Запах тлена. Записки на полях

В доме твоем скрипят половицы, В доме твоем рассохлись ставни, Усталые и злые картинные лица И мышей под крышей летучих стаи.

      Рабастан выбивает дверь тяжелым ботинком с толстыми шнурками. Без палочки, словно бывший школьник — совсем не тот, кого можно всерьез опасаться.        «Вот это я влипла», — думаю в который раз, не спеша показываться из-за широкоплечей спины Рабастана.       Невилл жить не может без растений. Пожалуй, это уже все знают. А владелец «Кабаньей головы» не похож на садовода. И это тоже все знают. Тем не менее, в коридоре второго этажа у него стоят беспокойные флоксы.       Люди, умеющие сложить два и два, пишут донос, и на место отправляется Рабастан, взяв меня с собой, не особо спрашивая согласия, как котенка за шкирку. Невилл вскакивает с продавленной тахты, вскидывая волшебную палочку, и кричит:       — Остолбеней! — но Рабастан уворачивается, и заклинание попадает в косяк, отбивая от него длинную щепку.       — Круцио, — визитная карточка Лейстренджей.       Иногда я забываю, что Рабастан отмороженный на всю голову.       Они ведь не дураки, эти люди, пишущие доносы, и знают, что беспокойные флоксы вянут, если хозяин с ними не разговаривает хотя бы сутки. Но они не знают, что Аберфорт — это связной, и что он — Дамблдор. И я не та, кто им скажет. Однако он и так себя выдал, укрывая Невилла.       Заклинания проходят мимо, а я шагаю вперед, и моё «Экспеллиармус» попадает точно в цель.       Рука дрожит, как бешеная, но если я проявлю жалость, то и на Неё падет подозрение. Всё, что я делаю — я делаю ради Неё. И мне, в общем-то, плевать, что Ей это нужно так же, как лесничему — десертная вилка.       Невилл кидается на Рабастана уже врукопашную, и тут-то его и настигает «Петрификус». Рабастан отчего-то взял шефство надо мной, и это очень странно. Ну хорошо, будем с ним как Бонни и Клайд. Грабить и убивать. Эта мысль отчего-то приводит меня в такое шикарное расположение духа, что я хохочу, как ненормальная, согнувшись пополам и вцепившись руками в коленки.       Рабастан непонимающе смотрит на меня, и даже неподвижный Невилл скашивает свои глаза.       — Чего ржешь? — немного грубовато спрашивает мужчина.       — Думаю, что мы могли бы составить конкуренцию Бонни и Клайду.       — Кто такие? — без интереса цедит Рабастан и недоверчиво смотрит на меня.       — Да так, бандиты.       — Еще и магглы, небось?       — Конечно, а как иначе?       — Выбрось эту чушь из головы, — Рабастан по-своему заботится обо мне. Я это ценю.       Он пинает Невилла в бок, и лицо у того краснеет от боли.       — Прекрати, ты же обещал не делать ему больно.       — Не помню такого, — скалится мужчина в ответ, левитируя Невилла перед собой.       Вываливает его на улицу под окна кабака, на травку. И оттуда уже вызывает патруль каким-то хитрым заклинанием. Я все еще не могу разобрать, где егеря, где аврорские, те, что теперь лично Яксли подчиняются. Но мне это без надобности. Я, если честно, просто пытаюсь думать обо всяком таком, чтобы не думать, что сейчас ощущает Невилл.       Рабастан сворачивает самокрутку из дым-травы и табака и смачно затягивается. Я слежу за сизым дымком, который поднимается над его сигаретой в еще светлое небо, хотя зной уже по-вечернему отступает. Щебечет какая-то птичка из Запретного леса, и все это прямо-таки буколическая* картина, если бы не пресловутый ботинок Рабастана на толстой подошве, который стоит прямо на груди у Невилла, и это вообще всё портит. Это, а еще пьяные песни, доносящиеся из окна. Слава Мерлину, у Аберфорта хватило ума брякнуть, что он знать не знает никакого Лонгботтома, и мало ли тут всяких шастает.       Видели бы мои одногруппницы все это. Не посмели бы еще хоть раз спрятать мои туфли. Но тем, кто переживет это лето, право, будет не до моих туфель.       На самом деле и на это тоже плевать. Если бы всё оставалось, как прежде — было бы гораздо лучше. Но думать об этом нельзя. Тёмный видит всех насквозь.       — Рабастан, прекрати курить, все волосы провоняли, — капризно тяну я, устав мучиться угрызениями совести по поводу обездвиженного Невилла.       — Да-да, а то ни один фестрал к тебе не подойдет, — насмешливо отвечает он, а я удивляюсь, как это он запоминает всё то, что я ему говорю, хотя, кажется, вообще меня не слушает.       