Золото и Сталь

      Над Избором реяли незнакомые знамёна. От деревень неподалёку неспешно поднимался и рассеивался чёрный дым — не успели.       На холме перед захваченным городом полукругом выстроились лучшие дружинники князя новгородского Светозара. Напротив них тем же порядком стояли варяжские воины.       — Добро пожаловать на наши земли, ярл, — молвил князь.       — Это теперь моя земля, — голос варяга был низким и грубым, под стать всему его виду — будто топором вытесанное лицо обрамляла густая борода, светлые волосы падали на плечи. Кольчуга лежала на могучих плечах, что твоя рубаха.       — Не скажи… пока я здесь князь.       — Не надолго, — оскалился варяг.       — Зачем ты здесь, ярл? — лицо князя понемногу теряло спокойствие.       — Мне нравится этот «ланд», земля хороша.       — Тогда зачем её кровью умывать? Ты мог прийти миром, земли у нас довольно, мы всех привечаем. Сложи оружие, освободи город, и я пожалую тебе удел по душе.       Варяг рассмеялся и выкрикнул что-то своим воинам, от чего и им весело стало.       — Викинг не принимают милостей, ничего не просят. Мы берём что хотим, силой. Я не хочу «у-дэл», я хочу весь этот ланд. И другой конунг мне здесь не нужен.       — И людей своих не жалко?       — Они знают, на что идут.       Князь оглянулся на раскинувшийся за его спиной лагерь.       — Мы тоже знаем, зачем здесь. Завтра на рассвете я буду ждать тебя на этом холме. Не придёшь, мы явимся за тобой в город. Увидим, кому эта земля ближе.       — Значит утром…       Светозар шел в свой лагерь, гневно бормоча что-то себе под нос. Он знал, что не выйдет условиться с варягами мирно, однако надежда, что не придётся бросать своих воинов в бой, до последнего теплилась в его душе. Всё, что он выгадал этим разговором, так это встретился лицом к лицу с врагом и добыл чуток времени, чтобы подготовиться к бою.       — Это будет война в одну битву, — говорил он своим старшим дружинникам в широком шатре. — Если не разобьём их одним ударом, потеряем и город, и весь удел.       — Значит надо бить всеми силами, — предложил кто-то. — Их около пяти тысяч, лазутчики говорят. Мы их легко разобьём.       — Нет. Коль выведем всех, они закроются в Изборе, и тогда мы все поляжем под его стенами.       — Этот ярл молод, дерзок, — выступил воевода. — Захочет показать себя во всей красе. Нужно вывести на бой только часть войска, пусть думает, что нас меньше. Тогда он решит и нас легко перерезать, и других бояр устрашить, чтобы не смели противиться, когда он дальше пойдёт.       — Верно.       — Тогда сделаем так… — князь склонился над расстеленной на столе картой. — Четыре тысячи я выведу к воротам на рассвете, две сотни лучников встанут вот здесь, — князь положил на карту белый камешек, чуть позади тех, что обозначали главные силы. Лучники Велегора укроются вот здесь, под деревьями. Пока варяги будут целить в нас, они, невидимые для врага, смогут проредить их ряды. Ещё две тысячи останутся в лесу и вступят в бой по моему приказу. А конники… выступят последними.       — А может их стоит вывести первыми? Варяги ведь верхом не воюют, растопчем копытами половину их войска, мечами добьём другую, — предложил один из молодых сотников.       — Ты, Гордей, с варягами бился когда-нибудь? — Борич недовольно смотрел на парня, которого сам же и привёл когда-то в дружину.       — Нет. А что в них такого? Чем они лучше хазар?       — Так против хазар без коня воевать — гиблое дело, а вот эти — другое дело. У них каждый со щитом бьётся. Пусти мы конницу вперёд, они сомкнут ряды в сплошную стену. Ни одна лошадь на неё не поскачет. И ты на всём ходу вылетишь из седла прямо на их копья.       Дружинник потупился, пристыженный.       — Конники выйдут, когда враг уже будет рассеян по полю или если побежит в город, тогда они не смогут их остановить. Дальше дело за малым.

