Тысяча способов попрощаться

Впервые это происходит совершенно случайно. (Ему больше 900 лет, в конце концов, Повелитель Времени или нет, мужчина может иногда упускать из виду некоторые вещи, не так ли?) Находясь в Лондоне 1851 года, он вдруг почувствовал себя немного слишком одиноким - самую каплю. Было бы глупо допустить, чтобы это адское чувство зарылось слишком глубоко, иначе оно непременно начнет разъедать внутренности, пока от него абсолютно ничего не останется. И сигнал, раздавшийся в ТАРДИС, об отмеченной им раньше точке во времени звучит так же привлекательно, как облиться бензином и бежать лицом прямо в костер. Поэтому он устанавливает случайные координаты где-то в непосредственной близости от многолюдных досуговых клубов Сатурна примерно между восемьюстами и двумя тысячами лет. (Где-то, в любой точке пространства, вне времени. Это не имеет значения. Не так, будто у него есть кто-то, за кого он в ответственности и должен объяснять, что он делает со всем этим свободным временем). Временной ротор старчески ворчит под его руками, и он не допускает ни малейшей лишней мысли, кроме как морщить нос и нажимать сильнее на кнопки. ТАРДИС стареет, как и он, хотя, по крайней мере, ей удается избежать нисходящей спирали растущей сентиментальности. По крайней мере, она не открывает рот, забывшись, ожидая, что другой Доктор или язвительная рыжая барышня будут там, чтобы услышать, что она скажет. (По крайней мере, ее не преследует все еще до боли знакомый смех некой девятнадцатилетней блондинки). Он только что поздравил себя с удачной посадкой на пыльном космическом рынке, за которым последовала еще более удачная сделка, в которой, несмотря на то, что руки у него были заняты механическими бобами и деталями (возможно, запасными частями для этого ворчливого временного ротора, ведь имеет же он право на короткий отпуск, верно?), он не только ловко сумел отдать скомканные бумажки местной валюты, но и взять у продавца еду. Одна из многочисленных крошек падает и капает на его пальто, предметы меняются в руках, будто в жонглировании, которое некому оценить, кроме него самого. - Что ж, я собиралась спросить, нужна ли тебе помощь, но похоже, что у тебя все под контролем, - весело протягивает знакомый голос, и каждый из его мужественных волосков на мужественных спине, руках и шее встаёт дыбом. Сдвиг ноги, разворот на месте - его тело поворачивается прежде, чем он сможет остановить его, переводя взгляд на нее, не обращая внимания на каждый из тринадцати тысяч колоколов, предупреждающе звучащих в его голове прямо сейчас. Вот она. Стоит перед ним - светлые волосы, широкая улыбка и слишком яркий макияж на глазах. Роуз Тайлер. Каждая деталь этого момента указывает в болезненной ясности на относительность времени, когда она проскальзывает через внезапно обостренное сознание Доктора. Металлический привкус пыльного воздуха, и инопланетная станция, гудящая под ногами как планета, и ее колонии - пространство в 9,69 километров в секунду, скрипящие звуки уличных музыкантов, играющих за горсть монет в грязном квартале, ветер, который тронул отвороты его пальто и крошечные пряди волос Роуз. Роуз Тайлер здесь, в этой Вселенной, улыбается ему в своей синей футболке и джинсовой юбке, словно это самая безошибочная вещь на свете. У него начались галлюцинации? Его кровь обжигающим потоком приливает к ушам, и мозг выстреливает миллионом вопросов, каждый из которых соперничает за внимание на кончике языка, но он не может даже произнести ничего, кроме её имени, прежде, чем его еда соскальзывает из рук и приземляется на землю. Роуз смеется и смущенно съеживается: - Прости, не думала, что я тебя так напугаю... - Что ты здесь делаешь? - резко прерывает Доктор, и его слова будто внезапный камнепад. - Все в порядке? - (Он пытается не задохнуться на последнем слове, напоминая себе, что теперь ее дом - это мили и вселенные отсюда). - Что-то случилось с... ним? (Он не знает, как называть собственный метакризис). Роуз непонимающе смотрит на него: - С ним? - спрашивает она. - О ком ты говоришь? Он не сразу отвечает, потому что фраза «О ком, черт возьми, ты думаешь, я говорю?» кажется немного грубой, но его мозг не может думать ни о чем другом. Она