И щелчком пальца отправляет окурок в полет, ловким движением палочки испепеляя его прямо в воздухе. Вот такое пижонство, как же это типично для него.       К нам аппарирует министерский в кожаном поношенном плаще (совершенно не по погоде) и пожимает руку Лейстренджу.       — Кто такой будет? — брезгливо кивает он на парня, лежащего на земле.       — Лонгботтом, — безразлично отзывается Рабастан.       Я молчу. А что тут скажешь? «Дяденька, арестуйте и меня тоже? Я нравилась этому парню. И мы вместе хотели нести свет и добро. А потом я передумала и предала его.» Не скажешь такого, вот я и молчу.       — Откуда знаешь? — это опять министерский.       Он выуживает из своего доисторического плаща свиток и сверяется с ним.       — Она его знает, — он легонько треплет меня по плечу. Но от его «легонько» меня мотает из стороны в сторону.       — Новенькая?       — Ага, с ним училась. Подтверди.       Я медленно киваю, министерский чиркает в свитке. Был мальчишка Лонгботтом — и не стало. Ну и влипла ты, девочка.       Наклоняется, подхватывает Невилла за грудки и аппарирует в неизвестном направлении.       — Скоро всех переловим и заживем.       — Как? — я не особенно вслушиваюсь в его слова, перед глазами все еще стоит Невилл.       — Как — как. Хорошо заживем, — раздраженно буркает Рабастан.       И я даже знаю, почему. Ведь что это за жизнь, половину которой ты проводишь в тюрьме, а когда выходишь — всякие наглые девицы тебя не слушают.       Мы аппарируем в Лютный переулок. Вообще-то мне еще рано, семнадцатилетие только через две недели, но сейчас такая неразбериха, что Отдел по делам несовершеннолетних работает спустя рукава. Время ужина как раз приблизилось, пока мы возились в «Кабаньей голове». А мужчины, даже самые воспитанные, звереют, если их вовремя не покормить. Даже Рабастан. Особенно он.       Мы запёрлись в его любимое кафе «Банши на болоте» — сами понимаете, какой контингент, такое и название. Но кормят здесь вкусно, что и говорить. Рабастан заказал себе хорошо прожаренный стейк с картошкой, а мне мороженое. Здесь их украшали мармеладными пауками, которые смешно сучили лапками и попискивали, когда их ешь. Впрочем, аппетит после сегодняшнего дня у меня отсутствовал напрочь. Но Рабастан таких отговорок не понимал, ему было просто не объяснить, что у кого-то возможна тонкая душевная организация.       Я сдувала молочную пену с кофе, пока он с аппетитом резал свое мясо. Хорошо хоть, за столом вел себя прилично, а то иногда можно было и вовсе позабыть, что имеешь дело с аристократом. Все-таки школьная социализация не всегда на пользу.       — Сейчас пойдем за маггловским барахлом, — сказал он, прожевав очередной кусок.       Мужчина похлопал себя по мантии и выудил вырванные из глянцевого журнала листы. Я любила журналы, особенно папин. С интересом взяв помятые листки, я с сомнением протянула:       — И мы должны это носить?       — Да, Снейп так сказал. Он же у нас эксперт по магглам.       — Думаю, профессору Снейпу будет неприятно, если ты будешь акцентировать внимание на этом.       — Мне в общем-то плевать, что там ему приятно, — беззлобно ответил Рабастан и сам покосился на листок.       На журнальных страницах были мужской и два женских (почти таких же, как мужской) костюма. Брюки, юбки. Судя по всему, делового стиля. Насколько я могла судить о маггловских пристрастиях в одежде.       — Скучнее, чем лекции профессора Бинса, — сказала я, глядя на женский костюм.       — Снейпу виднее, и не думаю, что в этот раз ты сможешь выкинуть что-то подобное, — сказал он мне и указал на бисерных божьих коровок, рассаженных по всей моей ярко-желтой мантии. Трансфигурированной, кстати, из старой школьной мантии Рабастана.       — А чем это тебе не угодили божьи коровки? — я негодующе свела свои брови.       Но брови-то белые, и эффекта на Рабастана не произвели никакого, и он оставил мой вопрос без ответа.       