Почему бы и не влюбиться в подозреваемого?

В мгновение ока мой халат спущен с плеч, а руки заведены за спину. Я обнажена по пояс и приперта к стенке. – Губы не мой профиль. Я хочу поцеловать грудь. У меня перехватывает дыхание, потому что губы Николь начинают священнодействовать над моими сосками! Она ласкает, покусывает сначала один, потом другой… Мое дыхание сбивается, стук сердца наверняка слышен до самого Чистилища. Наверное, это продолжается недолго, потому что упасть в обморок от избытка чувств я все‑таки не успеваю. – Так я и думала, что под свитером ты прячешь такую роскошь! – Руки Николь касаются моей груди и тут же отпускают. И сразу спокойный, почти деловой тон: – Одевайся, я сейчас принесу завтрак. Дверь за ней закрывается, а я снова приваливаюсь к стене. В чувство меня приводит только окончательно сползший на пол халат. Бросаюсь в гардеробную со всех ног. Пока она действительно не вернулась, нужно успеть одеться и выскочить из комнаты, потому что встретиться взглядом с Николь без свидетелей после того, что произошло, я просто не в состоянии. Боже! Грудь чувствует ее обжигающие прикосновения, словно она оставила несмываемые следы от пальцев, соски вообще горят огнем… Но ощущение настолько приятное, что я даже не надеваю бюстгальтер, чтобы не смазать его. Да и некогда, едва успеваю натянуть запасные джинсы (хвала моей предусмотрительности!) и рубашку, как снова раздается стук: — Кушать подано. Иди завтракать. Она уже в футболке, которая не только не скрывает, а, кажется, подчеркивает все бугорки мышц. Разве что квадратиков брюшного пресса не видно. А жаль… В руках у Николь большой поднос, уставленный всякой всячиной. Там столько, что позавтракать могла бы половина моего факультета. — Садись, — она кивком указывает на кресло у стола. — Пока вот это не съешь, я не уйду. — Я столько не съем! — подчиняясь ее приказу, я усаживаюсь в кресло, но выполнить вторую часть не способна физически, даже раздувшись, как Карлсон. Николь с сомнением оглядывает поднос, потом меня и соглашается: — Ладно, все можешь не есть. Но плотно позавтракать обязана. А то напьешься, как вчера, снова будешь буянить… — Я буянила? — Ты любишь омлет? — В глазах Николь снова пляшут веселые чертики. — Конечно, стучала кулаком по столу, грозила разнести дом, насилу успокоили. Возьми хлеб, очень вкусно, Джон сам пек. — Нечего было меня спаивать. Когда Джон успел испечь? — А мы с ним не спим до полудня, как некоторые ленивые девчонки. — Какой полдень, всего девятый час?! Но Хот не смутить, она подает мне чашку с ароматным кофе и со словами: «вот именно, а ты уже успела промерзнуть, чуть не свернуть себе шею и подвергнуться нападению сексуального маньяка», устраивается прямо на полу и принимается бинтовать мою ногу. Я пытаюсь сохранить остатки самообладания. По опыту всей прежней жизни знаю, что лучшее средство для этого — тоже шутить, шепчу с восторгом: — А ты сексуальная маньячка, значит?! Она игру приняла, кивает: — Еще какая. Ты даже не представляешь. Дело всей жизни — заманить в дом доверчивую девчонку, напоить бургундским вином и поцеловать грудь! Тут я ляпаю то, за что потом костерю себя на чем свет стоит: — И все? — Хочешь большего? — ее руки уже ловко зафиксировали ступню, тон деловой, почти равнодушный — человек просто интересуется, не хочу ли я большего, чем страстные поцелуи груди. Мне в лицо она не смотрит, деловито расправляя эластичный бинт. Я заливаюсь краской от ушей до… в общем, до того, на чем сижу. Что творится?!