ру-на.       Какое оно красивое!       — Но ему нравится.       — Только пока. Сейчас они испытывают те эмоции, которыми вы наделили их при создании, но они не будут подпитывать сущность вечно. Поэтому, Риё, ты укусила себя сама. Я предупреждал вас неоднократно, но, видимо, пора сделать это снова: следите за своим душевным равновесием. Любая лишняя капля может поколебать баланс создания. Вы должны очистить себя от мыслей и чувств, а не отравлять ими шикигами. Что станет с душой меча, если вы вложите в него слишком много собственного я?       — Он потеряет сущность, — нестройно и вразнобой отвечают сидящие кругом, но самый важный человек молчит.       Эрна молчит.       Мне хочется называть его так хотя бы про себя.       Слова [О] отзываются во мне злым рычанием. Мои эмоции настоящие! Мои чувства не подделка! Мне так хочется сказать об этом вслух, мне так страшно, что Эрна поверит ему и перестанет меня касаться, но я заставляю себя молчать. Пусть он больше никогда не погладит меня, но я буду рядом, я буду рядом с ним до своего последнего вздоха — и это самое главное.       И все же мысль о том, что он больше никогда не будет ко мне ласков, заставляет меня молча выть от невыразимой тоски.       — А почему нам нельзя было назвать их самим? — спрашивает «ВОСЬМОЙ», пока Эрна почесывает мою переносицу. Он не отстранился от меня, он не стал ко мне холоден! Мне хочется запрыгать вокруг него и облизать эти добрые нежные руки, но я заставляю себя сидеть на месте. — Разве хозяин не сам дает имя своему фамильяру?       — И как бы ты его назвал?       — Вей Мин¹, конечно.       — А ты, Эрна?       — Хм-м, Иви², может быть? — задумчиво тянет Эрна и гладит меня по голове. — Да, лисенок?       — А вы? — спрашивает [О], поворачиваясь к остальным.       — Широ-тан³!       — Инаризуши⁴…       — Дотти⁵.       [О] молча кивает, слушая их ответы, но мне не нравится его молчание.       И-ви звучит немного странно, но мне понравится любое имя, которым он меня назовет, в этом я абсолютно уверен!       — А теперь представьте, что вы призвали душу меча, — говорит [О], выслушав всех в комнате. — Его вы тоже назовете Широ-тан? Или, может, Хитотсуки⁶?       Говоря это, он насмешливо смотрит на Эрну, и когда Эрна отвечает удивленным взглядом, [О] качает головой.       — Потом посмотришь, о чем я. Сейчас для вас главное — запомнить, что далеко не все духи, которых вы призовете, будут безраздельно принадлежать вам. У тех, кто обладает силой, уже есть свои имена и личности, вы не сможете создать их из пустоты. Я говорю о мечах, которые кому-то из вас предстоит призвать. Не думайте, что они будут слепо повиноваться вашим приказам. Вы должны заставить их уважать себя. Признать себя. И для этого необходимо держать дистанцию и баланс. Они служили лучшим из лучших, людям, которые в свое время изменили историю, и вы должны быть достаточно хороши, чтобы они откликнулись на ваш призыв. И когда я говорю «хороши», я не имею в виду, что вы должны ласкать их как комнатных собачек, Эрна. Ваша душа должна иметь несгибаемый стержень, чтобы они могли увидеть вас как своего господина. Особенно это относится к тебе, Акихиса. Ты понимаешь, почему?       — Д-да, — всхлипнув, поспешно отвечает «ПЯТЫЙ».       — Ты хранишь внутри великую силу, но этой силой должна управлять твердая рука.       — П-простите… Я б-буду стараться.       Эрна тихо вздыхает себе под нос, и я понимаю, что он недоволен происходящим. Внутри меня растет беспокойство: мне так хотелось бы ему помочь, но я не знаю, чем!       — Вы свободны на сегодня. Идите и проведите время с пользой.       Люди-цифры поднимаются на ноги, но Эрна остается сидеть. Они оглядываются на него, и, даже не видя их лиц, я чувствую в их взглядах неприязнь и злобу, от которых на загривке дыбом встает шерсть. Я скалюсь им вслед, этим безликим номерам, которые должны знать, что они не могут безнаказанно угрожать самому важному для меня человеку.       — Что такое, Эрна? Ты что-то хотела спросить?       — Действительно ли так плохи эмоции? Прийти в мир, зная, что тебя здесь ждут и рады видеть — чем же это нехорошо?       Я мог бы сказать, что это хорошо, что это — лучшее из всех чувств, но я молчу, не желая привлекать к себе внимания [О].       — Для духа это, конечно, хорошо. Но их будет не два и не десять, Эрна. Хватит ли твоих чувств на сотню? На тысячу? Не исчерпаешь ли ты в них себя?       — Не знаю, — помолчав, вздыхает Эрна и снова гладит меня по голове.       — Иди и подумай над этим.       [О] молча смотрит, как Эрна берет меня на руки, и только когда мы достигаем порога, зачем-то говорит:       — Ты завела себе особенную зверушку. Будь осторожна с ней.       И я понимаю: [О] знает. Он видит меня насквозь, и его нельзя обмануть.       Все внутри меня замирает от леденящего ужаса этого осознания, но Эрна накрывает меня своей нежной рукой, и мне от этого так горько и больно, и так не хочется умирать и оставлять вновь обретенного хозяина, которого я так долго искал, что я невольно скулю и прячусь под этой доброй ладонью. Внутри меня рождается новый страх, унизительно сильный: что, если Эрна тоже узнает, кто я на самом деле и отвернется от меня? Смогу ли я быть тогда рядом с ним? Будут ли так же нежны его руки?..       — Особенный ведь не значит плохой? — смеется Эрна и прижимает меня к себе. Он поднимает голову и встречает взгляд [О] открыто и чисто, и хотя он молчит, я могу слышать его слова в своем сердце:       «Прежде чем быть осторожной, я хочу быть собой».       [О] тоже их слышит и наклоняет голову с прежней улыбкой.       — Может быть, сердце им будет важнее баланса, — говорит он негромко. — Время покажет.       «Время покажет», — молча кивает Эрна, а я думаю, что уже знаю ответ на этот вопрос.