***
Город встречал победителей ликованием. Никто не скрывал слёз радости. Кто-то бросался обнимать и благодарить дружинников. Женщины поспешно освободили место в ближайших от ворот домах и с готовностью принимали под свою опеку раненых. Не прошло и часа, как прямо на улицах разожгли костры, установили вертела и котлы, чтобы суметь накормить всё княжье войско, то, что от него осталось. Дети, кто постарше, уже собирали на поле павших воинов, помогали раненых перенести. Светозар раздал приказы и со старшими дружинниками направился в боярский терем. Нужно было выяснить, что с изборским боярином, порядок в городе навести, решить, что дальше делать. Пока другие искали боярина, или хотя бы его труп, в темницах, Сорока со своими лучшими воинами направился туда, куда вело его чутьё — к золоту. Изборскую казну они нашли быстро — в горницах, которые, видимо, Хальвард занимал. Десяток увесистых ларцов, доверху забитых монетами, выстроился вдоль одной из стен, чуть ли не половину комнаты загромождая. Сорока отправил одного из своих людей князю доложить, что казна найдена в целости, и он ждёт указаний. Один из его парней не удержался от искушения и открыл крайний ларец, глаза его загорелись восторгом — никогда парню не приходилось видеть столько золота сразу. — Возьмёшь хоть монету — отрублю руку, — сразу же пресёк его мысли десятник. — Эй, а это что за золотой? — послышалось из другого конца комнаты. Сорока подошёл ближе, чтоб рассмотреть. — Эсты… — Чего? — На запад отсюда, у моря, эсты живут, видать, откупиться хотели. — Я слышал, варяги много их деревень пожгли, пока сюда направлялись. Мало им показалось этих денег. — Может и так. — Князь велел снести всё в главный зал, — протараторил вернувшись Сорокин посыльный. — Значит несите. — Они ж тяжеленные, десятник. — И что? Волов сода притащить, чтоб вы не взопрели? Выполнять приказ князя! Бегом! Узнаю, что хоть одна медяшка пропала, всем головы поснимаю! — Дружинники заворчали, но перечить не стали — Сорока с таким не шутит. — Ведимир, остаёшься за главного, а я пойду гляну, вдруг ещё чего интересного отыщется. Он побрёл пустыми коридорами да переходами, с мечом наготове, на случай, если враг за какой дверью притаился, пока ноги не привели его к запертой двери в один из верхних теремов. Он хотел было пойти поискать ключницу, как услышал за дверью голоса. — Есть там кто? — спросил. — Да, — ответил мягкий девичий голос после недолгого испуганного перешёптывания. — Нас тут заперли. — Вижу, что заперли. Отойдите от двери. Несколько ударов ногой — и замок с треском вылетел из распахнувшейся двери. Глазам дружинника предстали полторы дюжины испуганных бледных девушек, у некоторых были лица заплаканные, на других синяки да ссадины виднелись. С минуту девушки удивлённо смотрели на дружинника, а потом ринулись к выходу и поспешили прочь. Сорока и так никому доверия не внушал, а забрызганный кровью и грязью, так и вовсе страх нагонял. Из дальней комнаты послышался пронзительный крик. Сорока поспешил туда и замер на пороге. — Что же ты наделала, Агния? — всхлипывала круглолицая девушка. Родное когда-то имя ножом резануло по сердцу десятника. Заржавевшее давным-давно чувство вины снова схватило за горло, не давая дышать. Его взгляд упал на широкую кровать, где лежала полотняно бледная девушка, бессильно уронив руки. Запястья её зияли кровавыми ранами, пачкая волчий мех покрывал. Её подруга сидела над ней, тщетно пытаясь привести девушку в чувство. В голове Сороки что-то будто треснуло и на пол осколками посыпалось. Мир перед ним померк, в голове только одна мысль осталась: «Не позволю ей умереть… снова». Оглушённый животным страхом, он грубо оттолкнул девушку от Агнии и рванул подол её сорочки на тонкие полоски ткани. Поспешно перетянул ей запястья тугими повязками, из ближайшего ларца наугад какой-то плащ вытянул и, бережно укутав девушку, подхватил её на руки. — Куда ты её несёшь? — справилась, наконец, со страхом и удивлением вторая. — К тому, кто ей помочь сможет.***
