Dicis gratia

«Я - дворянин», сказал он и отказался от ее денег. Потом попытался взять её силой. А сейчас, не проронив ни слова, наставил на нее пистолет. Оружие, направляемое твердо и уверенно, слабо поблескивало – бездна, окаймленная чернотой дула. Круг этот завораживал, словно бы лишал сил, воли, жизни. Перед глазами поплыли цветные пятна, в ушах зашумело. Она хотела повернуться, бежать, но едва смогла глотнуть немного воздуха. Через сбившееся дыхание услышала голос, презренный и такой знакомый: - Не подходи! И ядовитая злость прожигала душу, безжалостно сжимая ее в тисках: - Брось оружие! Всё оружие! Он опустил пистолет, а она по-прежнему только и могла, что следить за ним. Теперь дуло указывало вниз. Указывало на… Цветные пятна, прежде плясавшие у нее перед глазами, собрались в бесформенный ворох тканей у его ног. На границе нежно-изумрудного и алого поблескивала пряжка на изящной женской туфельке. И рядом в совершенно невозможном положении находилась тонкая рука, облаченная в красную перчатку. О нет, не облаченная! Испачканная, залитая… Наташа дернулась и слабо вскрикнула – от неожиданной боли и от осознания: перед ее глазами мертвое женское тело. А потом все заслонил тонкий, блестящий серп. Аккуратно заточенные зазубрины на его внутренней стороне уже запачкались кровью. Ее собственной кровью… Серп отклонился в сторону и, описав дугу, подобно хищнику, ринулся куда-то вниз. А Натали словно бы толкнули в спину. Она почувствовала необыкновенную легкость: как если бы она качалась на невидимых качелях, не боясь сделать на них полный оборот. А потом она увидела обезглавленное тело, безвольно упавшее на колени. Кровь била фонтаном, заливая серебристое платье, перевязанное широкой алой лентой. Только сейчас весь ужас произошедшего настиг Наташу. Она попыталась закричать, но кровь заливала ей лицо, заволакивала всё кроваво-черным туманом. Наташа распахнула глаза и увидела высокий потолок, окрашенный багровыми отблесками. Все ещё пребывая на грани яви и кошмара, сбивчиво дыша, она торопливо поднесла руки к лицу. Вскользь порадовалась, что тело вновь слушается ее, а затем с мучительным стоном сорвала рубиновое колье, впившееся в шею, будто наточенное лезвие… Роскошное украшение блеснуло каплями крови и на ее глазах превратилось в ужасное приспособление для пыток. Оно было столь чужеродным, оно так искажало самое бытие, что вмиг вызвало в ней отвращение, тошноту и нестерпимую головную боль. Наташа жалобно всхлипнула и съежилась, стиснув голову руками. - Натали? – словно бы издалека раздался удивленный голос. Разве можно было не умереть от боли, допуская в несчастную голову хоть какую-то мысль? Возможно, стоило – лишь бы отвлечься от боли. «Это принцесса, – очень медленно, туго соображала Натали. – Я в ее покоях». - Вы страдаете? – полный сочувствия голос Мари казался единственным, что Натали понимала нынче, не открывая глаз, ибо она не могла пока позволить себе взглянуть на этот неправильный мир. Княжна едва заметно кивнула, надеясь, что такого ответа достаточно. - Здесь слишком душно, Натали! – Прохладная ладонь коснулась лба. - Мой Бог, этот камин иссушил весь воздух, а вы сидите слишком близко. Пойдемте, пойдемте отсюда! - Не могу… Очень скверно… - О, Натали, выпейте хотя бы это!.. Это… этот лимонад! Лимонад показался ледяным и ободрал горло. Но позволил чувствовать что-то ещё, а не только жесткую хватку головной боли. Наташа приоткрыла глаза и глубоко дыша, принялась разглядывать кружева на скатерти. - Как вы, Натали? – принцесса стояла за креслом и осторожно гладила ее плечи. - Лучше, почти… - Позовите доктора! – чересчур громко позвучал голос Мари над головой. – О, моя дорогая, это мигрень? Наташа вдыхала и выдыхала сухой воздух, считая удары своего сердца. В какой-то момент показалось: они прекратились. - Нет. Это кошмар, – на грани слуха выдохнула она. - Какой кошмар? – изумилась Мари. - Полный страданий и ужаса… тоски… безысходности… смерти... – Натали до боли прикусила