«В те волшебные, сказочные мгновения я забыла обо всем. О наших странах, о наших флагах, о войне вокруг нас… Он кружил меня в танце так искусно, что я не сомневалась — на его счёту были тысячи таких вальсов с другими девушками, может быть, в сто крат привлекательнее меня. Но это меня почему-то совсем не волновало. Меня мало что заботило в тот момент, кроме его карих глазах, смотревших на меня сверху вниз, его тёплой родной улыбки, которая словно говорила:"Да-да, я знаю! Я вижу, ты тоже любишь меня, ты выдаёшь себя сейчас, именно в эту минуту!" И он был прав. Я выдавала себя слишком явно, вопреки всем своим прошлым стараниям заглушить в себе эти чувства… Вырвать этот сорняк, пустивший в моем сердце корни, мучивший и съедавший меня изнутри… Но в ту минуту… В ту минуту мне казалось, что этот сорняк превратился в прекрасную, благоухающую алую розу, вдыхать аромат которой было истинным блаженством… Мы не замечали никого вокруг. Мы просто растворились друг в друге…»
Там было написано что-то ещё, но Дениз оторвалась от чтения, чтобы немного отдышаться. Повинуясь какому-то странному порыву, она вдруг поднялась со своего места и на цыпочках прошлась до середины комнаты. Затем прикрыла глаза и, блаженно улыбаясь, выставила руки вперёд, словно в танце. Несколько секунд юная барышня так кружилась по своей спальне, а в мыслях ее крутились одни и те же слова: «Сорняк, пустивший в моем сердце корни…», «прекрасный цветок», «истинное блаженство». В голове ее заиграли мелодии из уроков музыки в школе, кажется, что-то из классики… А перед глазами она себе ясно представляла красивые карие глаза и лукавую улыбку… Наверное, если бы бабушка вошла в эту минуту в комнату и застукала ее, Дениз умерла бы со стыда. Но, благо, этого не произошло. Подурачившись вдоволь и нехотя возвратившись в реальность, девушка снова устроилась на кровати. Она отложила письма на прикроватный столик, туда же отправилась и тарелка со сладостями. Молодая турчанка легла, положив голову на мягкую подушку, откусила ещё один смачный кусочек лукума и, перелистнув страницу, продолжила чтение.«Я никогда не призналась бы ему в том, что от чистого сердца говорю тебе на этих страницах, дорогой дневник. Пожалуйста, прими мои чистосердечные признания с тем милосердием, на которое только способен род человеческий. Мне понравилось. Я не хотела, чтобы тот поцелуй в типографии ночью заканчивался… Чтобы его губы так быстро отстранились от моих… И хотя я дала ему пощечину в надежде спасти остатки своей чести, наговорила ему кучу обидных слов о том, чтобы он ни за что ко мне больше не притрагивался, но… Я искренне жалела о том, что он не повторил свою прошлую дерзость. Я… От всей души этого желала… Желала, чтобы он снова проиграл своим желаниям, процитировав своего любимого Аристотеля. Я знаю, что приличной мусульманке претит говорить об этом в открытую, но если не тебе, мой дорогой дневник, то кому же я могу доверить свою тайну? А ведь мне необходимо с кем-то поделиться, иначе мое сердце разорвётся… Разве может девичье сердце молчать после своего первого взаимного желанного поцелуя…?»