— У меня аж… эм… сердце сжалось, когда она тому парню топор к горлу приставила, — делился впечатлениями Добронрав, вспоминая сегодняшнюю битву. Они сидели вместе со Златоярой и другими лучниками Велегора у колодца, потягивая добрую медовуху. Вокруг сновали люди, шум да гомон стоял, хоть уши затыкай. — Будь у меня такая жена, я бы её боялся, как огня. На цыпочках при ней ходил бы, ей-богу. — А я не хочу жениться, — сказал Важин, старательно смывая с рук засохшие пятна крови. — Хочу сперва мир повидать. Вот останусь в дружине, отправлюсь хазар бить, а может, и до Византии доберусь. Говорят, у них города дивные, каменные… — ухмыльнулся весело, — и бабы красивые. — Тебе бы только бабы, — проговорил сквозь дружный хохот Карин, — сколько тебя знаю, всё за юбками бегаешь, ищешь, кто покрасивее. — А что? Бабы это же… сласть. Возьмёшь её в руки, и жить хочется. — И то верно, — вставил слово Марибор. — Мне вот бывалые вояки рассказывали, что после битвы нет ничего лучше, чем красавицу какую… ну… полюбить. — Правда что ли? — засмеялась Злата. Странно, ведь ещё вчера она этих молодцев только по именам и знала, а сейчас чувствовала себя, будто среди родных. Хмель уже успел ударить ей в голову, она и забыла почти, что сама женщина и говорить о таком с чужими мужиками ей не пристало. — Эй, Радогор! — выкрикнула она, заметив мужа в толпе неподалёку. Он отозвался на её голос и подошёл ближе. — Парни тут говорят, что после боя бабу надо обязательно, что думаешь? — Пойду девку для тебя поищу, — подхватил тот её веселье. — Я бы и на молодца согласилась, — усмехнулась лукаво. — Где тут сеновал ближайший? — Злата! — в знакомом голосе всё ещё неприятного ей человека Златояра уловила отчаянье. Сорока чуть ли не бегом приблизился к ней, крепко прижимая к себе завёрнутую в плащ белокурую девушку. — О, гляньте-ка, а Сорока уже нашёл себе забаву. Вот что значит опытный. — Помощь нужна, — выпалил десятник, не заметив даже яда в её голосе. Злата откинула край плаща, чтобы увидеть, что с девицей стряслось. Бледные тонкие ручки её были наспех перевязаны, как она поняла, обрывками сорочки, худые ножки сплошь были покрыты багровыми синяками, по виду девушки можно было судить, что остальное тело пострадало не меньше. — Э-как ты её! И когда только успел? — Я её не трогал! — не выдержал издевательства Сорока. — Помоги ей! — Мне нечем ей помочь, — Злата равнодушно пожала плечами. — Она не выживет. Можешь отнести её вон туда, — она указала на кучу, куда стаскивали трупы варягов, которых добили уже в городе. Радогор собирался было воды напиться, да замер на месте от таких слов — чтобы его Злата помочь кому отказалась? Ещё вчера он бы в это не поверил. Взглянул на жену, а в глазах, будто льдом всё затянулось. Деревянный ковш в его руке заскрипел жалобно, казалось вот-вот и треснет. Никто и заметить не успел, как студёная вода колодезная прямо в лицо Златояре выплеснулась, остатки сажи потекли по щекам чёрными каплями. — Сними маску, зверюга! Бой окончен. — Да как ты… — Радогор вмиг оказался прямо перед ней и заставил замолчать, больно схватив за подбородок. — Сейчас ты умоешься и сделаешь для этой девочки всё, что сможешь. Посмеешь перечить — высеку прямо здесь, за нарушение приказа, — прорычал он, неотрывно глядя ей в глаза. Остальные бойцы и рты поразевали от неожиданности. Они уже уважали и побаивались Златояру, а уж насколько муж её силён да страшен, если вот так, словом одним, её к месту пригвоздить может? У Златы и коленки задрожали. Никогда Радогор не говорил с ней так, никогда