самая красивая женщина в мире у моих ног, склонившись над ними, ее волосы совсем рядом с моей рукой, что вызывает жгучее желание запутаться в них пальцами, а пальцы самой Николь перебирают пальцы моей ноги. Я слегка дергаюсь. — Ты так чувствительна или боишься щекотки? Приходится признаваться, что и то, и другое. — Отлично, я буду знать, чем на тебя воздействовать. Она с тихим смешком действительно проводит кончиками пальцев по подошве, от чего я дергаюсь сильней: — Николь! — Да, дорогая? «Дорогая»! Николь Хот на коленях передо мной, и обе мои ступни у нее в руках. Скажи мне кто еще два дня назад, что такое возможно, я бы только расхохоталась. Может, это результат «Ришбура» и я до сих пор сплю? Если так, то просыпаться совсем не хочется… — Как тебе пришло в голову бегать в такой куртке? — У меня нет с собой другой. — Почему не взяла? — Бровь вопросительно приподнялась. Как ей удается приподнимать одну бровь? У меня вверх ползут обе. — На два дня? — Какие два дня? — Ты пригласила меня на пару дней. — Я? А, да! — Она смеется. — Думала, ты попытаешься сбежать, увидев гору книг. — Хотела проверить, знаю ли я, как пишется римлянин —"римлянин" или "римленин"? — А ты знаешь как? — До сих пор знала. А если бы я ужаснулась этой подборке литературы? Пальцы тихонько щекочут мои ступни, я ерзаю, но Николь держит крепко. От щекотки внизу живота все сводит и становится горячо. — В любом случае ты проживешь здесь восемь дней и ни днем меньше. — В ее глазах вызов, которого я не понимаю. Вообще-то, восемь лучше, чем два, гораздо лучше, тем более, если вспомнить вчерашний позор. Я не против, но на всякий случай интересуюсь: — Почему именно восемь? Голос в ответ вкрадчив: — Потому что я так хочу. Запомни, дорогая, рядом со мной ты всегда будешь делать то, что хочу я. Ничего себе заявочка! Еще бы знать, чего именно она хочет. — Ты со всеми так? Снова вызов, бровь чуть приподнимается: — Нет, только с тобой. — Почему я? Несколько мгновений она изучает мое лицо, потом повторяет с совершенно непроницаемым видом: — Потому что я так хочу. Доедай и пойдем заниматься греками и римлянами, если ты и впрямь этим интересуешься. Надо еще съездить в Чистилище. Хотелось спросить, а как же восемь дней, но Николь опередила мой вопрос: — Тебе нужно купить одежду. Не будешь же ты всю неделю ходить в одной рубашке. — Зачем покупать, у меня все есть. — Это у тебя для тебя. — Она уже на ногах, вдруг наклоняется ко мне, опираясь руками о кресло вплотную к моим бедрам, и шепчет на ухо: — А мы купим то, что ты будешь носить у меня для меня. И делать будешь все, что я прикажу. Договорились? Губы Николь касаются моего уха, а щека щеки, причем, явно сильнее, чем требуется, чтобы сообщить что-то по секрету. Мне кажется, или она на мгновение захватывает губами мочку уха? У меня состояние близкое к обмороку. На мгновение, всего на мгновение ее руки сжимают мои бедра, но Николь тут же выпрямляется и, не оборачиваясь, направляется к двери, бросив через плечо: — Жду тебя в библиотеке. Некоторое время я сижу потрясенная, не в состоянии что-либо соображать. Потом меня охватывает настоящая паника. Какое расследование? Какое выспрашивание? Я в полной власти этого человека, она может вить из меня веревки и этими же веревками связывать. Господи, во что я влипла?! Я по уши влюблена в человека, который играет мной, как глупым котенком. Нет, Николь не делает ничего, что было бы мне неприятно, чего мне не хотелось. Если честно, мне хочется куда большего. При всем этом я действительно глупый котенок, которого заставляют прыгать за бумажным бантиком на нитке. Она хозяйка, которая вольна погладить или нет, а я щенок, с восторгом заглядывающий ей в глаза. С трудом придя в себя, я поспешно пытаюсь причесаться, понимаю, что ничего путного из этого не выйдет, и снова заплетаю косу. Ничего, вполне ученический вид, как и положено. Беру вчерашние три книги и с ощущением близкой погибели отправляюсь в библиотеку. Мимо комнаты с гардеробом прохожу, стараясь не вспоминать, что там. Но непрошеные мысли одолевают. Ну как она умудряется быть такой женственной, сексуальной