Девочка Настя (редактируется)

— Ну что, ты готов обворовывать учителей? — пропевает Зоя, подбегая ко мне после уроков. Уверен, всё моё лицо выражает крайнее изумление. Так вот как теперь называется обыкновенный сбор реквизита? Эх, вечно Болконская называет простые вещи незаконными именами, а потом удивляется, почему учителя воспринимают её шутки всерьёз! — Всегда готов! — по-пионерски выпрямляюсь я и слышу заливистый смех девушки. Она, подпрыгивая, стремится в кабинет английского. Невозможно не заметить, с какой жадностью некоторые ученики школы рассматривают веселящуюся Зою. Она не отличается модельной внешностью, идеальной походкой или шмотками от кутюр, однако татуировки и факт вызывающего поведения, безусловно, привлекают внимание. Признаться, даже я сам не раз задавался вопросом, девственница ли она. Вопрос сам вырывается, совершенно случайно. Восьмиклассница оборачивается и смотрит на меня несколько изучающе. Видимо, пытается понять мои мотивы. — Ты думаешь, я совсем дура? — насмешливо бросает она, оттягивая топик вниз, дабы прикрыть чуть выглядывающий живот. — Конечно, я пью, курю, но это моё дело, чем себя травишь, а вот девственность я берегу, мечтая о том, кто меня полюбит такой, какая я есть. Да, я странная, — её улыбкая мягкая и скромная, не соответствующая повседневному образу этакой стервы номер один. Даже необычно как-то. Ответить я не успеваю, поскольку Зоя открывает дверь в кабинет Эллы Гертовны, и молодая женщина за учительским столом приветливо нам машет рукой, с радостью отвлекаясь от дел. — Good afternoon, — кажется, эти два слова — единственное, что Болконская может сказать на английском. — Нам нужна английская макулатура и скотч, обклеить дверь этого класса. Можно? — Конечно! — охотно кивает учительница на стопку старых журналов в шкафу рядом. Клейкая лента оказывается в ящике стола англичанки. Устроившись прямо на полу, мы с напарницей занимаемся вырыванием из желтой и не очень прессы целых страниц и, после образования внушительной стопки, их наклеиванием. В итоге получается весёлая молодёжная дверь в стиле тех ноутбуков и телефонов, которые впечатлительные подростки, желая выделиться, украшают цветными наклейками разного содержания и размеров. Во время творческих порывов мы успеваем узнать, что Элла Гертовна, оказывается, изначально училась на стоматолога с отличием, но потом поняла, что медицина — не её область, и пошла получать педагогическое образование. — Ай-яй-яй, — произносит женщина, осматривая полость рта восьмиклассницы. У меня зубы абсолютно здоровы, а вот у напарницы, видимо, проблемы. — Зоечке надо к врачу, потому что алкоголь и табак разъели все зубы. — Ой, всё, — бурчит девушка, недовольно прикрыв глаза. Чуть позже она вскакивает и, попрощавшись с учительницей, убегает. Я обречённо вздыхаю. — Ты... с ней..? — робко интересуется англичанка, кивая в сторону хлопнувшей двери. Я отрицательно качаю головой. Почему если мы работаем вместе, то обязательно встречаемся? Ох, если бы здесь находилась Ася, Зоя уже давно в её фантазиях родила мне троих или четверых детей. Конечно, в итоге бы оказалось, что их родил я от какого-нибудь негра-альфы. *** А вот и уже почти родной кабинет русского и литературы. Последнюю неделю я только и молился, чтобы Есенина нашла в своих закромах пуанты, — в конце концов, повесить их на дверь актового зала — воистину прекрасная идея (да, сам себя не похвалишь, никто не похвалит, как говорится); будет не очень весело придумывать что-то новое за несколько дней до мероприятия. Анастасия Сергеевна сидит, не изменяя традиции, на столе, скрестив ноги, и нежные