Дениз резко приподнялась на локтях. Сердце её все ещё неистово стучало. Юная барышня снова прикрыла глаза и постаралась восстановить сбившееся дыхание. Нежные ручки сами потянулись к пухлым губам, и на минуту внучка Йылдыз сама мысленно очутилась в тёмной типографии Измира на месте младшей дочери полковника Джевдета. — Приди в себя, глупая! — резко отрезвила она вдруг себя и встряхнула густой копной чёрных волос. — Что ты себе позволяешь! Оф! Недовольно фыркнув ещё раз, наша юная героиня уверила саму себя, что была полностью готова читать дальше, но даже не представляла себе, что впереди её ждало самое интересное. Перевернув страницу, она заметила несколько следов давно высохших слез. «Я выстрелила в него…». На этих словах из груди Дениз вырвался удивлённый возглас и вполне закономерное: «Как? Как выстрелила?» Но уже следующие строки немного успокоили ее.«… Мама говорит, что ему уже лучше, что его состояние стабилизируется, но он все ещё не очнулся. Я боюсь думать, что будет, если… Если он все-таки не разомкнёт глаз. Но Аллах мне свидетель, у меня не было другого выбора… Я не могла позволить увести Али Кемаля на виселицу, моего брата, того, кто столько раз спасал мне жизнь, кто рисковал собой, чтобы спасти меня… С одной стороны — брат, а с другой — любимый. Даже своему врагу я не пожелаю испытать на себе ужасный выбор, который выпал на мою долю в тот злосчастный вечер…»
Дениз показалось, что рахат-лукум встал у неё в горле комом. Она большими глотками осушила стакан с водой, не отрывая взора от дневника. Ее переполняли эмоции и, не в силах полностью осознать их, девушка перелистнула ещё несколько страниц вперёд. Здесь ее ожидал последний удар.«На утро я ни о чем не жалела. Можешь себе представить, дорогой дневник? Ни об одном движении, ни об одном вздохе или взгляде… Более того, я бы все отдала, чтобы пережить все это снова…»
— Не может быть! — наша юная героиня и сама не заметила, как оказалась на ногах. Очередной удивлённый возглас нарушил праведную тишину этой комнаты. Глаза ее продолжали жадно бегать по строчкам.«… Я знаю, что это грех. Но разве было в нашей любви что-то греховное? Мы полюбили друг друга в самый разгар войны, когда вокруг лилась кровь наших соотечественников, а наши народы стали врагами на долгие, долгие годы вперёд… Мы полюбили друг друга искренне, в минуту всеобщего морального и физического разложения… Нашли тихую гавань, которая служила для нас маяком, грела наши сердца, когда вокруг царил лишь хаос, люди ожесточались и превращались в животных… Мы полюбили, несмотря на то, что исповедовали разные религии, несмотря на запреты и невозможность брака между мусульманкой и христианином… Да разве такая любовь может быть грехом? Любовь, олицетворяющая союз, мир, свет в бесконечной тьме?»
Дениз со страхом открыла последнюю страничку дневника и обнаружила там то, чего опасалась больше всего. Тарелка с лукумом все еще лежала на столе почти не тронутая, но девушке впервые совсем не хотелось сладкого.«Да. Сегодня я в этом полностью убедилась. Я вышла из всех сроков. Я беременна… Ты смеёшься, дорогой дневник? Я чувствую, как ты смеёшься, вижу твою насмешливую, но сочувствующую улыбку, слышу, как ты спрашиваешь меня: И что теперь? Ах, если бы я знала… Вокруг неустанно говорят, что Мустафа Кемаль Паша скоро войдёт в город и освободит Измир от греков. Но впервые… Впервые за все эти годы я не чувствую от этих слов того воодушевления, которое испытывала когда-то. Да и как я могу? Все говорят, что мы избавимся, наконец, от этой чумы, но ведь я теперь сама ношу в своём чреве того, в чьих жилах течет греческая кровь. Я буду матерью грека. Я не могу рисковать его жизнью даже ради своей Родины…»