не видела она в его глазах такого гнева. — От-отнеси её под навес, — пролепетала она Сороке, всё ещё прикованная взглядом к мужу. Не глядя, она указала туда, где несколько женщин хлопотали над раненными воинами. Их было так много, что места в домах для них искать уже не стали, перевязывали прямо на улице, чтобы не терять времени даром. Злата наспех отмыла руки и лицо от грязи и взаправду почувствовала, как затихает в ней жестокость и спесь. Поспешила за Сорокой, потому что видно было, что девочка, которую он принёс, уже одной ногой в Навь ступила. На широком столе под навесом она нашла в изобилии травы целебные, нитки, повязки — никак со всего города всё это сюда снесли. Рядом на костерке грелась вода, какие-то девочки отвары готовили, едва успевая добавлять свежей воды и зелья. Сорока сидел около девушки, едва ли не дрожа от нетерпения. Казалось, что он знал её много лет и дорожил ею превыше всего на свете. А ведь Радогор рассказывал, что никого близкого у десятника не осталось, даже его воины были для Сороки не больше, чем мечами под его командой. Сердце девушки билось едва слышно. Уже пожелтевшие синяки на теле сливались с лиловыми и багровыми, казалось, живого места на ней нету. Видно было, что её избивали, жестоко избивали и не единожды. Злата осторожно сняла повязки с её рук. Неровные раны, нанесённые дрожащей рукой, тянулись вверх по запястьям, грудь едва заметно вздымалась при дыхании. — Интересно, за что она себя так? — будто сама себя спросила Злата, перетягивая руку повыше раны и принимаясь промывать её целебным отваром. — Я её в тереме боярском нашёл, — пробормотал Сорока, слепо глядя перед собой. — Из челяди что ли? — Нет, их там таких десятка два было. Варяги из соседних деревень их собрали, красавиц, потехи ради. — Хм, теперь тебя злит такое, — Златояра не удержалась, чтоб не съязвить. Сорока метнул на неё полный гнева взгляд. — Злит. Злата заставила себя сдержать новые едкие слова, что уже так и рвались на язык, только драки им сейчас не доставало. — Придержи эту руку, чтоб не дёрнулась, если очнётся, — Сорока повиновался. Злата заметила, что руки его дрожат, — «да что ж это такое? Кто эта девочка, что заставила его бояться, взаправду бояться?» Крохотными стежками Златояра ноготок за ноготком стягивала рассечённую кожу, старалась справиться как можно скорее — девочка морщилась от боли, хоть и не просыпалась. Закончив с этим, Злата ещё раз промыла раны и перетянула их тугими повязками. Теперь оставалось лишь ждать — сумеет ли девочка дорогу из Нави на свет найти или решит по ту сторону остаться. Сорока остался подле неё, а Злата, уходя, всё же решилась спросить о том, что её беспокоило: — Почему ты так трясёшься над ней, знаешь её? — Её зовут Агния, — ответил тот, не отрывая взгляда от бледного лица девицы. — И всё? Только имя? — Да. — Тогда почему… — Не знаю, я просто не могу позволить ей умереть, — и столько боли, столько искреннего участия было в его голосе, что Злата решила больше не беспокоить его. Однако просто спокойно уйти она не смогла — раненых всё продолжали приносить, и Злата осталась, чтобы помочь. До самого вечера она, позабыв себя, сновала от одного к другому, изо всех сил старалась помочь каждому, спасти как можно больше жизней. Кто знает, сколько ещё оставалась бы там, если бы её, уже едва стоящую на ногах, Радогор с Карином не забрали оттуда силой и не заставили поесть и отдохнуть. А после, полусонную, Радогор унёс её в терем боярский, который теперь старшая дружина занимала. Идти самой Златоряре, казалось, было уже не под силу. — Прости, — заговорил Радогор, растирая её ушибленное плечо мазью из мать-и-мачехи и зверобоя, — что так резко говорил с тобой сегодня. Ты ведь и так устала после битвы, а я… — Надо было ещё и ударить, — почти