бёдра соблазнительно выглядывают из-под слегка задравшейся юбки. Учительница опять и снова что-то чиркает в журнале десятого класса, своими размашистыми движениями руки напоминая главного героя аниме "Тетрадь смерти". Возможно, она реально скрывает фатальные листочки и записывает людей, которые ей не нравятся. Думаю, там просто обязано быть имя домогающегося одиннадцатиклассника с внешностью великого поэта. — Вы за пуантами? — деловито спрашивает она, не отрывая взгляда от классного журнала. Болконская громко угукает. Есенина вздыхает и быстро достаёт из-под стола две небольшие коробки. Зоя молча толкает меня к учительскому столу так, что кабинет чуть не обзаводится очередным трупом, со словами: "Ты тут у нас мужик, ты и неси". Наши с Анастасией Сергеевной руки соприкасаются, и она потерянно пожимает плечами. Коробки не такие уж и тяжёлые, Зоя могла бы и помочь. Тихий смех отскакивает от стен, слышится звон ключей и хлопок двери. Что эта бестия малолетняя творит?! Подбегаю к выходу из кабинета и дергаю ручку, она не поддаётся. Она нас заперла, дура мелкая! — После того, как какой-то дебил из десятого запер класс после ухода учителя, нам поменяли замки, чтобы двери можно было закрыть только снаружи, — спокойно говорит девушка. — Так что остаётся только надеяться, что у Болконской есть мозги и нам не придётся звонить завхозу. Я прячу смешок в кулаке. Юлия Михайловна, повелительница швабр и пыльных тряпок в кладовой, — очень нервная женщина, которая волнуется за каждую мелочь из собственности школы. Если кто что украдёт, особенно по приколу, то она его из-под земли достанет и в землю же закопает. Бедная Зоя. Учительница достаёт из сумки двухлитровую коробку из-под грейпфрутового сока и делает три глотка. По её мимике можно легко сказать, что в упаковке вино, как обычно. Стабильность — залог успеха! — Почему мы с тобой избегаем друг друга? — уже второй раз за день вопрос вырывается раньше, чем я могу сдержаться. Достаю из кармана рюкзака вейп и затягиваюсь. Есенина усмехается и садится на подоконник, свесив ноги и поболтав ими в воздухе, как первоклашка. Её зелёные глаза находятся прямо напротив моих, они изучающе вглядываются в зрачки. — Разве я смогу ответить на твой вопрос? — интересуется она, делая ещё один глоток. В голосе сквозит безразличие, девушка явно скрывает свои чувства. — Что я должен сделать, чтобы всё стало как раньше? — Господи, какой же тупой вопрос! — Кузнецов, жизнь — не ЕГЭ, тут нет правильных ответов или действий, — философствует она, скромно улыбаясь. Воцаряется лёгкая тишина, прерываемая лишь жужжанием ламп и работой вентиляции. От учительницы пахнет розовым маслом и мёдом, а волосы окутаны ароматом корицы и апельсина. Она тянется вперёд и чуть касается губами моей щеки, вгоняя меня в густую краску, и тут раздаётся телефонный звонок. — Да? — спрашивает Есенина, подняв трубку. Что это вообще было? Она чуть... не поцеловала меня? — Ты какого хрена не отвечал? Это я к тебе пристаю посреди урока? — она явно начинает злиться. — А если бы тебе мама твоя позвонила, ты бы тоже сказал, что она пристаёт? Уже не важно, — фыркает она, выпив ещё немного вина. За дверью кто-то голосом Влада Скворцова неистово орёт. — Нет, блин, я не бухаю. Не кричи так, у меня ученик тут. Иди домой, пидор. Да иди уже! Пиздуй, сука, блять, — бурчит девушка и выключает телефон. Она извиняюще разводит руками и устало сжимает переносицу пальцами. — Парень? — интересуюсь я, на что Анастасия Сергеевна заливисто смеётся. Бедняжка, собеседник все нервы вытрепал. — Брат, чтоб его десять китайцев выебали, — отвечает учительница. — Я