На этой записи повествование в дневнике оборвалось. Дениз беззвучно зарычала и, топнув в нетерпении ногой, бросилась к письмам, надеясь найти в них ответы на то, что же произошло дальше. Девушка была беременна от своего возлюбленного грека, беременна вне брака, от врага, а город вот-вот должен был освободить Мустафа Кемаль… Не могло быть, чтобы нигде не было написано, чем эта история закончилась! Но, к сожалению, в письмах юная турчанка не нашла того, что искала. Некоторые эпизоды из дневника возлюбленные позже обсуждали в открытую, поэтому она смогла найти лишь их краткий пересказ. Другие содержали интересные случаи, о которых сестра ее бабушки не писала… Например, то, как он пропустил несколько тысяч оружий на фронт ради неё, фактически предав свою Родину, как стал греческим большевиком, чтобы добиться окончания войны как можно скорее… На несколько минут письма заняли воображение Дениз, но то, что её больше всего интересовало, все ещё оставалось в тени. — Как же так… — в порыве прикусив нижнюю губу и нервно проведя по волосам рукой, девушка развернулась к двери и несколько секунд смотрела куда-то вдаль. В голове ее созревал какой-то план. Потом она вдруг сорвалась с места и бросилась вон из комнаты. Дневной свет на мгновение ослепил ее. Кто знает, сколько времени она провела за чтением писем и дневника… Впрочем, видневшийся в окне закат явно свидетельствовал о том, что прошло достаточно много времени. Едва глаза ее привыкли к свету, Дениз, перепрыгивая через две ступени, помчалась по лестнице вниз. Ее крики: « Бабушка! Бабушка!» разнеслись по всему дому. Когда внучка появилась в дверях гостиной, то глазам ее предстала прелестная семейная картина: бабушка Йылдыз и дедушка Якуб, мило беседуя друг с другом, попивали послеобеденный чай со сладостями и, видимо, с минуты на минуту ждали прихода ее родителей. Дениз это, правда, мало беспокоило. — Дорогая! — воскликнула Йылдыз ханым, отложив ложку, которой ещё несколько секунд назад помешивала в своём чае сахар. — Ты, что же, уже все прочитала? Якуб удивлённо посмотрел на жену и перевёл обеспокоенный взгляд на внучку. — Что именно прочитала? Я чего-то не знаю? Бабушка уже было хотела ответить дедушке, но Дениз перебила ее. Слишком сильно было ее любопытство, чтобы она могла думать в тот момент о приличиях. — Это… Все? Что случилось дальше? После того, как она узнала, что беременна, а Мустафа Кемаль вошёл в город? — на одном дыхании выпалила внучка. Густые брови Якуба взметнулись вверх. — Ты что… Рассказала ей о… Них? — спросил он у жены удивленно-настороженным тоном. Йылдыз ханым пожала плечами. — Если бы. Дениз сама нашла фотографию Хиляль и Леона в альбоме, начала расспрашивать… А ты знаешь свою внучку. Если захочет чего-то, то обязательно этого добьётся… — она сделала жест, мол, я здесь совершенно не причём, а тем временем Дениз молча переводила взгляд с дедушки на бабушку и обратно. — Хиляль и Леон… — задумчиво промолвила юная барышня и мечтательно улыбнулась. — Красивые имена, — но лёгкая романтичность быстро сошла с неё. — Так ты тоже знал их? — спросила она деда. Якуб еле заметно улыбнулся. — Конечно, знал. Я даже несколько раз держал Леона на мушке. Дениз воскликнула, а Йылдыз ханым усмехнулась. — Тогда… Может, ты расскажешь мне, что стало с ними дальше? — Дениз знала, что дедушка всегда был разговорчивее, именно поэтому обратилась к нему за помощью. — А как ты думаешь? — внезапно встряла бабушка, снова пожав плечами. — Что может быть с девушкой, беременной до брака? От врага? В Смирне перед самым пожаром? Дениз затаила дыхание. Якуб тоже включился в разговор. — Да… — глубоко вздохнул вдруг он. — Был ужасный пожар. Греческое население почти подчистую погибло в нем. Ни следа не осталось… Дениз готова была разрыдаться горькими слезами обиды. — В день пожара, — добавила Йылдыз ханым. — В городе стоял жуткий хаос. Было не разобрать, кто враг, а кто друг. Я помню, Хиляль не могла усидеть на месте. Все рвалась и рвалась на встречу со своим лейтенантом… Ей было все равно, что их кто-то мог увидеть. Ей главное было знать, что он остался жив, что он не пострадал… К тому моменту он стал для нее всем. Он стал для нее Родиной, которую она любила в своей жизни больше всего на свете. Я пыталась образумить ее. Пыталась воззвать к остаткам разума. Напоминала, что скоро так обожаемые ею земли будут освобождены, что она должна радоваться, но, знаешь, что она мне тогда ответила? «Зачем мне эти земли без него? Что мне Родина без него? Что я буду делать, если его не станет с этими землями?». Так и вижу эту сцену перед своими глазами, как она дотронулась до своего живота и прошептала: «Нам нет жизни здесь. Я должна спасти свое дитя, во