Призрачные материи

— Добрый день, дорогая, как дела в школе? — Сабина ждала дочь и заранее начала накрывать на стол. — Х-х-хорошо, то есть п-плохо, то есть… как всегда, — вздохнула та и села за обеденный стол. Мама явно хотела что-то сказать, что-то, видимо, неприятное для Маринетт, потому что даже невооруженным взглядом самой невнимательной девушке в мире было видно, что она слишком сильно нервничает и слишком упорно пытается этого не показывать. — Мари, у меня к тебе просьба. Понимаешь… Я, конечно, обещала, что мы с отцом не будем оставлять тебя… Но это совсем ненадолго, пойми, пожалуйста, буквально пару часиков. Может, Алье позвонить? — Мама порхала вокруг неё, то подкладывая подушечку, то постилая салфетку, то пододвигая поближе тарелки. — Нет, нет… она и так сегодня занята будет из-за этой лабораторной… То есть из-за м-м-меня… Вы идите, я справлюсь, займусь чем-нибудь интересненьким и не стану отвлекаться, честно.       Маринетт даже сама поверила в свое обещание, ей показалось, что она справится и сможет быть обычной школьницей, послушной дочкой, весело щебечущей подругой. И всего-то нужно было позволить себе решиться на это, а как будто гора с плеч свалилась.       Сабина заметила эту перемену во взгляде и интонации. На сердце у неё полегчало. Как глоток свежего воздуха. Тяжелая ноша переживаний, мучившая последнее время бедную женщину, теперь просто испарилась. Улыбнувшись самой мягкой, одобряющей улыбкой, мама попрощалась с дочкой.       Дюпен-Чен включила музыку. Там как раз играл последний хит от Джаггеда Стоуна, и она подумала, что это счастливый знак, что её решение одобрено свыше. Улыбнувшись, она начала подпевать и пританцовывать. Легкость наполняла все её движения. Окрыленная, грациозная девушка парила по кухне, ничего при этом не роняя. Всё выходило само по себе ровно и гладко.       Не удивительно, что дочка пекарей всегда любила готовить, но сегодня ей пришла мысль о совершенно фантастическом рецепте печенья. Она решила изменить состав, чтобы получить мягкие, воздушные, хрустящие печеньки с орешками. «Да, можно не просто украсить выпечку орехами, а измельчить и добавить их внутрь, чтобы вкус получился ненавязчивый и гармоничный». С легкостью воплотив в жизнь все свои задумки, она вылепила аккуратные по форме мучные изделия и поставила в разогретую духовку. Ещё минут пятнадцать — и лакомство будет готово. За окном ей приветливо помахала липа, своей изящной веткой.       «У неё такие светло-салатовые листочки, через которые проходит свет. Они кажутся полупрозрачными. Это была обычная ветка, но она запечатлелась навсегда, на всю жизнь. Свет, проходящий сквозь лист… В нём, наверное, есть частички этого листа, а в листке сохранились частички света.       Радоваться жизни сейчас, в эту минуту, в эту секунду, в этот неповторимый момент; тонкой хрупкой веточке, которая была не созданной, и от этого не подверженной разрушению, и стала даже вечной, отпечатавшись в сознании своими прозрачными листьями.       Между ними образовалась неощутимая связь через вибрацию каждого атома её тела. Мы всегда со всем связаны, не всегда только осознаём это.       Желание счастья у всех одинаково. Взгляд на мир делает это чувство чрезвычайно естественным. Не может быть сомнений в том, что все существа хотят быть счастливыми. Сейчас это счастье было в их связи друг с другом, во взаимном понимании. И листья запели…       Каждый лист звучал в своей тональности: желто-салатовые выводили верхнюю партию тенора, салатовые с более темными, более насыщенными прожилками поддерживали мелодию баритоном, темно-зеленые, почти вердепомовые, оттеняли все густым, как мед, басом. И чье-то сопрано… Оно отличалось гибкостью и блеском: трели, пассажи… Может, это голос липы, или самой земли… Комнату заполнили звуки музыки, слышной только ей и самим исполнителям…»       Очнулась она из-за приступа кашля. Глазам стало больно — их резало горечью. Из-за слёз, которые тут же выступили, и дыма трудно было разобрать, что произошло. Пекарня наполнялась едкими густыми клубами. Мари хватала булочки, кружки, лопатки, тут же бросала неподходящие предметы, пока, наконец, не нашла прихватку. Когда она открыла дверцу духового шкафа, гарь так сильно пахнула ей в лицо, что невозможно было вдохнуть, но, в очередной раз откашлявшись, она собралась и дернула противень с печеньем на себя. — Фух, обошлось…       Струйка дыма под потолком пробралась в коробку пожарной сигнализации и разрывающий голову, истошно-верещащий звук лишил действия девушки разумности. Практически обездвижил остекленевшую брюнетку.       Сабина и Том — запыхавшиеся, с ошалелыми лицами — вбежали ровно в тот момент, когда Мари старательно сжимала голову руками и кричала не хуже самой сирены, а в духовке разрасталось пламя от выпавшей с противня выпечки. На выслушивание объяснений не было времени, да и вряд ли их дочь сейчас смогла бы их дать. Сначала растерянные и сбивчивые, уже через секунду их действия стали более четкими: родители открыли на проветривание окна и дверь, отключили звук сигнализации и стали бороться с пожаром, временно отбросив свои страхи и сожаления.