***
Прошло три месяца. За это время Иван несколько раз мотался из Берлина в Москву и обратно. События развивались стремительно и ему постоянно надо было советоваться с руководством. В сентябре начались демонстрации и митинги протеста. Тысячи граждан покидали страну и запрашивали в других государствах визу в ФРГ. В Восточной Германии официально этого сделать было нельзя. В октябре ушло в отставку правительство в полном составе. Много лет находящегося у руля СЕПГ Эриха Хонеккера сменил Грегор Гизи. Во главе правительства стали прогрессивные Манфред Герлах и Ханс Модров. 4 ноября состоялся массовый митинг на Александерплац за отмену всех границ и свободу выезда в соседнюю Западную Германию. Власти пока не отреагировали, но готовилось что-то важное. И вот наступило 9 ноября 1989 года. В этот день в 19-30 должно было состояться выступление представителя правительства ГДР на пресс-конференции по телевидению. Вся страна приникла к экранам. Всё это время Германия был Востоком. Запад дремал где-то внутри него. Ивану было больно смотреть как он меняется на глазах. Он сильно похудел, периодически его били приступы кашля и постоянно лихорадило. Но сам Восток был уверен что с ним всё в порядке. Он по-прежнему не вылезал из кабаков и много курил. Митинги и демонстрации вызывали у него искренний восторг и он старался ни одной не пропускать. В основном потому, что там можно было поорать и, если повезёт, подраться с полицией. Брагинскому как и раньше приходилось вызволять его из отделений народной полиции и лечить от похмелья. Только теперь всё было серьёзнее. Восток не просто мучился от головной боли, а периодически падал в обморок или начинал бредить. Иван паниковал и вызывал медиков, но те лишь разводили руками. По их мнению у него был совершенно здоровый организм. Сейчас он сидел перед телевизором, укутанный пледом и с чашкой горячего пунша в руках. Пить чай Восток категорически отказывался. Сегодня его снова сильно лихорадило и Иван сделал ему пунш. Началась та самая передача, которую все ждали. На вопросы отвечал Гюнтер Шабовски, недавно назначенный секретарь по вопросам информации. Видно было, что он сильно волнуется. Сначала поднял руку итальянский журналист. - Скажите пожалуйста, будут ли установлены новые правила выезда граждан ГДР за рубеж? - Да, - тихо сказал Шабовски. - Вы не могли бы их озвучить? Гюнтер прокашлялся и достал какую-то бумагу. - Граждане ГДР имеют право получать визы для немедленного посещения Западного Берлина и ФРГ. Мы постараемся максимально упростить процедуру. Зал загудел. - Но простите! - с места вскочил корреспондент английской газеты, - Вы не могли бы сказать, с какого дня вступают в силу эти правила? Шабовски растерянно смотрел на него. Видно было, что к этому вопросу он не готов. Наконец он взял себя в руки и принял солидный вид. - Немедленно, - твёрдо сказал он. В зале поднялась шумиха, корреспонденты вскакивали с мест. Каждый хотел первым сообщить в свою газету эту новость. Сидящий перед телевизором Восток расхохотался. Это был смех наполовину с кашлем, который мешал ему говорить, но его как всегда это совершенно не беспокоило. - Ну, теперь такое начнётся, - наконец сказал он, повернувшись к Ивану, - Я не могу это пропустить. Скинув плед, он подошёл к окну и отодвинул занавеску, чтобы посмотреть, что происходит на улице. Брагинский сидел в своём кресле в каком-то оцепенении. Наконец-то главное свершилось. Оставались ещё всякие формальности, но можно было сказать, что только что произошло объединение Германии. Прямо у них на глазах.***
