Почему бы и не влюбиться в подозреваемого?

По знаку Николь мы переместились в кресла ближе к камину, и она открыла вторую бутылку вина, стоявшую в ведерке со льдом. Первая осталась на столе недопитой. К чему открывать эту, если та недопита? Почему меня это заинтересовало, сама не знаю. Николь на мой вопрос улыбнулась: – Фазанов было несколько, а Джон и привратник с супругой тоже любят фазаньи грудки и «Ришбур» за две тысячи евро. Я почти поперхнулась от страстного желания поступить на работу в этот замок. – Хочу быть твоим привратником! – Зачем? Оставайся гостить. Так как же с греками и римлянами? – Можно завтра? – Конечно. – Просто у меня от вина кружится голова, вообще‑то я не пью. – Ты не ешь. Грудку поковыряла, остальное вообще не тронула… Почему бы не закружиться? Ну вот, еще один воспитатель! – Я ем! Прозвучало почти жалостливо. Николь рассмеялась. – Хорошо, поступим иначе. В ближайшие дни Джон просто покажет свое поварское искусство, а ты обещаешь пробовать все, что он приготовит. Обещаешь? Иначе не буду ничего рассказывать и показывать. Возьми вино. Вино было изумительно вкусным и совсем не похожим на предыдущее. Я определенно сопьюсь. Придется потребовать у Констанс прибавки к оплате на лечение от алкоголизма. После этого бокала, который мне показалось грешно заедать фруктами, хотя клубника заманчиво демонстрировала свои бока, манили и нарезанные дольками груши, айва и еще что‑то, даже не помню, я вдруг объявила: – Я сопьюсь. Стану алкоголичкой из‑за слишком вкусных вин, которыми меня поит Николь Хот! Николь с изумлением выслушала мою уже не вполне трезвую тираду и рассмеялась: – Люди спиваются только из‑за плохого алкоголя, дешевого. – А я сопьюсь из‑за хорошего и дорогого. – Ну, попробуй. Только обещай не пить натощак. – Обещаю, – вздохнула я. Как она поняла, что я давно ничего не ела? И вдруг зачем‑то поинтересовалась: – А чем отличаются красные вина от белых, ну, кроме цвета, естественно. Белые делают из белого винограда, вернее, из зеленого? Я уже плохо понимала, что спрашиваю, наверное, глупость, но не вполне трезвый язык не остановить. И вино в бокале снова вкусное… Третий за сегодняшний вечер. Или четвертый?! Я пыталась сообразить, сколько бокалов «Ришбура» выпила за столом. Кажется, два. Кошмар! Что сказала бы моя сестра? – У красного технического винограда сок тоже светлый. – Ну да! – недоверчиво возмутилась я. Кто же не помнит, как можно испачкать белую вещь, если на нее упадет раздавленная красная виноградина. – Уж поверь. Во‑первых, ты просто не могла видеть технические сорта винограда, потому что их не продают на рынках, они только для вина. Во‑вторых, красным все делает кожица, именно в ней вся краска. Я прикончила этот бокал и расслабленно слушала ее рассказ. Кожица… Здорово! Что здорово, не смогла бы объяснить. – А в‑третьих, тебе пора спать! – Да. – Пойдем, я помогу подняться по лестнице. – Я сама… Она не спорила, просто некоторое время молча наблюдала за моей неуверенной походкой, потом подхватила почти под мышку и повела наверх. Кажется, вошедший Джон укорил хозяйку: – Напоила девочку? – Нет, она выпила пару бокалов вина. Но почти ничего не ела, хотя очень хвалила твое умение готовить. – Худеет? – Не знаю, завтра спросим. Хотелось возразить, что вовсе не худею, просто так получилось, но я уже слишком плохо соображала. Недоступная Николь Хот вела меня, скажем так: не слишком трезвую, в комнату. А что будет дальше? Дальше она устроила меня на кровати, а на попытки воспротивиться, коротко объяснила: – Я только джинсы сниму, чтобы могла спать нормально. Пусть снимет джинсы… А еще что? Ничего Николь больше снимать не стала, укрыла одеялом, погасила свет и ушла, плотно прикрыв за собой дверь. И я не могла понять, рада этому или нет. Заснула сразу, голодный день и вина дали о себе знать. Проснулась в темноте. Не сразу сообразила, где это я и почему в рубашке и колготках вместо пижамы с кошечками, а когда сообразила и вспомнила, как и после чего сюда попала, забралась под одеяло с головой, свернувшись калачиком. Боже, какой стыд! Интеллигентная девушка, как говорит моя