простонала Злата, чувствуя, как его прикосновения снимают напряжение в теле, боль унимают. — Заслужила. Это то, чего я боялась — забыть, кто я на самом деле. И всё же забыла, зверем стала. — Ты научишься с этим справляться, — он нежно поцеловал её в висок, укладывая на подушки. — Что с той девушкой? — Агния. Не знаю, я всё, что смогла, сделала. Сорока унёс её куда-то. — Он ей зла не причинит, не тревожься. — Никогда его таким не видела. — Я тоже. Он даже к Светозару явиться отказался. Тот его сотником хотел назначить, говорят не в первый раз уже. Он и тебе сотню пожаловать хотел. — Да куда мне сотню, я и трёх десятков уберечь не смогла, на смерть отвела. — А всё ж вывести их против трёх сотен сумела. — Пятеро… всего пятеро из целой сотни осталось, — пред мысленным взором Златояры промелькнули лица тех, кто отдал сегодня жизни в этой кровавой бане. К горлу горький комок подкатил. — Я жить не смогу, зная, что почти все, кто последует за мной, погибнут. — Ты держи тех парней при себе, после увидим, что из этого выйдет. А пока спи, завтра об этом подумаешь.***
Просторная горница была залита солнцем. Лишь одно окошко завесили плотной тканью так, чтобы свет не попадал ей на лицо. Она лежала на мягкой перине, однако не могла понять, где она, и как здесь оказалась. — Проснулась? Агния от неожиданности чуть с жизнью не попрощалась. Резко села в кровати, от чего запястья пронзила резкая боль, а всё тело заныло, напоминая о том, что пришлось пережить. На лавке напротив неё сидел незнакомый темноволосый мужчина. Лицо его казалось измождённым, а рваный шрам через всю правую щёку делал его ещё страшнее. — Не бойся, я тебя не обижу, — снова заговорил он. — Я… — попыталась заговорить Агния, но из горла донёсся только сухой хрип. — С тобой всё будет хорошо, — голос его был немного болезненным, печальным. Он поднёс воды в чаше и Агния, потянувшись за нею, заметила повязки на руке. Тут же вспомнился голос Зоряны и, будто в тумане, чьё-то лицо кровью забрызганное, и то, что она с собой сделать пыталась. — Зачем? — она смотрела теперь на него с осуждением. — Я ведь это сама… я же… — её глаза наполнились слезами. Сорока было потянулся к ней, чтобы стереть с лица горькие капельки. Агния испуганно отшатнулась и зарылась лицом в подушки, не представляя, как ещё может спрятаться. Его рука замерла на месте, будто преграду встретила. В горницу без стука вошла Златояра, одетая, против привычки, в сарафан, хоть и с оружием на поясе. Сегодня её золотые косы под серебряным очельем были заплетены на диво сложно и красиво — сразу видно, что девушка плела. Согласившись-таки на чин десятника, она понемногу привыкала к тому, что ей кто-то прислуживает. Вот и сейчас за ней следовала девочка из челяди, неся в руках отвар целебный и повязки свежие. — Как она? — спросила она коротко. — Проснулась. Жара нет, вроде, — ответил ей Сорока. — Агния? — Злата присела на край кровати. Девушка не шелохнулась. — Повернись, нужно осмотреть твои раны. — Пусть он уйдёт, — едва разборчиво прозвучал приглушённый подушками голос. — Что ты уже натворил? — в мягком голосе послышался укор. — Ничего я не делал, — буркнул Сорока, уже направляясь прочь. Только когда дверь хлопнула за его спиной, Агния решилась открыть лицо. — Кто вы? — Я — Златояра, — улыбнулась приветливо. — А его Сорокой кличут. — Почему мне не дали умереть? — Боги не для того нам жизнь дают, чтобы так просто от неё отказываться. — Мне нет больше жизни. Я грязная, порченная. Как мне теперь среди людей жить? Все ведь знают, что я… что со мной… — по щекам Агнии снова потекли слёзы. — Не надо, я всё знаю. Зоряна рассказала, что с вами всеми было. — Я… другие говорили не противиться, — всхлипывала девушка, — говорили, что лучше дать им, чего хотят, и тогда ничего не