что бы то ни стало…» Воцарилась тишина. — Так… — спросила Дениз хриплым посаженным голосом, почти уверенная в том, что собиралась спросить. — Как именно они умерли? Йылдыз ханым и Якуб бей переглянулись. Бабушка рассмеялась. — Дорогая, с чего ты взяла, что они умерли? Дедушка активно закивал. — Верно. Еще год назад были живы, — он понизил голос. — И хотя Йылдыз ханым никогда тебе в этом не признается, но это по ее инициативе я пробиваю их по своим связям каждый год. Последние двадцать лет они безвылазно живут в Нью-Йорке. У них такая же большая семья, как и у нас… Бабушка фыркнула и отвела от мужа взгляд после этой его реплики. Дениз поняла, что окончательно запуталась. — Подождите-подождите, — всплеснула она руками. — Я решительно ничего не понимаю, — сделав небольшую паузу, молодая турчанка, прищурившись, в упор смотрела на своих собеседников. Идейная лампочка вдруг загорелась в ее голове. — Так они, что же, живы? Дениз даже потеряла дар речи и лишь рефлекторным движениями ловила ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Поразительно, как все закрутилось! — Почему же… Почему же я никогда ничего о них не слышала? Почему никто в семье о них не говорит? — голова нашей юной героини буквально пухла от вопросов. — Почему, в конце концов, вы не поддерживаете с ними связь, словно они умерли? Словно их вообще никогда не существовало в природе? Эта тирада не встретила должного отклика. Йылдыз ханым опустила глаза, взялась за свой чай и снова принялась помешивать в нем ложкой сахар. Как Дениз ни старалась, направление ее взгляда поймать не удавалось. Якуб бей покашливал в кулак, так же, не поднимая взора на внучку. Это ужасно выводило последнюю из себя. — Только не говорите мне, что вы отказались от неё, потому что она опозорила семью, забеременев от грека и сбежав с ним, — молодой турчанке жутко не нравилась эта мысль, ей не хотелось верить в то, что члены ее семьи были такими ханжами. К счастью, бабушка тут же отмела эту теорию в сторону. — Для соседей, для друзей, для общества, может быть, это и была веская причина вычеркнуть её из своей жизни, но не для меня, ее родной сестры, — впрочем, легче от этого признания не стало. Дедушка снова покряхтел на этих словах. — О, Всевышний… — от нетерпения Дениз перешла на шёпот. — Что же… Что же тогда случилось? Бабушка нервно откашлялась, громко постукивая ложкой о края чашки, но все ещё медлила с ответом. Тогда ее муж поспешил на помощь. — Позволь мне… — он едва заметно коснулся ее плеча, как бы спрашивая разрешения. Йылдыз ханым слабо улыбнулась в ответ. Якуб бей вздохнул и повернулся к внучке. — Ты помнишь, что тебе рассказывали про прадеда? Полковника Джевдета? Дениз, не понимая, куда клонил дед, молча кивнула. — И об его тайной миссии тоже помнишь? — ещё один кивок. — Полковник Джевдет был первым, кто узнал про то, что Хиляль ждёт ребёнка. Кому, как не ему было знать, что с ней сделают, если они не предпримут меры? Рискуя своей миссией, всем тем трудом, что он вложил за годы служения Родине, он организовал их побег, — тут дедушка затих, украдкой посмотрев на жену. Та продолжала все с тем же отстранённым видом помешивать сахар. — Хиляль и Леону удалось сбежать, но… В итоге твоего прадеда раскрыли. Ты знаешь, что его дальнейшая судьба была не завидной. Он там и умер, в плену у греков. Вот какую цену пришлось заплатить за их любовь… За то, чтобы они смогли построить своё будущее где-то там, за морем… — Я была у них несколько раз в гостях после тех событий. Первое время они обосновались с матерью Леона, кирьей Вероникой, в Швейцарии, — включилась вдруг Йылдыз ханым, и Дениз быстро перевела взгляд на бабушку. — Мы часто ссорились. Я даже не знаю, на кого из них я злилась больше… На Леона, из-за которого, собственно, все и произошло, или же на Хиляль, которая всегда кидалась защищать его грудью, стоило только теме зайти о тех трагических событиях. Я поняла, что не могла простить ни ее, ни его. Не могла простить им счастья ценой жизни отца, которого обожала. Это был… Неравносильный обмен. Воцарилась тишина. Дениз понадобилось время, чтобы переосмыслить все, поэтому бабушка заговорила вновь. — Первое время после окончания войны нам пришлось