Мы прошли через Лютный переулок, а потом и Косой, и вышли из кабака Тома, попав в какофонию звуков, которые издавали большие железные коробки. Кажется, машины. Сплошным потоком они проносились по улице, на которой притаился «Дырявый котел». Рабастан достал карту, тоже, по всей видимости, оставленную Снейпом, и, сверившись с названием улицы, на которой мы стояли, нырнул в соседний проулок. Я тащилась за ним, напевая новый хит Веллингтонских ведьм. Меня так увлек этот процесс, что я чуть было не выскочила на проезжую часть, но была вовремя подхвачена железной рукой Рабастана. Для него подобные мои выходки стали совсем привычны, а вот водитель покрутил у виска пальцем и проорал что-то совсем нелицеприятное в открытое окно. Рабастан зарычал и полез за волшебной палочкой.       — Не нужно, оставь, все в порядке, — я вцепилась ему в руки, и он только недовольно зыркнул на водителя, но пошел дальше.       Мы наконец дошли до огромного здания, которое все было напичкано магазинами.       — Пришли, — сказал Рабастан, смотря в карту и выглядя при этом донельзя растерянным.       Мы зашли в вестибюль, залитый ослепительным светом, со стеклянными витринами и нарядными манекенами со всех сторон. По сравнению с Косым переулком, а тем более с Лютным, с их специфическим шумои, запахом и прочим, здесь была просто вершина комфорта и целесообразности.       Посмотрев на все ещё изумлённое лицо Рабастана, я подумала, что, наверное, тот в первый раз в жизни засомневался в полной победе Тёмного.       Мы зашли в первый магазин, где сухопарая продавщица смерила нас подозрительным взглядом. Особенно ей, видимо, не понравились божьи коровки.       — Милейшая, — Рабастан решительно шагнул к девушке, а полы его короткой мантии зловеще взметнулись.       «Милейшая» шарахнулась от него, как книззл от воды.       — Чем могу помочь, — выдавила она из себя натужную улыбку.       Рабастан вытащил из кармана злополучные листки и протянул их продавщице. Я хлопнула себя ладонью по лбу. Он был прямо-таки гений конспирации. И не будь мое прозвище Полоумная, если нас вскоре не упекут в местное Мунго для сумасшедших, когда он выкинет что-нибудь еще.       — Нужно подобрать что-то в официальном стиле для Вас и Вашей дочери, мистер?       Если бы взглядом можно было убивать, то нетактичная продавщица была бы уже мертва. Рабастан побагровел и, сжав руки в кулаки, сделал шаг вперед.       — А я говорила, что тюрьма не пошла тебе на пользу, — смеха ради брякаю я, а потом уже, в который раз за день Рабастан сгребает и меня, и листки у напуганной продавщицы и вываливается в вестибюль.       — Я убью тебя, Луна.       — Ой, да брось. Что я такого сказала?       — Лучше ты сейчас совсем помолчишь, — злобно предлагает он мне, и я благоразумно затыкаюсь.       В следующем магазине мы уже говорим с уверенными лицами, что нам нужна одежда в официальном стиле и попадаем к стеллажам. Рабастан поочередно бракует на мне синюю рубашку с рисунком в мелкий штурвал, рубашку с огромной бабочкой на груди, и даже рубашку с желтыми воланами-рукавами. Мы покупаем нежно-голубую для меня, и зеленую с бантом на груди для Неё. Потому что зеленый красиво оттенит ее огненные волосы. А потом еще парочку белых блуз, и еще дурацкие однотонные костюмы. Рабастан облачается в черный пиджак, черную же рубашку и брюки с прямыми стрелками, и мне становится немного тревожно за него, когда хорошенькая шатенка, которая помогает ему примерять все эти вещи, краснеет и чуть заикающимся голосом уверяет, как ему это идет. Даже соломенная бородка и отпущенные волосы выглядят как-то более благообразно при таком строгом облачении. Мы расплачиваемся фунтами, которые для нас предусмотрительно поменял Снейп, и мне приходится почти тащить Рабастана за руку, пока он не забыл, что вообще-то магглоненавистник и не должен строить глазки местным девушкам.       На улице я почему-то обиженно молчу, а он вышагивает с гордой улыбкой на устах, и мы добираемся до Косого, с которого уже можно трансгрессировать, в абсолютном молчании.       В мрачном поместье мы расходимся по своим комнатам. Я бы хотела отправиться к Ней, поболтать или выпить чаю, но с каждым днём всё большая вероятность встретить у Неё Темного. Я не знаю, что она сделала, чтобы заслужить его доверие. И мне даже думать об этом страшно.       В полной темноте я лежу на кровати, а беспокойная совесть подсовывает мне лицо Невилла с серьезно сдвинутыми бровями и закушенной от боли губой. И я не могу сказать, что и на этот раз это проделки мозгошмыгов.