будет. Но я не могла так, боролась, сколько стало сил, да только хуже сделала. Лучше бы вы дали мне умереть. — Негоже так думать. — Я не хочу жить! — Я понимаю, это пройдёт. — Не понимаешь! — вскричала Агния в отчаянье. Ей казалось, что страшнее того, что она пережила, и быть не может. Да взглянув в глаза Златояре, увидев прядь седую, среди чистого золота, поняла, что своё горе с чужим не сравнить. Кто знает, через что другим пройти пришлось. Устыдилась своей горячности и молча протянула ей руки, позволяя повязки сменить. Порезы начали уже понемногу затягиваться, Злата лишь осторожно промыла их отваром и обернула чистым полотном. За работой заметила, что Агния время от времени с опаской оглядывается на дверь, за которой Сорока скрылся. — Зря ты с ним так, — заговорила между делом. — Это ведь он тебя спас — принёс ко мне едва живую, три дня глаз с тебя не спускал, не отходил ни на шаг, даже не спал, кажется. — Я три дня уже здесь? — Верно. За дверью послышался грохот, и Злата, поспешила туда, чтобы узнать, что стряслось. У двери на полу простёрся Сорока — так устал, что уснул на ходу. Над ним уже парни из его десятка стояли, видать, тоже на шум пришли. — Я же говорил, больше трёх дней не выдержит, — усмехнулся один. — В тот раз под Атилем он неделю продержался. Кто ж знал, что он вообще спать не станет? — Знал — не знал, а златник подавай — проспорил! — Вот же шельма, — ворчал второй, вынимая из-за пояса монету. Только сейчас дружинники Злату заметили. — Ну, чего уставились-то? Отнесите десятника в его горницу, пусть выспится. — А ты кто такая, приказывать нам? — хотел было возразить один из дружинников, да другой его тут же одёрнул, шепнул что-то на ухо, от чего у того и глаза на лоб полезли. Кивнул коротко, и оба принялись своего командира с пола поднимать. — Что ж ты сразу не сказал кто она, — шёпотом сетовал парень, удаляясь по коридору. — Будто ты сам не знал. — Так в бою-то она в шлеме была, ещё и размалёванная вся, поди ж ты узнай… — Вот же олух… Злата усмехнулась тихо, надо же, и слава о ней уже расползлась. Посмотрела ещё немного им вслед и вернулась в горницу к Агнии. — Встать можешь? — спросила. — Не знаю, — девушка откинула одеяло и опустила ноги на пол. Двигаться было больно, слабость тянула её вниз, дыхание сразу же сбилось. И не мудрено, три дня девочка не ела, а может и дольше. Злата поспешила помочь ей. Накинула на плечи кафтан, найденный здесь же на лавке, видать, Сорока оставил, и осторожно повела её на задний двор терема, в баню, приговаривая, что банька любую грязь смывает. Запах трав, веничка берёзового да с дубовыми веточками, будто силой наполнял. Осторожно, чтобы руки лишний раз не намочить, Злата натёрла Агнию мочалкой, про себя отмечая, что синяки на ней понемногу сходить начали. А та сидела на полке, словно кукла, бездумно глядя перед собой. Ей жить не хотелось, а Златояра тут со своей баней. Злате вдруг вспомнилось, как её вот так же безвольную перед свадьбой купали, вспомнилось, как матушка в тот день её утешала, грусть и горе из волос вычёсывала. Она так всегда делала, случись Злате или Велене заболеть тяжко, опечалиться горько. — Ты смотри, — заговорила уже в предбаннике, бережно расчёсывая русые косы Агнии, — надо же, сколько печали в волосах запуталось. — Печали? — Ага, гляди, потемнели совсем. — Это от воды. — Неправда. Вот сейчас мы сгоним всю эту гадость к кончикам и отрежем, сразу легче станет. Агнии было всё равно, пусть хоть под корень режет, не верила она в такие росказни. Тихо напевая себе что-то под нос, Злата ловко щелкала ножницами, гребнем горести изгоняя. «Сказки всё это… — думала Агния, уже лёжа в кровати и разглядывая свои подрезанные косы. — Ну не может же так быть, чтобы все плохое с отрезанными волосами в печи сгорело».