очень туго. Отец погиб, моя мать… — она тяжело откашлялась. — Моя мать стала лишь тенью себя прежней. Война, горе, унижения и потеря мужа навсегда изменили ее. Она доживала свой век почти без единого желания цепляться за свою жизнь. Я все это видела, Дениз. Я видела, как моя мать угасала, видела великую беду в стране и ничем не могла помочь. В то время, как Хиляль… Жила в красивом доме с любящим мужем и уже растила к тому времени второго ребенка. Она была счастлива настолько, что это счастье слепило мне глаза. Мне казалось, что меня стошнит от него… Я не могла больше переносить этой картины. Я была у них в последний раз в двадцать четвертом… С тех пор мы не виделись с ней ни разу. — Неужели… — начала она после долгой паузы. — Неужели было бы лучше, чтобы твоя сестра умерла вместе с ребёнком в чреве, а, бабушка? Неужели было бы лучше, чтобы ее закидали камнями за самое светлое чувство на этом свете? По глазам бабушки с дедушкой юная турчанка поняла, что те сами не раз думали о том же, но не находили в себе сил признаться в своей неправоте. Погорячившись несколько десятилетий тому назад, они из гордости не смели теперь отступать. — Я тоже очень любил твоего прадеда, Дениз, — добавил с лёгкой улыбкой на губах Якуб бей. Его, наверняка, тоже обуревали воспоминания. — Мы с ним вместе прошли и огонь, и воду. И мне едва ли не сложнее, чем твоей бабушке, было простить такое… Оправдывались ли они сейчас? Перед собой или перед ней? Дениз не могла сказать точно. Но кое-то она все-таки знала. — Мой прадед сделал свой выбор. Он знал, на что шёл, когда… Согласился им помочь. Он хотел лучшего для своей дочери. Он хотел спасти ее жизнь. Ее и своего будущего внука, пусть даже он будет наполовину греком. И, такой умный шпион, наверняка, просчитал печальный исход событий наперёд. Значит, он сознательно выбрал этот путь. Вы не имеете право осуждать его. А тем более, Хиляль и Леона. Они уж в этом точно не виноваты… Наступила такая гробовая тишина, что тиканье настенных часов в гостиной отдавалось в их ушах, словно залпы пушек в окопах. Муж с женой снова переглянулись. Неужели их маленькая девочка могла чувствовать так глубоко? Надо же, как быстро она выросла… — Вы должны с ними помириться. Так не может больше продолжаться… — Дениз сама не знала, откуда в ней было столько уверенности, но почему-то ей совсем не стыдно было говорить с бабушкой и дедушкой подобным тоном. К тому же, весь их вид красноречиво свидетельствовал о том, что в глубине души они были с ней согласны. Иначе откуда взялся этот странный огонёк в их глазах? Юная турчанка опустилась на колени возле бабушки. Йылдыз ханым погладила ее по голове и взяла за руку. — Бабушка, дорогая… Пожалуйста. Не будьте такими упрямыми… Столько воды уже утекло… Она ведь твоя сестра. Неужели тебе не интересно узнать, как там поживают твои племянники? Якуб бей еле заметно улыбнулся и поддел жену за рукав. — Я никогда не подумал бы, что, рассказав внучке о тех событиях, я пойму, что мне стало гораздо легче на душе… Дениз видела по глазам бабушки, что та была согласна с этой мыслью. В ее душе еще сильнее зацвела надежда. — Я… — хитро переглядываясь друг с другом и мысленно перекрестив пальцы, дедушка с внучкой ждали вердикта Йылдыз ханым. — Дениз, ты еще слишком молода, чтобы понимать такие сложные вещи и раздавать такие советы… Улыбка сошла с лица девушки. Якуб бей разочарованно помотал головой. — Но, бабушка… — ее нижняя губа предательски задергалась. Ей показалось, что слезы вот-то брызнут из глаз. — Не хочу больше слышать возражений, — Йылдыз ханым резко осекла внучку, но голос ее тут же потеплел, как только она поняла, что погорячилась. — Поднимайся лучше в свою комнату, дорогая. Приведи себя в порядок. Скоро твои родители придут. Полно предаваться воспоминаниям… Дениз обиженно поджала губы и поднялась со своего места. Еще раз кинув осуждающий взгляд на бабушку с дедушкой, она обиженно покачала головой. Вдруг выражение ее прекрасных голубых глаз стало холоднее, и она снова посмотрела на стариков, но на этот раз совсем по-другому, словно в голову ее пришла какая-то мысль, которая многое поменяла. — Мама говорила… — девушка начала свою речь почти шепотом, но с