Хома Поттер

      Жизнь в чулане под лестницей, когда единственное твое развлечение — драпать от толстого Дадли или пытаться посмотреть телевизор сквозь дверную скважину — скучнейшее дело. У Гарри Поттера, «этого бедного сиротки, любезно взятого родственниками», не было друзей ни в школе, где его травили школьные дружки Дадли и остальные припевалы, ни в окрестностях, где его травили соседские дружки Дадли и местная шпана. Остальные дети же, хоть, может, и сочувствовали худенькому мальчику в старой одежде, но нарываться на повышенное внимание его пухлощекого кузена явно не хотели.       Вот так и получилось, что в свободное от работы по дому время (а это была именно работа по дому, а не та ерунда, которую обычно любящие мамочки и папочки поручают своему ребенку, чтобы приучить к труду, вроде, ну вы знаете, «поливай цветочки через день, Джейн», «вытри пыль с полки и заработаешь на билет в кино, Питер»), Гарри или искал пятый угол, спасаясь от Дадли, или забивался в чулан, играя с поломанными игрушками младшего Дурсля. В чулане не было особо интересных занятий, там можно было лежать, разглядывая пауков и изо всех сил надеясь, что они не упадут тебе на лицо, а можно было мечтать, закрыв глаза, что, кстати, неплохо работало и как средство против арахнофобии.       Гарри любил мечтать о разном. Чаще всего это были мечты о том, что вся история с гибелью его родителей в автокатастрофе окажется ошибкой, самой большой ошибкой в истории. Например, они могли лежать в коме все это время, а тетя Петуния говорила, что они умерли, чтобы не было напрасных надежд, или чтобы присвоить их собственность, или потому, что Дурсли похитили Гарри, так как официально на рынках рабов уже не продавали. Мальчик представлял, как однажды раздастся стук в дверь, и он пойдет открывать — ведь дверь его чулана находится ближе всего к входной. За дверью непременно окажутся красивая женщина с рыжими волосами и зелеными, как у него глазами (про это как-то проговорилась тетя Петуния), и веселый мужчина в очках. Они сразу обнимут его, покроют сотней поцелуев (он не сильно представлял, как можно покрывать поцелуями, но это чаще всего писала тетя Мардж в поздравительных открытках Дадли), и объявят дяде Вернону, тете Петунии и их сыну, что пришли за своим мальчиком и забирают его! Или еще лучше, что это их дом, и у тех есть пять минут, чтобы выместись отсюда навеки. И, хоть Гарри и понимал, что это очень навряд ли может оказаться правдивой мечтой, тем ни менее, она была его любимой.       Со временем, взрослея, Гарри научился торговаться с собой, не желая прощаться с этой надеждой окончательно, но и начиная осознавать ее несбыточность, он соглашался и с тем, что, возможно, его родители сильно изуродованы аварией, а потому и боятся показаться ему на глаза, чтобы не пугать. А может, они все-таки еще в коме? Ах, если бы у него была хотя бы фотография!       Еще Гарри нравилось мечтать о том, чтобы Дадли исчез. Вот почему тем злодеям, которыми пугали детей, не похитить его? Для людоедов он бы подошел, потому что был очень упитанным, для пиратов — потому что его можно было обменять у людоедов на золото, все прочие могли бы использовать его как очень мягкую грушу для битья или уборщика свиного хлева — там он вполне мог сойти за своего.       Представить только! Никакого Дадли! Никаких побоев и издевок! Никто больше не издевался бы над ним, и ему не пришлось бы донашивать его растянутую изорванную одежду. А может, ему бы даже позволили жить в комнате наверху?       Как и каждый ребенок, Гарри временами мечтал сбежать с пиратами, научиться бить Дадли электричеством прямо из рук, найти клад, скупить магазин игрушек и сластей, выкупить себе целый дом с высоким забором и жить там одному, без своих ужасных родственников.       И, конечно, как каждый ребенок, он мечтал о домашнем питомце. Желательно, конечно, чтобы это был здоровый пес размером с пони, который бы защищал его ото всех и спал с ним в кровати, но Гарри считал себя реалистом, а потому понимал, что никакой пес ему до совершеннолетия не светит, разве что он сам сбежит из дома и будет ночевать где-нибудь в картонной коробке у вокзала (что ему часто пророчил дядя Вернон), обнимаясь с такими же грязными бродячими псами, чтобы не замерзнуть ночью.       Но он был бы рад любой другой живности (кроме пауков, хотя одно время он пытался с отчаяния приручить и их), если бы только ему разрешили завести хоть кого-нибудь.       Поэтому, когда однажды поздним вечером, в то время как Гарри уже лежал, выключив свет, слушая гул телевизора из комнаты Дадли, и пытаясь согреться, в углу рядом с его пятками раздалось отчетливый звуки, будто кто-то скребся и часто-часто елозил зубами по дереву, он неслышно передвинулся в изножье и принялся ждать.