***

      Той ночью Злата так и не смогла уснуть. Даже ласка мужа не помогла ей избавиться от тревоги. Одна мысль, что эта ночь может оказаться последней в её жизни, всё нутро переворачивала. Так и пролежала до утра, бездумно вглядываясь в полог палатки, не в силах до конца понять, что же её тревожит. И, наконец, вышла в предрассветный туман. Большая часть лагеря была уже на ногах, но никто не осмеливался нарушить тишину этого утра. В воздухе витало напряжённое ожидание, кто-то спокойно ждал сигнала к бою, кто-то тихо молился Перуну у старого дуба.       — Ты не спала, — Радогор присел рядом с ней на бревно у давно догоревшего костра.       — Не хочется.       — Страшно?       — Не знаю, — она обвела взглядом воинов, что ходили вокруг, поправляя на себе доспехи, проверяя оружие. Задумалась ненадолго. — В тот раз… на княжьем дворе, когда Сорока вынудил меня драться. Я готова была убить его. Знала, что он свой, что та девочка — враг, а ничего поделать не могла, мне лишь хотелось его крови. В меня будто вселилось что-то. Я чувствовала, что могу и зубами ему глотку перегрызть. Да, я… боюсь. Боюсь, что чужая смерть мне слаще мёда станет. Боюсь того зверя, что живёт во мне. Что, если он завладеет мною, если я потеряю себя?       Радогор ничего не отвечал, задумчиво ворочая в руках головёшку из костра.       — Один старец однажды рассказал мне, — начал он после долгого молчания, — что наши предки некогда скрывали своё лицо перед боем, ибо древние боги учили, что все люди — равные, как братья. Пряча же лица, они верили, что обращаются зверьми, дикими, не знающими ни родства, ни совести, ни жалости. А после битвы снова людьми становились. Ты не будешь биться сегодня, — только хотела Злата возразить, он остановил её: — Закрой глаза.       Она замерла, не понимая, к чему он ведёт, но повиновалась. Радогор осторожно провёл пальцами по её векам от переносицы до самых висков, оставляя на коже черные следы сажи. Тонким концом обгоревшей ветки он вывел руну «сила» на её правой щеке, на левой очертил руну «треба». Когда он закончил, Злата взглянула на своё отражение в начищенной поверхности шлема и тогда поняла, что он хотел сказать. Её лицо стало похоже на волчью морду, руны же должны будут помочь в бою: «сила» даст мужества и твёрдости рукам, а «треба» заставит пожертвовать людской душою, чтобы дать волю зверю.       — Ты больше не моя нежная Злата, ты — воин князя новгородского, тот, кто стоит между лютым врагом и гибелью твоего народа. Взяв сталь в руки, ты отринешь всё человеческое. Не бойся своего зверя, он сохранит сегодня твою жизнь, — Радогор склонился и поцеловал её так сладко, что сердце сжалось. — Но если окажешься на той стороне, — прошептал он, глядя ей прямо в глаза, — подожди меня, я не задержусь. — Сказал так, и отправился собирать свою сотню. Им предстояло встать сегодня по правую руку от князя.       — Я тоже не смогу жить без тебя, — прошептала Злата, глядя ему вслед.       Рога взвыли над лагерем, созывая воинов на бой, что решит нынче десятки судеб. Каждый уже знал своё место на этом поле, каждый был полон решимости отстоять сегодня родную землю, даже если это будет стоить ему жизни.       Где-то вдали призывно забили барабаны, и из тумана понемногу начали выныривать копья врага. Руки, держащие лук, вдруг жаром обдало, сердце в груди вторило барабанам.       — Лучники! — взревел Велегор, заскрипела тетива на грифах, лёгкий парок вырывался из груди невесомым облачком: «Началось…»       — Бей!       Стрелы тёмным облаком сорвались с тетивы и обрушились ливнем на варяжских воинов. Те не преминули ответить тем же. Не успела первая стрела найти свою цель, а Злата уж второй раз прицелилась и ждала лишь команды сотника.       — Бей! — раздалось совсем рядом, и рука привычно отпустила тетиву. В этот раз враг успел укрыться за щитами, но несколько стрел все же обагрились кровью.       Над строем новгородцев блеснул сталью княжий меч — и звенящая тишина этого утра огласилась боевым кличем четырёх тысяч воинов. Злате показалось, что в этой буре голосов она различила и голос Радогора.       — Бей! — стрелы снова взметнулись в небо, и снова послышались крики раненых.       