Толпы народа, свет прожекторов, радостно возбужденные лица. Мегафон кричит "граждане, расходитесь", но никто не намерен это слушать. Кругом плакаты "мы - за объединённую Германию", "немцы - одна нация". Всеобщая эйфория, ощущение праздника. Люди напирают на КПП, смущенные, растерянные лица пограничников, они явно не знают что делать. Наконец шлагбаум открыт, вот он, момент объединения, группа смельчаков устремляется в проход на ту сторону, увлекая за собой остальных. Колючие проволоки, сторожевые вышки, прожекторы, решетки, минные поля... Господи, понимают ли они что это сверхохраняемая граница, что сейчас может случиться что угодно, прозвучат выстрелы, прольётся кровь, возможно много крови. Иван не хотел сюда идти, разум кричал ему об опасности, но Людвига невозможно было удержать и, скрепя сердце, он согласился. Ноги сами несли его вперёд, он вцепился в его рукав, чтобы не потеряться в толпе и ругал себя последними словами за неосторожность. Германия тащил его по тоннелю через границу, время от времени оборачиваясь, чтобы крикнуть что-то восторженное, посмотреть сияющими глазами и снова устремиться вперёд. Его невозможно было остановить, впрочем как и всех здесь. Навстречу тоже шли люди, жители Западного Берлина, небольшие группы смельчаков, они встречали их аплодисментами. Да что такое творится, им здесь цирк что ли? Они не понимают, что рискуют жизнью? Вперёд и вперёд, не останавливаясь, на ту сторону пограничной полосы, уже появились машины, маленькие "трабанты", людей всё больше, какая-то улица, перекрёсток, забитый толпой... Они в Западном Берлине. Всё оказалось так просто? После почти тридцати лет разделения? Кругом смеющиеся лица, люди обнимаются, обмениваются монетками, чтобы позвонить. Они сделали это. Сломали казавшуюся нерушимой стену, несмотря на опасность, хотя они даже не страны, и у них одна короткая человеческая жизнь. Когда до Ивана это дошло, то наступила разрядка. Он смеялся и плакал вместе со всеми, обнимал незнакомых людей, потом обнимал Людвига, потом они целовались на каком-то углу. На них никто не обращал внимания. Все были в точно такой же эйфории. Это напоминало всенародный праздник. Кругом возгласы "Стена пала!", смеющиеся девушки, аплодисменты, стихийные митинги, объятия, поздравления... И вдруг среди всего этого - побледневшее лицо Людвига. Мутные глаза, походка нетвердая, он заваливается на него, словно пьяный. Но сегодня он ничего не пил, кроме чашки пунша, Иван это точно знает. Обнимая его, он чувствует, какой он горячий, как колотится у него сердце. Германия морщится и хватается рукой за грудь. - Ваня... Мне что-то нехорошо... Невозможно, чтобы Людвиг сказал такое. В любых обстоятельствах Восток считал себя крутым парнем, которому стыдно пожаловаться на боль или слабость. И сразу вечер перестал быть праздничным.***
Он еле дотащил его до квартиры. Как только они вошли в гостиную, Людвиг рухнул на диван и сразу вырубился. Сон это был или глубокий обморок - трудно было сказать. Иван понимал одно - медицина здесь бессильна. Оставалось только ждать. Ждать и надеяться на лучшее. Оказалось, что это просто невыносимо - когда ты ничего не можешь сделать. Он то мерял комнату шагами, готовый биться головой о стенку, то садился возле него и щупал пульс, прислушивался к дыханию, чтобы уловить малейшие изменения, если они произойдут. Людвиг дышал ровно, лицо его было белым как мел, ни один мускул на нём не шевелился. Когда он прикоснулся губами, то ощутил прохладную бархатистую кожу. Температуры не было. Скорее она была даже ниже обычного. Пульс то частил как ненормальный, пугая своим бешеным ритмом, то совсем пропадал, становясь почти незаметным и надо было долго ждать, чтоб наконец уловить очередное биение. Так он провёл несколько часов, пока не почувствовал, что сходит с ума. Сидеть здесь, рядом с ним, когда может быть он умирает, и не иметь возможности сделать хоть что-то, хуже ничего не могло быть. Он плотно укутал Людвига одеялом, подоткнув его со всех сторон. На всякий случай поставил на столик стакан воды. И вышел на улицу. Ему надо было проветриться и очистить мозг от пугающих мрачных мыслей, хоть ненадолго. Время было не самое подходящее для одиноких прогулок. Берлинцы уже начали отмечать падение стены и повсюду попадались группки подвыпивших граждан, особенно молодежи. Парни