и… любительницей мужских тряпок одновременно? Мы купим мне одежду на ее вкус… я с тоской вспоминаю этот самый вкус, увиденный в гардеробной, мимо которой прохожу, и начинаю злиться на все и всех — на такую непонятную, двуличную Николь, на Клути, втравившую меня в это дело, но больше всего на саму себя, потому что понимаю: даже ее трансвестизм не помеха. Джон внизу сообщает мне: — Николь в библиотеке. — Джон, спасибо, хлеб очень вкусный… — Тебе понравился хлеб? Да, на рынке Треугольника он хорош… Черт, как же я могла так купиться?! Невольно смеюсь. — Что? — Николь сказала, что это вы пекли. — Николь? Слушай ее больше. — Джон заговорщически подмигивает мне. — Ты молодец, я давно ее такой не видел. Держи Никки в руках, она хорошая девушка. Хочется спросить, какой это такой, но Джон уходит по своим делам, а я бреду в библиотеку. Единственный выход — думать о греках, римлянах и только о них. При моем появлении Николь несколько мгновений оценивающе разглядывает меня и делает жест, приглашая садиться. Кресла большие, в них страшно неудобно, потому что мебель рассчитана на рослых людей, а не на пигалицу, пусть и выше среднего роста. Зато в них удобно затаиться в уголочке. Во всем можно найти свои плюсы, стоит только поискать. Эта мысль слегка ободряет, я успокаиваюсь и забираюсь в кресло с ногами. Иначе просто не получится, оно глубокое, и чтобы достать ступнями до пола, мне пришлось бы сидеть на самом краешке. Николь хмуро наблюдает за моими манипуляциями. Ей не нравится, что я вот так вольно веду себя на дорогой кожаной мебели? Но я же не в обуви… — Как нога? — Спасибо. — Что спасибо? Я спросила, как нога. Повязка не давит? — Нормально. — Так что тебя интересует у греков и римлян? Ну что за человек, если не желает со мной разговаривать, сказала бы сразу. Сам же велел идти в библиотеку. Но я поняла, что сейчас врать нельзя. У меня действительно есть интересующая тема. - их мифология Усмешка: — А… запутанность в детях и инцесты? - нет, как именно они создавали эти мифы, ведь в природе не было вещественных доказательств существования этих Богов,более того, даже современному человеку до сих пор интересно читать легенды и сказания о древнегреческих и древнеримских богах и героях. Николь вдруг встает и протягивает мне руку, чтобы поднять с кресла. Ничего не понимая, я встаю. — Пойдем к камину, там теплее. Да, зима решила вступить в свои права, и хотя в доме тепло, посидеть у огня приятней, она права. Но у камина всего одно большое кресло. Однако Николь не садится в него, она устраивается прямо на ковре, привалившись к креслу спиной и вытянув ноги к огню, и зовет меня к себе. Мы сидим бок о бок возле камина, смотрим на огонь и беседуем о греках и римлянах. Я наверху блаженства, забыты все Клути, Ксавьеры и погибшие девушки вместе взятые. Николь приносит несколько толстенных фолиантов, это переводы, а кое-что и просто копии рукописных текстов. Два фолианта в кожаном переплете с массивными бронзовыми застежками. — Ух, ты! — А ты думала! Она устраивается вплотную, раскрытая книга ложится правой стороной на ее ноги, а левой на мои. Чтобы было удобней и ближе сидеть, левая рука Николь просто обнимает мои плечи. Мамочка! Я сижу в обнимку с самой красивой женщиной на свете, ее рука охватывает мои плечи, наши бедра плотно прижаты (чтобы не соскользнула книга), и прямо над моим ухом звучит приятнейший в мире голос. Почему я не теряю сознание, непонятно. Скорее всего, просто жду продолжения. Продолжением является беседа, насыщенная информацией, действительно интересная. И книги она принесла не зря, и разложила их тоже. Мы разбираем тексты, я не знаю латинского, а Николь знает, потому что это обязательно при ее профессии, а потому переводит. мы разбираем поведение Богов, их психологию, поступки..... время летит незаметно....