бабушка, начиная какое‑нибудь внушение, даже если это внушение по поводу отсутствия шарфа на шее. Да, напилась вполне интеллигентно, не дешевым пивом, а настоящим… как его там… «Ришбуром», который в рейтинге бургундских вин стоит на третьем месте. Я хоть не наговорила глупостей? Кажется, нет. Чтобы я еще раз… каким бы ни было это вино… даже «Романе‑Конти»! Ни бокала, ни глотка, даже не принюхаюсь. Что обо мне подумает Николь? Напилась в первый же вечер. Стыдно до ужаса. Часы на столе показывали половину четвертого. Ночи или дня? Наверное, все же ночи, потому что ужинали мы в шесть, а проспать весь следующий день я не могла. Есть ли возможность удрать отсюда незамеченной? Я вздохнула: даже если выберусь из замка, то уж с острова никак. Придется утром выслушать лекцию о вреде пьянства и, понуро опустив голову, поплестись на причал к яхте. Поделом тебе, не умеешь пить – лучше пой, а не пей, позора будет меньше. Я с тоской думала о глазах Николь Хот, в которые придется смотреть утром. Ну почему напиться второй раз в жизни нужно было именно в доме самой красивой женщины в мире?! Прислушиваясь к себе, с удивлением отметила, что голова не болит. И тошноты нет тоже. Значит, единственный побочный эффект отменного вина – глупое поведение. Однажды испытанное похмелье отбило у меня всякую охоту брать в рот алкоголь. Это было еще в школе, мы храбро напились, потом страшно мучились утром, после чего я, проглотив все лекарства, что нашлись в бабушкиной аптечке, твердо обещала завязать с алкоголем. И удалось, а теперь вот расслабилась. Нет, не расслабилась! Я на задании и пила ради выполнения этого задания! Сеанс самобичевания продолжался еще долго. Укорив себя во всех грехах, о которых только могла вспомнить, я лежала, пытаясь придумать, как действительно выскользнуть из замка незамеченной. Может, попросить помочь Джона, а потом Кристиана? Заснуть не удается, я не привыкла много спать, а ведь улеглась вчера часов в девять, пьяная, между прочим. Так, где там спасительная книга, которую я взяла с собой? Доставая из сумки книгу, я пытаюсь оправдаться сама перед собой. Вчерашний вечер не прошел зря. Я совершила полезный экскурс в гардеробную. Теперь я знаю тайную фишку Николь Хот, о которой даже не догадывается пронырливый Ксавьер Доллс со всеми его умопомрачительными возможностями. Виват любопытному носу! Ага, и с этим носом ты сегодня отправишься домой, больше ничего не узнав. Нет, что‑то мне подсказывало, что знакомство так просто не закончится, даже если я вернусь в свою квартиру уже утром, у меня будет право позвонить Николь под каким‑нибудь предлогом. Например, поблагодарить за потрясающее вино и поинтересоваться, где его можно купить. Мелькнула робкая надежда, что в ответ она может пригласить в дом еще раз… Какое приглашение?! Так опозориться… На часах почти семь. Самое время встать и отправиться на пробежку, но за окном черт‑те что. За ночь погода испортилась окончательно, синоптики обещали природное безобразие только на первую половину дня, но в это верилось мало – за окнами снежная круговерть. Еще хуже, чем вчера, когда я даже не вышла на пробежку. А сегодня выйду. Даже если на улице минус тридцать или проливной дождь, мне нужно пробежаться. И то, что погода отвратительная, хорошо, моему организму необходима встряска. Я надеваю свитер прямо на рубашку, обуваюсь, с тоской осознав, что ноги быстро замерзнут, натягиваю капюшон куртки и тихонько пробираюсь в нижний холл, никем не замеченная. Уже за дверью едва перевожу дыхание, ветер швыряет мокрый снег в лицо пригоршнями. Погода хуже некуда, а в моей совсем неподходящей для такого снегопада одежде и обуви это чувствуется еще сильнее. Но это то, что мне сейчас нужно, просто необходимо – замерзнуть, продрогнуть до костей, а еще – большая нагрузка, чтобы до боли в икрах. Это поможет прийти в себя. Нет, у меня никакого похмельного синдрома, приводить в порядок следует голову, а не тело. Вчера я заметила уходящую вдоль берега дорожку, по ней удобно бегать. Надеюсь, злых собак у Николь Хот нет, потому что собак и коров я боюсь до смерти. Ни стада бодливых созданий, ни своры