***

      Гарри уже почти успел задремать под монотонное хрумканье, которое становилось все исступленней и раздраженней, когда хлипкая треснувшая дощечка поддалась, и в чулан вывалился кто-то, похожий на очень сердитую мышь. В темноте мальчик видел, как замер его силуэт, прислушиваясь и дергая носом, но, наконец, мыш решился покинуть свое убежище, подобрался к краю небольшой полочки, зацепился лапками и зубами, спустился на кровать, и, что есть мочи, понесся через нее к щели у двери. Гарри, чья реакция, взрощенная такими признанными тренерами, как Тычки, Пинки и Затрещины, змеей дернулся к нему, схватив в ладошки. Послышался отчаянный яростный писк, и что-то острое изо всех сил впилось в его палец. Он тихо ойкнул и включил свет, добычу, несмотря ни на что, не выпустив.       В его руках извивался, силясь выбраться, персикового цвета пушистый хомяк, необычайно толстый и крупнее всех хомяков, виденных им прежде. Он сучил розовыми лапками, силясь отпихнуть от себя пальцы нахального мальчишки, но все тщетно.       Мальчик не мог поверить в свое счастье, и уж точно не собирался дать ему снова сбежать. Это был хомячок Дадли, которого ему подарила миссис Фигг совсем недавно, и Гарри тогда стало очень жаль этот пушистый комочек, обреченный пополнить список нелепых хомячьих смертей уже в ближайшее время. К его собственному счастью, хомяк ухитрился смыться в первый же день, как только кузен взял его в руки, собираясь опробовать новую ракетку для пинг-понга. Первое время Гарри надеялся найти его, но безрезультатно.       Теперь стало очевидно, что вольная жизнь пошла грызуну на пользу. Он явно окреп, раздобрел, возмужал, и был не робкого хомячьего десятка, потому что продолжал сражаться за свою свободу, как зубастый берсерк. Гарри в очередной раз зашипел и сунул его в двухлитровую банку из-под джема, благо этого добра в чулане было в избытке.       Хомяк заскреб по стеклу так, как это мог бы делать Эдмон Дантэс в первую ночь в замке Иф. Из приоткрытого рта выглядывали длинные желтые зубы, и, хоть пленник не издавал ни звука, Гарри почудилось, что он кривится, произнося грязные ругательства на своем хомячьем языке.       Мальчик прислушался, но в доме было уже тихо. Тогда он встал и осторожно выглянул из чулана. Тьма и покой. Гарри повернулся к банке.       — Сиди тихо, дружок, — прошептал он, — я сейчас вернусь и принесу тебе что-то вкусное.       Он прокрался на кухню, хорошо хоть всего и надо было только шмыгнуть в соседнюю дверь, медленно открыл холодильник и вытащил морковку и огурец. Потом совершил набег на полку с крупами, отсыпав немного хлопьев и риса. Решив играть по-крупному, подумал и стащил еще яблоко и пару печенек со стола.       Он вернулся в чулан, ощущая гордость от захвата добычи не меньше, чем ее мог бы ощущать какой-нибудь викинг, возвращающийся домой на корабле, набитом рабами и серебряной посудой. И первое, на что наткнулся его взгляд, была перевернутая банка и хомяк, висящий на кончиках розовых пальчиков над бездной в полтора метра, что отделяла его от пола.       Побросав добычу на кровать, Поттер метнулся к хомяку, успев перехватить его в полете. И на этот раз, он был в этом уверен, толстомордый грызун точно проклял его и весь его род до седьмого колена.       