Оттепель

      Весной все страдают от невосполнимой потребности в другом человеке. Когда ты молодой, тебе кажется, что нет ничего проще, чем достать рукой до дна океана или спрыгнуть в свистящий воздух с Эвереста. Нет ничего проще, чем жить. Весна на всех без исключения производила дурманящий эффект. Словно после долгой спячки, на языке вертелись строчки Ахматовой и Евтушенко, а в сердце, рядом с зимней ворчливостью, поселилось чувство внезапного счастья. Все вокруг пело, цвело, и даже пронизывающий ветер в лучах красного, но еще холодного солнца, был таким родным. И такое состояние не уйдет ни с годами, ни с эпохами.       Так размышлял молодой учитель литературы Руслан Эдуардович, буквально на бегу заскакивая в трамвай первого маршрута. Ленинград словно восстал из снега, даже люди будто проснулись — все улыбались и смеялись.       Руслан присел в хвосте маленького вагончика и прислушался, закрыв глаза, к весне. Перед ним сидели две девушки с аккуратными прическами. Они без умолку болтали о новых итальянских пластинках. Руслан же не без удовольствия отметил, что девушки в профиль очень миловидны — длинные ресницы, накрашенные по моде ленинградской тушью, точеные носики и маленькие губки — от них веяло молодостью.       — Молодой человек, — обратилась к нему белокурая девушка, оборачиваясь через плечо, — вы нас разглядываете уже целых десять минут! — в её тоне не было злости, слышалось напускное детское недовольство. Она улыбнулась своей спутнице:       — Все мужчины как с ума посходили!       — Они всегда такие эгоисты — думают, что мы такие красивые только для них! И нас можно разглядывать сколько душе угодно! — поддержала её подруга, и они засмеялись.       Руслан криво улыбнулся и подумал про себя, что с противоположным полом у него отношения никогда не заканчивались ни победой, ни поражением — просто никак. Нет отношений — нет проблем — всегда считал он, но отчего-то именно эта весна одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года заставила его остро почувствовать в сердце болезненное одиночество — рядом не было никого, кроме мертвых или еще живых поэтесс и поэтов.       