На миг Злата перевела взгляд на войско князя и поняла, что не только враг сейчас теряет воинов. В груди начала закипать ярость. Неведомая сила потекла по жилам, ноги едва сами не понесли её туда, где в жестокой сече вот-вот столкнутся десять тысяч воинов. В голове мелькнула сумасбродная мысль, что стоило пойти под команду Сороки и не стоять теперь в стороне от битвы, наблюдая, как гибнут её братья по оружию.       В безумной сутолоке боя она заметила знакомый до боли блестящий шлем — Радогор. Он похож был сейчас на разъярённого медведя. С диким оскалом на лице он рубил наотмашь одного за другим, щиты и шлемы ломались под его ударами, кольчуга уже забрызгана была вражеской кровью, из щита торчали обломки стрел. Вот он добивает одного и уже атакует другого. Со спины к нему приближается ещё один. Сердце Златы застыло от страха.       «Он успеет обернуться, успеет…» — она хотела в это верить, но руки, помимо воли уже вскинули лук, стрела жаждой крови просвистела в воздухе.       — Не стрелять! — выкрикнул Велегор, готовый прямо здесь наказать того, кто нарушил его приказ, но замер в изумлении, увидев, что поражённый ею враг уже не дышит.       — Я знаю, что делаю, — спокойно ответила Злата, поймав на себе ещё и недовольный взгляд Радогора. Да, он не мог видеть её, скрытую под сенью деревьев, но точно знал, чья рука сейчас спасла его жизнь.       Забыв о приказе, Златояра снова натянула тетиву, целясь в центр варяжского войска, где великан Хальвард с немалым удовольствием рубил головы новгородцев. Тихий вскрик и шорох прошлогодней листвы заставили её обернуться.       — Сзади! — закричала она, выпуская стрелу в варяга с окровавленным топором, что взбирался к ним на холм. За его спиной между деревьев замелькали варяжские щиты.       — Мечи! — взревел Велегор, готовясь атаковать тех, кто подобрался к ним слишком близко.       Ярость в Злате вспыхнула с невиданной силой. Мгновенно перекинув лук через плечо, она сходу вогнала свой топорик в лицо первого же врага, что встал у неё на пути. Сердце забилось так быстро, будто готово было вырваться из груди. Что-то внутри продолжало сопротивляться, напоминая, что перед ней такие же люди, что каждый из них достоин жизни, не меньше, чем она сама. Но голос разума становился в ней всё тише. Она изгоняла его из своей головы, вырывая жизни из груди врагов.       «Они — не люди», — твердила она себе. Взмах, удар. Чужая кровь горячими каплями стекает по лицу.       «Не люди», — увернуться, отпрыгнуть, спрятаться за его щитом, обойти сзади. Топор с хрустом вгрызается в чей-то хребет.       «У них нет лица», — шаг, в сторону, разворот, удар в грудь, со всей силы. Следующий…       «Не люди», — в ушах лишь невнятный гул, будто вода шумит.       «Не люди, не люди! Убить!»       Сознание её затопилось слепой жаждой крови, чувство власти над чужими жизнями хмелем текло по телу, толкая всё дальше в гущу битвы. Дыхание с глухим рычанием вырывалось из груди, безумие плескалось в глазах, затмевая все разумные мысли. Весь мир вдруг сжался до крохотной капли крови, стекающей по острию топора.       Ища взглядом новых врагов, Златояра не сразу поняла, что вокруг неё остались лишь трупы. Где-то за спиной послышался гул битвы и крики умирающих людей. Она оглянулась и замерла в ужасе — из сотни Велегора осталось едва ли три десятка воинов. Сам же сотник сидел теперь у корней дерева, с пустыми глазами и топором в груди. Кто-то подошёл, чтобы бережно смежить глаза бывшему сотнику.       Златояра поспешила взобраться обратно на холм, чтобы увидеть, что происходит на поле боя. Всё пространство у подножия холма уже было усеяно телами, ветер доносил до неё удушающий запах крови и смерти. Две тысячи воинов князя, что были укрыты в лесу, уже вступили в бой и теперь вместе с главными силами теснили варягов к воротам Избора. Казалось, ещё немного и победа будет за новгородцами. Вдруг за спинами русичей раздался боевой клич северян. Из-за деревьев, что плотной стеной тянулись по правую руку от Златы, один за другим стали появляться стройные ряды вражеского войска.       «Сколько же их? Сотня? Две?»       Остатки сотни Велегора схватились за луки.       — Этого мало, — будто сама себе проговорила Златояра. — Этого мало! — повторила она, чтобы каждый теперь мог услышать её. — Мечи!       — Что ты задумала? Кем себя возомнила? — спросил её кто-то.       — Они хотят ударить князя в спину. Мы должны их остановить.       — Ты спятила! Нас едва ли тридцать наберётся.       — И что? Предлагаешь стоять и смотреть, как они режут наших братьев, как скот?       — Мы можем стрелять отсюда.       — Этого мало! — гнев бурлил в ней, подобно кипятку в котле. — Сколько у тебя стрел? Сколько из них попадут в цель? — парень молчал. — Нам всем не жить, если они сейчас доберутся до князя! Нужно их остановить! Задержать хоть немного.       — Но это верная смерть, их там сотни!       — Это хорошая смерть, если она даст нашим воинам время, чтобы перестроиться и встретить врага грудью, — лица воинов омрачились печалью. Каждый понимал, что она права, каждый знал, что живыми им оттуда не выйти.       — Я не желаю так умирать! — прокричал кто-то в отчаянье. Злата вмиг оказалась прямо перед ним и схватила его за грудки. Её топор замер на волосок от горла парня.       — Не хочешь умирать? — прорычала она. — Тогда беги, заяц. И молись, чтобы моя стрела не нашла тебя, когда я выйду на охоту!       Скованный страхом, парень не смел даже пошевелиться.       — Кому страшно, может бежать домой, под юбку к своей бабе! — прокричала Злата, обращаясь к воинам, что окружали её. — Остальные за мной!       Никто не решился перечить. Если уж женщина окажется смелее их всех, разве смогут они тогда считать себя воинами? Разве сумеют защитить родных, если боятся встретиться лицом к лицу с врагом?       Златояра ринулась вниз с холма, ведя за собой три десятка воинов, готовых умереть сейчас за жизнь и свободу своего народа. Она видела ухмылки на лицах варягов, различала жажду крови в их глазах. Сквозь дурман безумия она слабо слышала звуки рога за своей спиной, но ей уже было не до этого. Отплёвываясь кровью, после очередной схватки, стараясь забыть о том, что всё тело ноет от усталости, она продолжала разить врага всей силой, что в ней ещё осталась. Плечо, едва не выбитое ударами щита, пронзалось болью при каждом движении. В редкие мгновения передышки она пыталась разглядеть, остался ли ещё хоть кто-то на её стороне, найдётся ли тот, кто расскажет Радогору, где она нашла свою смерть. Краем глаза она заметила знакомую тень.       Он ворвался в строй варягов, разбрасывая воинов могучими ударами щита, оставляя за собой лишь трупы, даже если они ещё стенали в агонии, отчаянно цепляясь за жизнь, что утекала из них горячим алым потоком. На забрызганном кровью лице Злата различила безумную улыбку, что рваным шрамом тянулась к виску. Он разил врагов одного за другим, и казалось, что никто не может даже ранить его, но на каждого умелого воина найдётся ещё более умелый. Злата даже порадовалась, увидев, что Сорока схлестнулся в схватке с варягом, чуть ли не вдвое больше него.       «Тут ты и получишь, наконец, по заслугам», — мелькнуло у неё в голове. Она захотела подобраться поближе, чтобы увидеть, как Сорока корчится в предсмертной агонии. Жестокость и здравый смысл боролись в ней ещё яростнее, чем Сорока сейчас пытался выбить дух из того варяга. Первая желала смерти дружинника, другой же заставил оглянуться туда, где бились главные силы князя, где сражался сейчас Радогор, вынуждал понять, что каждый воин сейчас важен, даже тот, кого она сама с удовольствием убила бы.       В памяти вдруг возник образ женщины. Опухшее от слёз лицо, охрипший голос. Они встретили её в двух днях пути от Избора. Женщина брела по дороге, ведя за руку девочку лет десяти. Завидев дружину князя, она стала чуть ли не бросаться под копыта лошадей, цеплялась за воинов, умоляла о чём-то. Никто не слушал её, ясно же, что женщина горюет о ком-то, питает тщетную надежду спасти того, кто давно мёртв. Только один дружинник остановился, чтобы выслушать её. Злата не слышала, что женщина говорила Сороке, ей запомнилось только, как он смотрел на неё.       «Я постараюсь, матушка», — расслышала она, проезжая мимо. И верно, он смотрел на ту женщину так, будто она и впрямь была его матерью. И не было в нём ни спеси, ни жестокости, ни насмешки. Странно было видеть его таким, это лицо он не показывал никому.       «Я постараюсь, матушка…» — прозвучало эхом в голове, и Злата уже знала, что должна сделать.       Топор с хрустом вонзился в спину варяга, когда тот готовился нанести последний удар. Хрипя от боли, он повалился на землю, и тогда Злата выместила на нём всю ярость, что копила против Сороки.       «Убить, уничтожить, на куски изрубить!»       Сорока то ли с ужасом, то ли с восторгом наблюдал, как грудь варяга превращается в кровавое месиво. Он и представить не мог, что эта хрупкая на вид девочка способна на подобное, даже на ноги подняться забыл. Покончив с врагом, Злата обернулась к Сороке, от одного её взгляда у того холодок по спине пробежал — глаза бешеной собаки, нет, волка. Пустые, холодные… Она занесла над ним свой топор, и замерла на миг, будто раздумывала, если в её голове ещё осталось место для мыслей.       «Вот тут тебе и конец, птичка. Сама добить решила. Так даже лучше, всегда мечтал знать свою смерть в лицо».       Каких-то несколько мгновений Злата пристально вглядывалась в его лицо, всё ещё не зная, как следует поступить. После подбросила топор и, поймав его за обух, протянула рукоятью к Сороке.       — Вставай, там князя окружили.       Сорока не мог поверить в то, что услышал. Видно было, что она всё ещё ненавидит его, что же тогда заставило её передумать? Он взялся за рукоять, и Злата рывком поставила его на ноги. Дружинник хотел что-то сказать, но впервые в жизни не нашёл слов.       Златояра быстро оглянулась по сторонам, пока Сорока одним движением остановил налетевшего на него варяга. Нашла взглядом пять знакомых лиц — всё, что осталось от сотни Велегора, и, сама не зная почему, прокричала им:       — Зверьё, за мной!       «Верно, люди не выжили бы здесь…»       Парни, не раздумывая, ринулись вслед за ней.       Пробиваясь через сутолоку боя, иногда цепляя врагов своим топором, сметая их с пути подобранным где-то щитом, Злата неслась туда, где кольцо врагов всё плотнее сжималось вокруг Светозара и его редеющей дружины. Рядом с ней, не отставая, бежали Сорока и пятеро «зверей», что, как и она сама, уже дважды сегодня вырвали свои души из лап смерти. Казалось, что больше ничто не сможет их устрашить, что целое войско врагов им теперь не помеха. Всё, что сейчас имело значение — встать рука об руку с князем, защитить его любой ценой.       Ещё рывок — и Злата прокатилась по напитанной кровью земле, прямо под ногами варягов и тут же вскочила в полный рост. Вслед за ней сквозь строй врагов проломился Сорока и её лучники. Боевой рог уже в который раз пропел, теперь уже прямо над её ухом.       «Это призыв конникам», — поняла Злата, — «только где же они?»       Напор врагов всё усиливался, а силы в руках таяли, подобно снегу на солнце. Казалось, что тело вот-вот откажется двигаться. Смерть не любит, когда её обманывают. И Златояра уже чувствовала её дыхание на своих щеках. Ещё немного, и жизнь её оборвётся, и вороны устроят пир на её ещё тёплом теле.       Когда рог запел снова, в нём послышались боль и отчаянье, или это в её душе они разрастались? Надежда алой кровью новгородцев утекала сквозь слабеющие пальцы.       «Макошь милостивая, защити детей своих…»       Из-за деревьев вдруг раздался ответный клич боевого рога, и на поле битвы галопом вылетела долгожданная конница. Впереди всех скакал Гордей, ожесточённо пробивая себе путь к Светозару. Лицо его было перечёркнуто кровавой отметиной. Только потом Злата узнала, что не только лучникам досталось от варяжских отрядов, что под покровом ночи вышли из города и сумели устроить засады в лесу.       С появлением конницы исход битвы стал ясен, как день. Забыв о гордости, Хальвард протрубил отступление. Лишь малому отряду варягов удалось достичь ворот Избора, да только это их не спасло. Они не успели даже закрыть ворота, оказавшись под копытами боевых коней.       На душе вдруг стало так тихо, спокойно. Лёгкий ветер обдавал холодом разгорячённую кожу, в голове всё ещё стоял туман, хоть на небе кое-где уже стало проглядывать солнце.       Злата стояла посреди поля трупов и не могла поверить, что сумела выжить в этой бойне. Рядом, прямо на земле, сидели те пятеро, что испили вместе с ней ярость и ужас этого утра. Радогор поодаль о чём-то говорил с князем. В ушах понемногу затихал звон стали о сталь, где-то рядом стонали умирающие воины. Новгородцы устало плелись в сторону города, молча оплакивая погибших. Златояра посмотрела в серое, как её глаза небо, где лёгким дымом парили прекрасные крылатые девы. Они кружили над полем, выхватывая с земли то одного, то другого, и унося их далеко за пелену облаков.       «Старец не врал… Каждый получит по своей вере».