были так возбуждены, что это становилось опасным. Но Иван ничего не замечал, погруженный в свои мысли, он думал только о Людвиге. Внезапно его вывел из задумчивости звон разбитого стекла. Брагинский огляделся и с удивлением заметил, что уже почти дошёл до Лихтенберга. Сейчас он стоял напротив самого зловещего здания в Восточном Берлине - штаб-квартиры Штази, легендарной разведки и заодно тайной полиции, которой все боялись до одури. Про её методы психологического воздействия ходили ужасные слухи. Революционно настроенная толпа разносила здание на кусочки. Из окон летела мебель, аппаратура и, самое главное, архивные папки. Брагинский похолодел. Это же секретные списки агентов Штази в Западной Германии. Если они попадут на Запад, всем этим людям сильно не поздоровится. Но было уже поздно. Разгром Штази практически закончился. Народ выбегал из здания на улицу, ища нового применения своим силам. Долго искать не пришлось. Буквально через стену от Штази находился незаметный особнячок, в котором располагалась резидентура КГБ. Наши ребята работали бок о бок с немецкими коллегами. И сейчас им грозила нешуточная опасность. Разгневанная толпа начала собираться возле ворот. В сторону здания уже летели камни и пивные бутылки. Иван, не задумываясь, кинулся туда. Надо срочно предупредить наших, чтобы уничтожали архивы и уходили. Разбираться будут потом, когда в городе восстановят подобие порядка. Он прошмыгнул мимо толпы и вошёл в здание с малозаметного служебного входа. Ему уже приходилось здесь бывать. Внутри царил полный бардак и суматоха. На входе даже не было охраны и никто не спросил у него пропуск. Растерянные люди бегали мимо с пачками документов и не глядя бросали их в шредеры. Техника не справлялась и тогда бумагу начинали рвать на куски руками. Брагинский, не долго думая, схватил первого попавшегося человека за грудки: - Черт возьми, что здесь творится? Срочно надо уходить, толпа уже под окнами! Кто у вас тут командует? Где начальство? Типичный офисный клерк в белой рубахе и галстуке лишь пожал плечами: - Начальство давно свалило. Сказали уничтожить все документы и только потом идти по домам. А командует кто... Ну, наверно Владимир Владимирович... Он сейчас старший по званию. Парень указал на худощавого человека возле соседнего стола, который как раз яростно запихивал толстую папку в сопротивлявшийся шредер. На нём была форма и погоны подполковника. Брагинский подскочил к нему. - Доложите обстановку! Почему не эвакуировали сотрудников резидентуры? Вы же видите, что творится на улице. Подполковник внимательно посмотрел на него. У него были светлые глаза и волосы, и простое лицо с мелкими правильными чертами. Но очень цепкий взгляд выдавал в нём профессионального разведчика, а плотно сжатые узкие губы говорили о сильном характере. - А кто вы такой? - спокойно спросил он, - Почему задаёте такие вопросы? Предъявите ваши документы, товарищ. Выругавшись, Иван достал удостоверение. Видимо, подполковник был из новеньких. - Майор запаса Брагинский, - сквозь зубы сказал он, - Теперь мы можем нормально поговорить? На лице подполковника промелькнуло уважение. - Наслышан о вас, товарищ Брагинский, - он приложил руку к виску, - Подполковник госбезопасности Владимир Путин. Разрешите поступить в ваше распоряжение. - Срочно эвакуируйте людей, - сказал ему Брагинский, - Забудьте про архивы. Когда сюда ворвётся толпа, могут быть человеческие жертвы. Но было уже поздно. Как раз в этот момент наружные ворота не выдержали и во дворе, под самыми окнами, послышались возмущённые крики. Путин побледнел. - Что же нам теперь делать? - сказал он, обращаясь то ли к Брагинскому, то ли к самому себе. Иван задумался. - Немцы - очень законопослушный народ, - осторожно сказал он, - Если к ним выйти и спокойно поговорить, возможно удастся их убедить разойтись по домам. - И кто же этот самоубийца? - нервно рассмеялся Владимир. Но сразу посерьёзнел. - Я пойду. Больше