свирепых псов у дома не обнаружилось, только работает лопатой (и зачем, все равно же занесет?) привратник. Я машу ему, с изумлением уставившемуся на мою не вполне соответствующую погоде экипировочку: – Я недолго, только чуть пробегусь. Не замерзну! – Осторожней, камни под снегом скользкие. Замечание существенное, потому что на мне кроссовки удобные для бега в городе или по дорожкам парка в приличную погоду. Едва ли дома я вообще вышла бы на улицу в такую погоду. Ладно, немного пробегу и вернусь. Ветер в спину, бежать обратно будет еще тяжелей, но об этом я не думаю совсем. Сейчас чем трудней физически, тем лучше. В голове кавардак, в душе нагадили все кошки Чистилища, вспоминать вчерашний вечер тошно и… сладко одновременно. Мне нужно освежить голову и привести в порядок мысли, потому что Николь Хот ни капли не похожа на убийцу и садистку. Ха! А на трансвестита она похожа? Еще меньше, тем не менее с гардеробной моей комнаты соседствует гардеробная трансвестита, и от этого никуда не денешься. Вывод? Внешность и приятный голос Николь Хот обманчивы, она не та, за кого себя пытается выдать. Янтарные глаза могут сколь угодно насмехаться, в них могут плясать какие угодно чертики, я знаю, что у нее есть тайна, и тайна эта черного цвета. Как бы мне ни было жалко и больно, нужно прямо смотреть фактам в глаза – Ксавьер и Клути не зря подозревают Николь, есть у нее червоточина, есть… Я бегу вдоль берега по расчищенной дорожке. Ледяной ветер от воды продувает куртку насквозь. Снег то прекращается, то вдруг снова начинает лететь хлопьями. Привратник прав, так и околеть недолго. Но мне нужно еще чуть‑чуть подумать… Расчищенная часть закончилась, вернее, то, что вчера почистили, уходило в лес, туда мне вовсе ни к чему. Я попыталась спуститься ближе к воде. Сейчас, чуть‑чуть постою и обратно. Мысли возвращаются к Николь. Господи, ну почему?! Или это закон жизни: все самое красивое опасно, часто смертельно опасно? Потому красивая и обаятельная девушка непременно должна оказаться либо садистом, либо убийцей, либо… ну да, либо транссексуалом? Боже, получается, что Николь-это все сразу – возможно садистка, возможно убийца, ну и трансвестит безо всяких возможно. – Черт возьми! Предупреждали же дуру! Это восклицание касается не знакомства с Николь Хот, а скользкого камня под тонким слоем снега. Конечно, нога поехала и, конечно, подвернулась. Острая боль пронзила щиколотку. Пришлось сесть на камни прямо в снег. Попробовала подвигать ногой, нет, ничего, видно только растяжение, но наступать больно. Выбралась на дорожку, заковыляла обратно. Теперь все еще хуже – ветер в лицо, к тому же он явно усилился. Я вспомнила прогноз: в первой половине дня снег и ветер, во второй погода утихомирится. Но проблема в том, что сейчас утро и от улучшения погоды после обеда мне не легче. Пока бежала, было относительно тепло, но теперь, когда бежать невозможно, ледяной ветер чувствовался особенно сильно. Если не воспаление легких, то простуда мне обеспечена. Пока доковыляю до дома, превращусь в ледышку. Мало того, снег не позволял нормально смотреть вперед, хорошо, что дорожка расчищена, хотя и ее быстро заваливало. Вот влипла! Не хватает только потеряться и замерзнуть в снегах этого островка. Конечно, про замерзнуть в снегах это я слишком, но ковылять на ледяном ветру, почти ничего не видя перед собой, тяжело. И вдруг прямо передо мной возникло что‑то, я даже не успела сообразить, что именно, как услышала голос Николь, орущий: – Вейвс, какого черта! Она тут же укутала меня в большую куртку и потащила за собой: – Быстрее в дом! Но я не могла быстрей. – Вы идите… я сама… – Что? Что с тобой?! – Нога… подвернула… В следующее мгновение я уже была на руках у этой самой «возможно садистки, возможно убийцы и точно трансвестита». Она несла меня лицом к себе, отвернув от ветра, как маленького ребенка. У входа привратник, а на крыльце Джон. – Что с ней?! – Подвернула ногу. – Я же предупреждал, что камни скользкие. В холле Николь сажает меня в кресло, снимает кроссовки. – Какая нога? – Правая, но, кажется, ничего страшного, просто подвернула, уже не