делает шаг назад, чтобы взглянуть на него правильно - хорошим, длинным, правильным взглядом - и даже если его глаза зафиксированы на ее лице, ему до смерти интересно, как и особенно почему она оказалась здесь, прямо здесь, прямо сейчас, но спустя длинное мгновение Доктор понимает, что это не Роуз, которую он оставил на холодном пляже в параллельном мире во второй раз всего несколько дней назад. Нет, ее волосы слишком короткие для этого, ее лицо все еще слишком круглое, ее взгляд открытый и наполненный вопросами, а не закрытый и охраняемый. Она точно такая, какой он её помнит. Это Роуз, которую он еще не потерял. Если говорить о появлении парадоксов в собственной временной линии, этот довольно впечатляющий. - Ты другой, - задумчиво бормочет Роуз. - Ты такая же, - быстро отвечает Доктор прежде, чем сможет остановить себя. (Прежде, чем он сможет убежать, ведь ему действительно, действительно, действительно нужно это сделать, но его ноги - якоря, и его корабль пришвартован). Роуз смеётся: - Ну, конечно, это должно быть странным? Доктору приходит в голову, что в какой-то из упущенных моментов он перестал откровенно поражённо пялиться и начал сиять, как идиот. Идиот, который планирует угробить обе свои временные линии, словно вилкой скрутив их в нервный кластер. - Итак, мы готовы двигаться дальше? - Спрашивает Роуз. Доктор лихорадочно делает мысленную перемотку. Они находятся на космическом рынке в Сорок третьей колонии Великого Сатурна в 3050. Его молодого Я нигде не видно. На Роуз надета футболка с изображением кошки из плаката будущего - той, которая пропадёт без вести примерно через три недели после его регенерации в эту форму. Три недели, условно говоря. (Именно поэтому Академия так тщательно следила за их соблюдением личного графика отклонений временной линии, как неукоснительное требование образовательной программы, но Доктор не прошёл этот дурацкий курс с летающими цветами). - Я оставил тебя, чтобы найти запчасти, - медленно вспоминает он вслух. - Но ты не могла пойти со мной, из-за религиозных суеверий местных жителей относительно людей. Поэтому я оставил тебя в безопасной части рынка и пошёл один. Теперь она по-настоящему вопросительно уставилась на него: - Ты в порядке, Доктор? Потому что все это произошло не больше пятнадцати минут назад, а ты смотришь на меня, как будто только что увидел призрак. Память предательски всплывает на поверхность, образ Роуз на ветреном пляже, говорящей слишком похожие слова много лет назад. (Или через год?) Доктор неопределенно кивает. Он чувствует, что вокруг него в воздухе кружат и искривляются временные линии, проскальзывая в его мозг и пытаясь задушить оба сердца, предупреждая его о страшных последствиях, если он сделает лишь один шаг за эту линию. - Все в порядке, - заставляет себя сказать Доктор. - Я вернусь примерно через тридцать минут. Полчаса, и мы продолжим путь. Роуз кивает на многочисленные гаджеты и механизмы в его руках: - Разве здесь не все, что тебе нужно? Его хватка слабеет, и запчасти падают на землю с громким стуком, который тут же привлекает взгляды нескольких прохожих. - Нет, - говорит он, изо всех сил стараясь сохранить на лице непринужденную улыбку. - Это мусор. Совсем не то, что мне нужно. Фактически, это настолько далеко от того, что мне нужно, что эти понятия находятся даже не на одной планете. Мне нужно найти больше вещей. Разных вещей. Других любопытных вещей... Чем больше слов он говорит, тем больше подозрений появляется на лице Роуз и оседает в складках ее лба: - Это последствия регенерации, да? Я должна беспокоиться? - осторожно уточняет она, явно нервничая. Доктор делает глубокий вдох и пытается успокоить бешенство в грудной клетке. Настолько, насколько это возможно. Он не имеет права позволить себе вызвать у неё подозрения больше, чем он уже сделал это. Если она это поймёт... Если она узнает... Если она попытается предупредить его молодую версию... - Да, - отвечает он просто, - и нет. Да, это странная регенерация; нет, тебе не следует беспокоиться об этом. Не волнуйся, Роуз. - он глубоко вздыхает и внезапно кажется очень старым. - Я скоро вернусь за тобой. Это всего лишь ложь. Он поворачивается, чтобы уйти прежде, чем она