некому. Он достал из кобуры табельный макаров и лязгнул затвором, досылая патрон прямо в ствол. Теперь оружие было на боевом взводе. Вздохнув, Брагинский закрыл рукой лицо. Это безнадёжно, наши люди всегда считали оружие лучшим аргументом в споре. Но в последнее время он убедился в обратном. - Пойдёмте вдвоём, - примирительно сказал он, - Может быть и я чем-нибудь помогу. На крыльцо они вышли вместе. Из толпы сразу раздались какие-то возмущённые крики и унизительные насмешки. Иван заметил как побелели пальцы Путина, сжимающие пистолет, и ободряюще взял его за руку. Любым способом надо было постараться предотвратить конфликт. Он начал говорить первым. - Послушайте, - сказал он, выходя вперёд и демонстрируя что у него нет оружия, - Сегодня радостный день. Берлинская стена пала и вы сами понимаете, что это заслуга СССР. Мы поддерживаем и одобряем объединение Германии. Такое начало понравилось, его слушали. Он стоял перед ними совершенно безоружный, в элегантном плаще и белом шарфе, сверкая красивыми фиолетовыми глазами. Россия сейчас совершенно не был похож на стереотипный образ русского увальня. - Это здание, - продолжил он, - собственность Советского Союза. Вы ведь уважаете чужую собственность? Тогда ничего здесь не трогайте и спокойно расходитесь. Вы ведь цивилизованные люди. - Но если, - внезапно вступил Владимир, подходя к нему, - вы хоть что-то тут тронете... Он поднял свой макаров. - Я офицер и я буду стрелять. У меня двенадцать патронов. Один мне - остальные вам. Толпа охнула и подалась назад. Снова раздались возмущённые крики. Иван в отчаянии бессильно осел на ступеньки. Всё бесполезно. Угрозы только разозлят людей. Владимир повернулся и спокойно пошёл обратно к двери. У Брагинского возникло редкое ощущение затянутого времени, бесконечно медленных секунд, в каждую из которых в спину подполковнику могли полететь бутылка или камень. И тогда уже ничего нельзя будет изменить. Внезапно в толпе возникло движение и в первые ряды пробился высокий стройный немец с бутылкой пива в руке. Его белокурые волосы были щеголевато уложены, а синие глаза блестели. - Послушайте, он же прав, - сказал блондин, - Этот человек в плаще. Зачем нам неприятности. Лучше пойдём выпьем. Он чокнулся бутылкой со стоящими впереди. - За падение Стены! Прозит! Его обаяние было настолько сильным, что люди невольно стали улыбаться, агрессия куда-то исчезла. - Не обращайте внимания на того храбреца, - рассмеялся он, - Ещё и вправду будет стрелять. Мы, немцы, спокойный и мирный народ и мы должны всем это доказать. Он сунул бутылку стоящему рядом парню и достал из кармана вальтер. В толпе восхищенно присвистнули. "Хорошая штучка", "мне бы такой"... - Я хочу его подарить кое-кому, - хитро улыбаясь, сказал обаятельный блондин, - Нечто вроде символического подарка. В знак дружбы... и любви... Больше он ни на что не годен. Стрелять из него я не собираюсь. - Типа обручального кольца? - заржал парень в кожаной куртке. - Точно, - кивнул ему Людвиг, улыбаясь. Он легко взбежал по ступеням и подал Ивану руку, поднимая его с крыльца. Брагинский ошарашенно смотрел на него, не понимая к чему он клонит. Его только безумно радовало то, что кажется он совершенно здоров. - Возьми, - Людвиг протянул ему вальтер, - Он теперь твой. И это подарок, а не трофей. Иван растерянно взял вальтер и крутил его в руках, не зная что теперь делать. - Хоть спасибо скажи, - кричали ему из толпы, - Обними его! Эта парочка настолько всем понравилась, что про погром совершенно забыли. Подполковник давно ушёл, хлопнув дверью, никто не собирался его преследовать. Все смотрели на Ивана с Людвигом. - Спасибо, - растроганно сказал Ваня, обнимая Людвига. Он не мог сдержать слёз от радости. - Но только... Кто ты сейчас такой? - шепнул он ему на ухо, - Восток или Запад? - Я - это я, - уверенно сказал Германия, глядя ему в бездонные аметистовые глаза. А потом поцеловал нежным, но крепким поцелуем прямо в губы.