ему, значит, по делу звонила, а он орёт, мол, я к нему по всякой фигне пристаю. Неблагодарный, как только таких земля носит. — Ты говоришь так, будто ты ему мать, — смеюсь я и замечаю, как меняется лицо девушки. Сразу становится неловко. — Значит, Влад Скворцов и есть твой брат? — внезапно осенившая догадка заставляет меня облегчённо выдохнуть. Во время общения с родственником этот самый родственник громко и максимально раздражённо разговаривал по телефону с некой сестрой. Брат, всего лишь грёбанный брат! Все эти взгляды истинной защитницы, поучающие речи, беспокойство появляются из-за того, что Настя — старшая сестра! По крайней мере, хорошо, если это так и есть. — Бинго, — невесело бросает девушка. Она ещё долго смотрит на меня и продолжает. — Мои родители долго думали, что кто-то из них бесплоден и ссорились на этой почве. В конце концов, их мечта завести детей исполнилась и родилась я, но к этому моменту они успели развестись. Именно поэтому я ношу девичью фамилию мамы — Филова. На этом, конечно, веселье не заканчивается. Папа не кинул меня, хоть и женился во второй раз: платил алименты, ходил каждые выходные вместе со мной в кино, покупал игрушки, приглашал в гости с ночевкой и прочее. Да и его новая жена успела привыкнуть к факту моего периодического проживания в их доме. Всё прекрасно и замечательно. Когда мне было шесть, родился Влад. Я его обожала вселенски, помогала Гале ухаживать за ним, учила его ходить и говорить, а потом из-за меня он пошёл в танцы. И не смотри на меня так, я думала, что ты знаешь, — если честно, увлечения одноклассника стали для меня той ещё новостью, поэтому не удивлюсь, если сейчас смотрю на Анастасию Сергеевну как на сумасшедшую. — Ничего, на дне рождения школы увидишь, как шикарно он танцует. Ну вот, я к ним ходила, радовалась жизни, а потом у них ещё и мелкая родилась. Всё было заебись, но потом пришла чёрная полоса в виде мамы, которая решила, что я мешаю ей жить в своё удовольствие, и отказалась от меня нахрен. Отец решил взять меня к себе официально, но маман не захотела отдавать меня именно ему, и тогда пошли всякие суды и процессы, отобравшие у всех много сил и нервов. Но всё-таки всё для всех закончилось хорошо. Я стала балериной, начала выступать в театре, но мать решила, что алименты для слабаков и каким-то неведомым образом выпросила у суда разрешение платить меньше положенной четверти, там, на самом деле, где-то одна шестнадцатая получилась. Мы с папой и Галей не отслеживали, приходят деньги или не приходят, настолько маленькая была сумма. Так что мама — это немного больная тема. Вот такие дела. — Прости. Не подумал, — начинаю я и приобнимаю учительницу за плечи. Та машет рукой и спрыгивает на пол. Она отряхивается, и я, подняв коробки, тянусь, чтобы вновь оставить на желанных губах поцелуй (признаюсь, я прямо-таки самоубийца), но тут в замке поворачивается ключ. — Пойду, наверное, — смущённо произношу я и начинаю идти по направлению к двери, как чувствую, что разворачиваюсь через левое плечо и оказываюсь прижат к подоконнику, а к губам прижимаются другие, мягкие и нежные. Порывистое действие Есениной сводит с ума, и я чувствую, что краснею, будто нашкодивший третьеклассник. Ласковые пальцы поглаживают скулы и подбородок, из-за чего проявляются долбанные гормоны и мне хочется посадить эту девушку на колени и целовать её вечно. — А теперь иди, умник. Кстати, напиши сочинение по творчеству Маяковского к следующему уроку литературы, — шепчет она, опаляя мне шею горячим дыханием, но её слова почти не обрабатываются опьянённым мозгом. Пусть эта чертовка сгорит в аду.