каждым сказанным словом повышала голос. — Что вплоть до смерти прабабушки вы с дедушкой не ладили между собой, ссорились часто и не находили общий язык, — Йылдыз с Якубом продолжали во все глаза следить за внучкой, не понимая, куда та клонила. — Она умерла в двадцать шестом…. Стало быть, в двадцать четвертом, когда ты была у сестры в последний раз… — Дениз снова подняла упрямый взор на бабушку. Уголки ее губ искривились в насмешливой улыбке. — Ты была несчастна. Ты была очень несчастна, бабушка. Якуб, услышав это, тяжело сглотнул. Йылдыз ханым с полным достоинства видом пожала плечами. — И? — усмехнулась пожилая дама и саркастично рассмеялась. Но внучка не планировала сдавать позиции. — Все, что ты здесь мне описывала несколько минут назад… Красивый дом, дети, любящий муж… — девушка не знала, откуда в ней появилось столько смелости, но что-то внутри заставило ее договорить. — Все это было, по твоим словам, у Хиляль на тот момент. Но не было у тебя. Дениз говорила спокойным, размеренным голосом, что, казалось, еще больше усиливало эффект сказанного. Услышав последнюю реплику, Йылдыз ханым изменилась в лице. — Не смей, — почти зашипела женщина. Якуб бей тут же оказался на ногах и сделал внучке предостерегающий жест. Та только печально улыбнулась, и не думая останавливаться. — Ты любила своего отца, это бесспорно. Но ты могла бы смириться с этим… Но не могла с другим. Со счастьем, которое видела прямо перед своими глазами. Ты убедила себя, что убежала оттуда из-за обиды за смерть полковника Джевдета, но на самом деле… Ты просто завидовала. Кто знает, какую жизнь ты там видела. Не удивлюсь, если ты специально рассорилась с ними — настолько в тягость тебе было чужое счастье! Послышался громкий шлепок. Тишина. Якуб бей переводил шокированный взгляд с жены на внучку. Дениз прижала ладонь к ушибленному месту на лице. — Не смей, — повторила Йылдыз ханым вновь после долгой паузы. — Не смей разговаривать со мной в таком тоне. — Правда глаза колет, неправда ли, бабушка? — Хватит! — все в этой семье знали, что Якуб бей не мог обидеть даже мухи. Он никогда не повышал голос, даже когда злился. И все же, если такое случалось, то никто не смел ему перечить. — Вы обе перешли границу. Дениз, поднимайся к себе. С тобой мы позже поговорим. Девушка без лишних слов повиновалась. Она знала, что сказала уже достаточно. Теперь ее бабушке предстояло самой обдумать все… Якуб бей тем временем проводил внучку взглядом.***
В Нью-Йорке пробило ровно полночь. В маленьких тёплых кроватках, словно в пчелиных сотах, уже который час сладко сопели ее внуки. Леон уже давно спал. Перед этим он, правда, тщетно потратил битый час на борьбу с ее бессонницей, но Хиляль, страдавшая этой чумой уже не один год, в конечном итоге уговорила мужа ложиться без неё. Видит Бог, это было нелегко. За все те годы, что они провели в счастливом крепком браке, он никогда не ложился, не чувствуя при этом тёплого дыхания жены на своей груди. Что поделать, привычка. Выработанная годами. Хиляль сделала глоток крепкого чёрного чая из кружки и улыбнулась этим мыслям. Она обвела взглядом свою комнату, остановила свой взор на мирно спавшем муже и еле подавила так и норовившую налезть на лицо улыбку. Взгляд ее зацепился за дверь. Там, за пределами ее спальни, в обволакивающий сон были погружены члены ее семьи… Дочь и двое сыновей с жёнами, их многочисленные дети… Что же ещё было нужно пожилой старушке для счастья? И все же… Она снова вернулась к рассмотрению ночного пейзажа за окном и поймала себя на мысли, что чего-то… Не хватает… Какая-то ниточка, связывавшая ее с прошлым, все ещё болезненно ныла в районе груди. Но что же это было? Ее внутренний монолог прервал внезапный телефонный звонок, способный перебудить весь дом. Хиляль со всех ног бросилась на кухню, в надежде успеть взять трубку быстрее, чем будет нарушен чуткий сон ее внуков. Кому это понадобилось звонить им в столь поздний час? — Да, слушаю вас, — проговорила она почти шёпотом, но на другом конце провода почему-то упорно молчали. Хиляль сощурилась. — Алло? Я слушаю вас, — повторила она вновь уже менее терпеливо. Было тихо, но внезапно кто-то глубоко вздохнул. Хиляль вздрогнула. — Йылдыз?