* * *

      — Руслан Эдуардович, а что вы думаете о «Литературной Москве»?       — Это каким-то образом относится к теме педантства Онегина? Или, быть может, прольет свет на то, почему Пушкин сжег последнюю главу? Чего же вы молчите? Отвечайте, ну!       — Я просто вспомнил, ну, пожалуйста, давайте об этом поговорим, Руслан Эдуардович! Это же невероятная тема!       — Невероятная тема будет, если мы начнем читать Есенина, а потом начнется для нас «шальная жизнь».       — Это все будет потом, а сейчас надо жить и…       — Получить по шапке от грозных дяденек?       — Руслан Эдуардович, вот вы такие шутки шутите, а сами улыбаетесь.       — Я? Улыбаюсь?!       — Еще как, сам же вижу.       — Прусикин, если ты пытаешься оттянуть тягостную минуту твоего блистательного и одновременно провального чтения наизусть письма Татьяны к Онегину, то смею тебя разочаровать…       — Руслан Эдуардович, мы вас очень просим, — загудел весь девятый класс, и Руслану Эдуардовичу пришлось страдальчески кивнуть головой в знак согласия.       В его глазах загорелся азарт — обсуждать альманах, о котором с негодованием отзывалось правительство, попутно обзывая крамольным. Было понятно, почему все девятиклассники ленинградской школы номер сто шестьдесят три хотели обсуждать именно неугодный власти сборник — в них билась жажда к запретному, и они прекрасно знали, что такой молодой и всеми обожаемый учитель литературы им в этом не откажет.       — Вы меня в беду втянете! Это надо же, поддаться на уговоры учеников! — бурчал себе под нос Руслан Усачев, ещё вчерашний выпускник педагогического института, но успевший завоевать внимание и уважение даже старожилов этой школы.       Он мягкой тряпочкой стирал тему с большой шершавой доски — «Образ Онегина в романе» — и скоро от неё не осталось и следа. Руслан, растягивая удовольствие от предстоящего разговора, которого с нетерпением ждал весь девятый класс, сдул мел с пальцев, потряс руками в воздухе и пригладил ладонью черные волосы.       — Ребята, я сразу предупреждаю, что делаю исключение для вас, потому что вы еще очень юные, и подобный альманах может подействовать на вас весьма удручающим образом, например, изменить ваше представление о том, что же происходит сейчас…       И разгорелась битва мнений, согласий, революционных идей, идей романтических, аполитических, сталинизма, коммунизма — одним словом, говорили обо всем.       Бедный и такой счастливый учитель литературы думал о том, что его предупреждали ещё утром о грозящей проверке какого-то инспектора, который будет ходить по кабинетам и все высматривать. Но кому сейчас в классе было до этого дело? Руслан рисковал, он видел на лицах учеников неподдельную заинтересованность. Ему хотелось увлечь всех уже не своим уроком, а интеллектуальной беседой, которая превращалась в тайное заседание против действующей власти.       Такие беседы, о которых не распространялся ни один уважающий себя пионер школы, они проводили не часто, поэтому и ждали с таким нетерпением, если на горизонте снова появлялось крамольное чудо пера.       Прозвенел звонок с урока, но его как будто и не слышал никто — Руслан Эдуардович произносил заключительную речь:       — Мы с вами остановились на довольно занятном рассказе Даниила Гранина «Собственное мнение».       Никто из учеников не заметил, как в кабинет незаметно вошёл невысокий гражданин, одетый в модное длинное черное пальто с узкими рукавами, и с громадным лакированным портфелем под мышкой. Он встал у дверей, осторожно прикрыв их за собой.       — Согласитесь, смелое произведение по советским понятиям. Человека на службе вынуждают совершить беспринципный поступок, выступить против безвинного человека. И он не смеет протестовать против этого.       Неизвестный гражданин все также стоял, прислонившись к стене, и поглядывал на наручные часы. По классу пробежал холодный шепот.       — Он думает: я дослужусь до чего-нибудь и тогда смогу высказать собственное мнение. И так он служит, делает карьеру, и чем выше он поднимается, тем меньше он может выражать свое мнение, — продолжал Руслан, ничего не замечая, — на этом мы поставим точку. Всего доброго.       Гражданин в черном пальто вскинул руки и зааплодировал. В тишине хлопки его рук звучали зловеще, но все на него смотрели с нескрываемой заинтересованностью, и только Илья Прусикин с Камчатки наблюдал за всем происходящим без малейшего удивления на лице.       — Добрый день, — поприветствовал его Руслан.       А про себя подумал, что это был его последний рабочий день, и за свои беседы не по теме настало время расплачиваться. Только он не понимал проверяющего, тот улыбался и смотрел на все как-то иначе, без злобы и изучения.       «Здесь что-то не так, хотя все изначально вышло из-под контроля», — прошла мысль на задворках сознания бедного учителя.       — Приветствую вас, граждане трудящиеся! — обратился незнакомец к классу, подняв в воздух обе руки в рукопожатии.       — Вы можете быть свободны, живо! — прикрикнул Руслан на учеников, и те поспешили выйти из кабинета.       Незнакомец быстрыми шагами преодолел расстояние между ними и теперь стоял рядом с Русланом. Новый проверяющий оказался человеком до смешного невысоким, но разницу в росте между ним и Русланом, который был почти под два метра, компенсировал железный и одновременно добродушный взгляд человека в пальто.       — Добрый день, — повторил Руслан, нарушив молчание.       Нежданный гость лишь угрюмо сопел, снова отойдя на приличное расстояние, и бегал глазами по классу. Потом он снова приблизился к Руслану и вдруг пожал ему руку.       — Очень рад познакомиться, Руслан Эдуардович. Вы простите за молчание, я немного, да нет же, я сильно удивлен услышанным. Это надо же крамольный альманах обсуждать с девятым классом! Мое уважение и признание, — незнакомец снова пожал ему руку.       Руслан молча следил взглядом за этим маленьким человечком, который живо бегал по кабинету и восхищался его смелостью.       «Из нас кто-то сошёл с ума», — подумал Усачев.       — Послушайте, вы же не просто учитель, а настоящий человек. Я всё слышал. И ваше мнение, и как ученики говорили. За дверью стоял. Уж извините.       — Да ничего, — мягко улыбнулся Руслан.       — А я-то думаю, почему мой Илья от вас в восторге! Каждый день в школу бежит только на ваши уроки. Ни на какие больше! Вот не поверите! — раздувался незнакомец, и тут Руслана будто обухом по голове ударили, и до него наконец дошло, что же происходит.       — Вы отец Ильи Прусикина? Простите, пожалуйста, не признал.       Собеседник сразу оживился и загорелся:       — Да, вы же меня вызывали, что мой Илья Ильич, — он усмехнулся, — с кем-то подрался.       — Дело в том, что он подрался и получил гематому в пол лица, если быть честным. А конфликт — пустяк один: не поделили они с Эльдаром пирожок в школьной столовой.       На весь кабинет раздался звучный гогот:       — Илья Ильич, — сквозь смех говорил папаша, — не поделил, — он ойкнул, — пирожок, — и, уже оттирая слезы из глаз, добавил, — вы шутите?       — Да нет, — отозвался Руслан, — понимаете, я бы не стал вызывать вас в школу, но ваша жена, Ирина, кажется, грозилась написать жалобу из-за пирожка. Так и сказала. По телефону мы условились, что придете вы и поговорите с Эльдаром.       — Это она у меня может. Знаете, Руслан Эдуардович, мой Илья сам в драку не полезет — характер не тот, причина драки — смех, да и только, но Эльдару я бы уши надрал.       Руслан округлил глаза и откашлялся:       — Эльдар у нас сложный ребенок, на его психику постоянно давит осознание того, что он не получил галстук пионера, все так и ходит в октябрятах, вы понимаете?       — Конечно, — Илья снова засмеялся, — бедный октябрёнок из девятого класса…       — Из седьмого.       — Как? Из седьмого? Что за разлад на свете?! Я просто горю желанием отодрать ему пресловутые уши!       — Он сейчас на уроках и, если честно, я тоже немного спешу, сейчас у меня будет занятие, но вот через час, будьте любезны, подождите, мы поговорим с вами и с Эльдаром, вас устроит?       — Более чем. Слушайте, а давайте по именам друг друга, а то мне эта официозность осточертела. Илья, — он протянул руку.       — Руслан, — Усачев пожал его сухую ладонь, — буду ждать вас в этом кабинете.       Прозвенел звонок на урок, и в кабинет литературы хлынул поток новых учеников.