болит. Спасибо вам. – Не вам, а тебе. Покажи. Ступня двигается нормально, не болит, просто пока больно наступать. – Да, нужно туго перебинтовать, чтобы побыла в покое хоть половину дня. – Вейверли нужен горячий душ. И как можно скорее, – Джон протягивает мне полотенце, чтобы вытерла снег с волос и лица. Я благодарно киваю. – Мне тоже. На улице черт знает что, даже не верится, что к обеду стихнет. Николь снова подхватывает меня на руки, несмотря на мое сопротивление, и несет наверх. – Да не съем я тебя. Отнесу в комнату. Правда, встань под горячий душ, не то заболеешь. Я стою под струями душа и пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах. Пока бежала на ледяном ветру, сомнений по поводу скелетов в шкафах у Николь Хот не было никаких. А теперь… Неужели это потому, что она принесла меня на руках? Обругав себя слабовольной, принимаюсь вспоминать все факты против благородства Николь Хот, подозрения Ксавьера и Клути, но, как ни накручиваю, осознать, что она монстр в красивом обличье, не могу. Ерунда, я же не могу представить ее в мужских тряпках, даже после того, как лично убедилась в наличии полного гардероба этих самых тряпок? Может, монстр тем и страшней, что она безумно красива и обаятельна и не похожа на монстра? Так ничего и не решив, закутываюсь в халат, слегка подсушиваю волосы полотенцем и выбираюсь в комнату. Джинсы мокрые, все остальное тоже. Интересно, где бы это высушить, чтобы не пришлось тащить домой влажным? Хорошо, что у меня есть еще одни джинсы и рубашка. На сегодня хватит. Вдруг стук в дверь. – Вейвс, это Николь. Можно? Я плотней запахиваю банный халат. Волосы, конечно, еще мокрые, но не отказывать же хозяйке дома в посещении? – Да. – Как ты? – Спасибо, в порядке. Ее волосы тоже мокрые, тело голое, только грудь прикрыта спортивным лифом, а на бедрах джинсы. Боже, какое подтянутое тело! Даже лучше, чем я ожидала. Я невольно задерживаю взгляд на квадратиках брюшного пресса, подозревала, что они есть, но не такие же! Николь усмехается. И вдруг… – А где моя награда? – Награда? – Конечно, я практически спасла тебя от гибели, принеся домой на руках. Будь я честным человеком, уже обязана бы жениться. Сердце сладко замирает, но игра мне нравится. Я округляю глаза с притворным ужасом: – А ты бесчестна? – Неужели ты сомневаешься в этом? Заманить бедную девочку в логово Синей Бороды… Так где моя награда? С этими словами она просто припирает меня к стене! Я стараюсь не сдаваться: – Чего же ты хочешь, бесчестный человек? – Что дарят спасителям? Поцелуи. Желательно погорячей и побольше. Ее рука просто берет меня за горло. Однако… Но я не успеваю ахнуть от такой перспективы (причем, неизвестно какой – то ли быть поцелованной Николь Хот, то ли быть попросту удушенной ее сильной рукой), как она качает головой: – Но целоваться ты наверняка не умеешь. Я все сделаю сама. В мгновение ока мой халат спущен с плеч, а руки заведены за спину. Я обнажена по пояс и приперта к стенке. – Губы не мой профиль. Я хочу поцеловать грудь. У меня перехватывает дыхание, потому что губы Николь начинают священнодействовать над моими сосками! Она ласкает, покусывает сначала один, потом другой… Мое дыхание сбивается, стук сердца наверняка слышен до самого Чистилища. Наверное, это продолжается недолго, потому что упасть в обморок от избытка чувств я все‑таки не успеваю. – Так я и думала, что под свитером ты прячешь такую роскошь! – Руки Николь касаются моей груди и тут же отпускают. И сразу спокойный, почти деловой тон: – Одевайся, я сейчас принесу завтрак. Дверь за ней закрывается, а я снова приваливаюсь к стене. В чувство меня приводит только окончательно сползший на пол халат. Бросаюсь в гардеробную со всех ног. Пока она действительно не вернулась, нужно успеть одеться и выскочить из комнаты, потому что встретиться взглядом с Николь без свидетелей после того, что произошло, я просто не в состоянии. Боже! Грудь чувствует ее обжигающие прикосновения, словно она оставила несмываемые следы от пальцев, соски вообще горят огнем… Но ощущение настолько приятное, что я даже не надеваю бюстгальтер, чтобы не смазать его.