губу. Словно ей было мало. - Я вижу этот кошмар уже который раз… Я не могу. Не могу… больше… Слезы покатились по пылающим щекам, а руки стали холодны, как лёд. Принцесса присела совсем близко и взяла ее ладони в свои. - О, Натали, уверена, все образуется. И если я только смогу чем-то помочь… Натали слабо скривила губы, слушая избитые слова сочувствия. Колкости были готовы сорваться с губ, и она, наконец, взглянула на Мари - человека, даже не осознающего в полной мере, что значит боль и ужас, но всё же готового давать советы. Взглянула. И потеряла дар речи. Кровь запеклась на белом платье принцессы. Острые когти разорвали ткань на плече. Мрачная тень нависала над ней могучей силой, каким-то жутким подобием твари, отдаленно напоминающей голодного ворона, закрывающегося крыльями. Однако в темноте под этими крыльями горели близко посаженные оранжевые глаза, неотрывно следящие за крошечной головкой Мари. На мгновение, тянущееся бесконечно, показался кривой хищный клюв, скрывающий страшную угрозу. Объятая черным туманом фигура всколыхнулась, искажая все вокруг. Высасывая краски… «Если эти глаза взглянут на меня, я сойду с ума,» - подумала Наташа. Потому посмотрела в большие, наивные очи Мари. - Натали, что? – обеспокоенно спросила принцесса. Тварь на ее плечах никуда не делась, напротив глубже запустила когти в тело Мари. Свежая кровь потекла по отглаженным оборкам. По лицу Мари пробежала легкая тень, боль отразилась в ее глазах. Она ободряюще улыбнулась и встала: - О, вот доктор пришел! Тень накрыла Наташу с головой и погрузила в забытье. *** Нервное расстройство, развившееся в жестокую горячку, нешуточно уложило княжну Репнину в постель. Доктор мог лишь предположить сильнейшее перенапряжение душевных сил, со скептицизмом выслушал историю неудачливого венчания и последующей гибели бывшего жениха. Он был материалистом и убежденно мог заявить лишь то, что болезнь княжны не опасна для окружающих. Довольно скоро, впрочем, ему пришлось изменить свое мнение. Княжна к горячке вовсе не намерена была послушно почивать в спальной. В бреду она плакала, умоляла и кричала, бельё ее было мокро от испарины и в полном беспорядке. Людей, пользовавших больную, она называла всякий раз иными именами, умоляя о пощаде некую Анну, угрожая Ольге и прося о помощи Михаила. Однажды она назвала доктора бесчестным негодяем и провалилась в забытье. Часто сиделка, отлучившись на минуту, возвращалась и находила кровать пустой. Княжна же скрывалась по темным углам, а иной раз в руках у нее даже находили кочергу. Все это очень беспокоило доктора: абсолютно недопустимо, чтобы такое происходило рядом с венценосными особами. Доктор строго запретил пропускать к больной каких-либо посетителей и намеревался вывезти княжну из дворца, ожидая кризиса недуга. К великому сожалению, трагедия произошла раньше. Ночью в покоях княжны раздавались крики. Дворец, погруженный во тьму, продолжил свой мирный сон, и только сиделка, уж давно, впрочем, самовольно покинувшая больную, слышала всё из своей комнатушки, да так и не решилась подоспеть. Вопли были столь ужасны, что женщина до рассвета пролежала под иконой, горячо молясь о спасении души. Позже она твердила: княжна вовсе сошла с ума, ибо богохульствовала на Матерь Божью Марию. Дверь в покои оказалась заперта, а когда ее, наконец, взломали, то нашли на полу принцессу Мари, без чувств и такую бледную, словно совсем обескровленную. В суматохе сиделка хлопотала над обессиленной девушкой и благополучно позабыла о своей прежней подопечной, о которой после ничего не слышала. Да и слышать не хотела. Тем более подле хворающей принцессы, не потерявшей своего милого обхождения, было так спокойно и вольготно, а постоянном посетителем для Марии стал Наследник. Он проводил с невестой все свободное время, практически рвался к ней, а это немало радовало и чуть-чуть удивляло сиделку, наслышанную о ветреном нраве Александра Николаевича. Зато их счастье и обоюдная склонность обещали счастливое будущее.