сможет что-либо сказать в знак протеста. Кеды поднимают пыль, когда ударяются о землю, его скорость нарастает по мере того, как он отходит от нее на безопасное расстояние, пока он не начинает, наконец, бежать в сторону ТАРДИС, мирно ожидающей на задней аллее в нескольких кварталах отсюда. Не имеет значения, что прохожие возмущаются, что Роуз может видеть, как он бежит; все, что имеет значение заключается в том, что она не понимает, почему он себя так ведёт, или, что более важно, почему он так на ее смотрел. - Я когда-нибудь увижу тебя снова? - Ты не сможешь Его сердца колотятся так сильно, и это не имеет никакого отношения к бегу. *** Во второй раз это происходит менее случайно, это просто необузданное любопытство скитающегося пришельца. (Что будет, если он снова увидит ее?) Он только что спас корабль, полный встревоженных туристов Бхаренгана в 7074 году от почти безрассудно уверенного в себе пирата, разве он не заслуживает простого похлопывания по спине в знак одобрения? Он так редко просит что-то себе в награду. Сейчас он достиг вершины эйфории от победы, даже если она омрачается тем фактом, что один из пассажиров все-таки этого не сделал. (У неё даже не было возможности сказать жене до свидания). Доктор меняет свою траекторию с Земли и пилотирует ТАРДИС в Кеплер-438б («Или Земля 2.0», - как однажды он сказал Роуз, подмигивая) Вероятно, это самое безопасное время, чтобы снова посетить Роуз, в то время как она в одиночестве изучает очаровательную лесистую местность и избегает атмосферы, которая может в клочья разорвать ее маленькие человеческие легкие. И он помнит, что он оставил ее здесь на девятнадцать часов - помнит, потому что он должен был вернуться через два, и она наверняка заметила разницу. (И его протест "Но я должен был помочь революции метана «099!» был встречен сердитым выражением лица). Он убеждает себя, что просто хочет получить возможность нормально попрощаться, даже если она не узнает всего. Он приземляется в лесистой роще, неотличимой от любой рощи на Земле, если только бело-серебряными листьями, нежно перешептывающимися на ветру, и он может разглядеть впереди силуэт Роуз, которая, прогуливаясь, разговаривает по своему мобильнику. Она замечает его мгновенно, и уголки ее рта изгибаются широкой улыбкой прежде, чем она отключает вызов и подходит к нему. Вид ее улыбающейся и счастливой, и сам факт, что она здесь, поражает его изящностью скоростного грузовика. (О, он понимает, что его не должно быть здесь, он должен уйти. Он должен действительно, действительно уйти...) Но Роуз слишком близко к нему, чтобы вернуться обратно, не возбуждая ее подозрения, и, кроме того, она уже схватила его за руку, а их пальцы сплелись вместе, и он не собирается уходить. - Время, - весело говорит Роуз. Он уже опоздал на семь часов. - Почему так долго? Она удивляется, глядя на выражение его лица; его усмешка должна быть забавной. - И почему ты так улыбаешься? - смеется она. Просто приятно видеть тебя - это то, что он хочет сказать. Или, может быть, я скучал по тебе. Вместо этого, с его губ слетает: - Я не могу остаться. - Что ты имеешь в виду? Разве мы не улетаем сейчас? Он с трудом заставляет себя встретить ее прямой взгляд; она словно знает, что он лжет. - Скоро, - обещает он. Она потирает его большой палец, мимолётная деталь, которую он почти забыл среди траура, накрывшего все остальное. Это глупо и чудесно, и он обещает никогда больше не забывать об этом. - Дело на горнодобывающей станции пока не совсем закончено. Я просто... Хотел увидеть тебя. Хотел обнять тебя в последний раз. Хотел попрощаться. Я абсолютно эгоистичный идиот, который готов поставить под угрозу ткань реальности, чтобы просто увидеть тебя снова. - Доктор? - беспокойно спрашивает Роуз. - Что-то случилось? На станции? - Нет, совсем нет, все достаточно стандартно - несколько маленьких злобных революций. Почему ты спрашиваешь? Она хитро высовывает кончик языка между зубов: - Не знаю. Просто не похоже, чтобы ты проверял меня раньше. Ее слова скручиваются в нем, словно нож, застрявший в кишках. Доктор отступает на шаг назад, проводя рукой по взъерошенным волосам: - Неужели я настолько холодный? - О да, - восклицает Роуз. - Ты ужасно