Он нашел банку куда побольше и потяжелее, и наклонил ее, готовясь отправить хомяка в его узилище. Тот с новой силой засучил лапками, и на этот раз его мордочка выглядела так отчаянно, что сердце Гарри дрогнуло. Он поднес притихшего зверька к лицу и медленно, вкладывая в слова все желание, чтобы его поняли, и глядя ему прямо в глаза, проговорил:       — Не бойся меня, я не причиню тебе вреда, обещаю. Я буду заботиться о тебе, и не дам в обиду, даже если ради этого придется подраться с Дадли и его дружками разом. Ты только не шуми днем, чтобы он тебя не нашел, пожалуйста! Я сделаю для тебя более удобный домик и буду носить вкусные вещи, только не убегай больше. Ты еще ничего не знаешь, но там, снаружи, полно дворовых котов и собак, даже хищных птиц! И еще к нам залетают чайки, а уж к ним тебе точно лучше на глаза не попадать. Пожалуйста, останься, дружок!       Мальчик сам не знал, чего ожидал от бедного животного, но когда он замолчал, хомяк так и остался сидеть в его руке, замерев, не предпринимая больше попыток сбежать… собственно, ничего больше не предпринимая. Было впечатление, что он превратился в игрушку или заснул с открытыми глазами.       — Эй, — позвал Гарри после некоторого молчания.       — Эй! — позвал Гарри снова, цокнув языком прямо возле хомячьего уха.       Зверек словно проснулся, заозиравшись по сторонам, но сбежать больше не пытался, и мальчик позволил себе слегка погладить его по похожей на пух шерстке между ушами. Хомяк недовольно увильнул и стал быстро вымывать то место. Мальчик счастливо улыбнулся.       — Смотри, что я принес! Это все тебе! — он собрал раскиданные по кровати дары и закинул в банку, следом осторожно опустив на это все богатство хомяка и погладив его на прощанье по спинке, что вызвало новый взрыв возмущения и попыток дотянуться до лопаток розовым язычком.       Поставив банку в изголовье, Гарри принялся собирать просыпанные хлопья и рис, разделил пополам яблоко, одну половинку просунув в горлышко, а во вторую с удовольствием впившись зубами, сидя рядом с банкой и наблюдая, как его первый гость деловито набивает щеки, пытаясь уместить все, что есть, разом. Мальчик вынул старую газету из-под кровати, мелко нарвал ее, и закинул в банку.       — Устраивайся поудобнее, пока это будет твой дом.       Он смотрел, как хомяк носится по банке, и почти слышал его мысли: «Вот здесь у меня будет кладовочка, вот здесь еще одна, а вот здесь будет тайник. Тут я буду спать, а тут ср…». Временами хомяк приподнимался на задних лапках, оглядываясь и вопросительно глядя на мальчика, словно говоря «И это ви называете кваГтиГой? Это жи саГай! Ой, видела би моя матушка, куда таки поселили ее сыначку!»       Гарри, все еще не верящий своей удаче, смотрел на него, пока не начал клевать носом. Тогда он сделал над собой усилие, спрятал банку под кровать, убедившись, что хомяку не выбраться, и что он никак не сможет задохнуться, и заснул, счастливо улыбаясь, под оголтелое шуршание хомяка, все пытающегося запрятать свои богатства так, чтобы этот странный человеческий детеныш с глазами и голосом змеи не смог добраться до них.