холодный, холодный человек, который любит поездки в космические зоопарки и плачет во время фильмов Pixar. - Я сказал, что я холодный, а не монстр, - протестует Доктор, и они оба, наконец, смеются. Ее смех такой же игривый, каким он его помнит, струясь из нее ручейком; он сохранил бы его в янтаре, если бы мог. Он отчаянно хочет остановить время, но он знает, что чем дольше это продолжается, тем хуже будет. (Разве это не стоило того?) - Я действительно должен уйти, - говорит он так беззаботно, как только может. - Эта революция не собирается останавливать себя сама. Ведущий генерал - блестящий харизматик, но у него просто нет мозгов для стратегии. Думаю, кто-то должен подтолкнуть его в сторону прекрасной смелой сестры. - И этот кто-то ты? - улыбается Роуз. - Да, - бормочет он. - Обычно это так. Это тот момент, когда он должен уйти, он знает. Оставить все на высокой ноте, запечатлеть в идеальной памяти счастливые мгновения, и мир лучший, чем тот, где он смотрит, как его копия целует Роуз на пляже другой Вселенной, и где он уходит, не прощаясь. Он должен сказать это сейчас. Он глубоко вздыхает. Сейчас или никогда. Скажи это. Просто скажи это. (Правда, разве он не должен хотя бы иметь шанс на последнее объятие? Не обращать внимания на подозрительную щекотку в затылке, ведь если он это сделает, он никогда не захочет отпустить). - Ну, - говорит он вдруг неловко. - Вот и все. Увидимся! Доктор резко поворачивается, чтобы уйти прочь, снова ругая себя за трусость, но внезапно слышит мягкое "эй" за спиной, и, прежде, чем он это понимает, Роуз дергает его за запястье и обнимает. Она обнимает его за шею, и он притягивает ее к себе, даже не задумываясь. Это автоматический импульс; он не может ничего с этим поделать. Кольцо из рук, живот и тела сталкиваются, словно идеальные детали одной мозаики. Он точно помнит ее чувства. Помнит, как она приспосабливалась к нему, вспоминает все остальные объятия, слишком тугие и слишком долгие, чтобы быть строго дружескими. Он знает, что не может позволить себе потеряться в этом моменте, он почти чувствует неправильность этого небольшого нарушения временной линии, мягко жужжащего на заднем плане, но он дает себе секунду, чтобы зафиксировать в памяти аромат ее фруктового шампуня, и как его суставы скручиваются вокруг её спины. - Правда, скажи, - шепчет Роуз ему в шею; ее дыхание мягкое и теплое, и этого почти достаточно, чтобы он содрогнулся. - Что не так? Его руки крепче сжимаются вокруг нее. Это все еще очень знакомо, и было бы очень легко притвориться. - Ничего, - он лжет. - Просто хотел тебя увидеть, вот и все. - Большой тюфяк, - дразнит Роуз. Он улыбается ей в волосы. Она больше права, чем подозревает; он действительно стал сентиментальным в старости. Прощание становится все тяжелее, и одиночество становится все глубже, и он не хочет уходить, но его чувство времени звенит как мигрень в задней части черепа. Это предупреждение. Если он останется, что-то изменится, то, что не должно. Он не может этого допустить, как бы он ни хотел. Он отступает и в последний раз пытается запомнить любую мелочь в ней, которую может, пока еще может - точный оттенок ее светлых волос, нос, ресницы, обрамляющие теплые карие глаза. Тонкие линии вокруг ее рта, которые когда-нибудь углубятся в смешные морщинки в какой-то другой Вселенной. Приподнятая форма розовых губ, которую он должен был поцеловать. - Увидимся позже, я думаю, - Роуз пожимает плечами, и Доктор действительно хочет, чтобы это было правдой для него. Он хочет, чтобы его улыбка была менее печальной для нее. - До свидания, Роуз, - говорит он. Если она все еще беспокоится, если она ощущает тяжесть, скрывающуюся под его голосом, он этого не знает. Он поворачивается и уходит прежде, чем искушение остаться возьмёт верх или, что еще хуже, взять ее с собой. Поскольку он Повелитель Времени, и он ненавидит это так же, как оно кипит в его венах и оставляет кислый привкус во рту, заставляя чувствовать себя существом, болезненно воющим за клеткой пыльных и архаичных правил, это его долг: ставить законы времени выше всего. Всего, что он мог бы хотеть для себя. Не важно, чего именно. Кроме того, он в последний раз видел ее. Это должно быть достаточно хорошо.