Стеклянный мир

             — А фильм прикольный, думал, фигня будет, — произносит Форт и ежится на ветру.       — Кури, я же вижу — хочешь, — внимательно смотрит на него Бим, буквально читая, как книгу, между строк.       Форт кивает и достает пачку сигарет.       — Я знаю, тебе не очень приятно, — выпуская дым в вечерний воздух, лениво тянет.       — Потерплю, не надо под меня подстраиваться. Буду думать, что я тебе чем-то обязан, мерзкое чувство, — надевает капюшон ветровки, скрываясь от настойчивого ветра.       — Интересные тебя мысли посещают, ничего просто так не бывает, да? — задумчиво смотрит на зажатую в пальцах сигарету.       — Да, именно так.       — Сложно, наверное, жить за стеклянной перегородкой, через которую все видно, а разбить духу не хватает… — бормочет Форт, даже не задумываясь над тем, что попал в точку, причем болевую.       Бим на мгновение теряется — случайно брошенные слова проняли его до костей похлеще настойчивого ветра. Затем уходит по привычке, не прощаясь, а только бросая напоследок:       — В следующий раз покатаемся на моей машине, мне надоела твоя железная табуретка.       — Не нарывайся, — чуть ли не рычит Форт, для которого байк — верный товарищ и брат.       

***

      Биму здорово — ему не снятся кошмары. Форту хреново потому, что кошмары посещают его частенько. Но пугает его отнюдь не это. А то, что он не кричит, не пытается проснуться — совсем не сопротивляется.       «Послушный мальчик, если не хочешь, чтобы мама была бита сегодня, будешь грушей для битья. Может, ты такой же мазохист, как и твоя мамаша, которая кончала, когда слышала твои завывания…»       Считается, что садист безошибочно в толпе узнает идеальную жертву. Кого-то слабого, беспомощного, которого можно будет ломать легко, старательно втаптывая в грязь все светлое и доброе. Форт не был никогда жертвой, по крайней мере, он себя таковым не считал. А вот маму — напротив. Она та самая идеальная жертва: добрая, милая, заботливая, немного мечтательница. Отец в свое время влюбился в нее без оглядки, как только они столкнулись в магазине. Как в романтических фильмах — любовь с первого взгляда. Только романтические фильмы зачастую заканчиваются свадьбой, а не разводом после одиннадцати лет счастливого брака.       А потом она снова влюбилась, как девчонка. Отчим был властным и суровым. Форт его побаивался, а еще чувствовал, что ничего хорошего из маминого увлечения не выйдет. Нет, он не ревновал родительницу, не хотел вернуть отца, в душе просто поселилось чувство тревоги. В маме было слишком много нерастраченной нежности и заботы; она мечтала родить еще одного ребенка, да и вообще — чтобы они жили одной дружной семьей, как когда-то с отцом. Форт, даже в силу своего маленького возраста, знал: так не будет. Если отец, самый лучший и примерный, предал ее и ушел, то этот чужой и хмурый человек, — тем более.       Хэппи-энда не вышло. Вначале отчим позволял себе говорить гадости в адрес матери, позже стал избивать за любую провинность. И нет, это не было как в фильмах, когда ребенок бросается с ножом на отчима, чтобы защитить мать. Форт запирался в комнате и рыдал, буквально бился в истерике от страха и безысходности. Десятилетний мальчишка ненавидел отчима до рвотных позывов, а еще больше — маму, добрую и ласковую маму, которая даже со следами побоев улыбалась этому извергу и целовала его, провожая на работу.       — Почему ты не выгонишь его? — пытался достучаться до нее мальчик.       — У нас семья, и мы должны любить и принимать друг друга такими, какие есть. У него была сложная жизнь, Форт, — не переставала оправдывать его и любить, какой-то своей непонятной любовью.       Аппетит приходит во время еды, особенно когда на кону лакомый кусочек в виде сломанной психики беззащитного ребенка.       Форт честно пытался забыть ту ночь, долго внушал себе, что это лишь фантазия воспаленного разума. За день до этого он смотрел какой-то психологический триллер по телевизору, наверное, это повлияло на него настолько, что фантазия получилась до того реалистичной и ужасной.       — Вставай! — раздался над ухом командный голос, и с него стащили одеяло.       Форт распахнул глаза и в темноте увидел грузную фигуру отчима.       — Дядя… — растерянно пробормотал, не понимая, что происходит; за окном все так же стояла ночь.       — Папа, сколько можно повторять, па-па! — рявкнул и, быстро закинув его на плечо, куда потащил.       — Отпустите! — начал брыкаться Форт.       — Заткнись.       В спальне матери горел ночник, а сама она сидела на разобранной кровати со свежими ссадинами на теле.       — Мне стало скучно, надо же как-то разнообразить нашу сексуальную жизнь, Форт любезно согласился помочь, — непринужденно сказал, затем усадил растерянного мальчика на стул и достал веревку.       — Остановись, зачем тебе Форт? Он же ничего не сделал! — в ужасе зашептала мама, хватая мужчину за локоть.       — Ляг, сейчас начнется самое интересное, — толкнул ее на кровать. — Я ничего ему не сделаю, если ты будешь послушной.       Она упала на кровать и заплакала.       — Мама! — наконец ожил Форт, но его порыв отчим не оценил, он крепко держал его поперек туловища. — Отпусти! — забился.       — Ты хочешь, чтобы ей было больно или хорошо? — принялся привязывать того к стулу. — Ты же хороший сын, Форт. Ну что тебе стоит сидеть тихо и не мешать?       Форт не хотел, чтобы маме было больно, но отчиму не верил ни на йоту. Он прикусил губу, чтобы позорно не разрыдаться.       Отчим привязал его к стулу, а затем полюбовался своей работой.       — Будь паинькой, мальчик, — потрепал его по щеке, а Форт отпрянул, злобно зыркнув.       — Ну, теперь, дорогая, займемся тобой, — подошел к кровати, перевернул ее на спину и навис сверху. — Я знаю, как ты любишь, я же не насильник, — шепнул ей на ухо.       Женщина прикусила губу, продолжив беззвучно плакать. Форт сидел на стуле недалеко от кровати, где прекрасно было видно, чем занимаются взрослые. Понятное дело, что в свои десять, мальчик знал, что взрослые по ночам за закрытой дверью спальни не в шахматы играют. Но одно дело знать, изредка слышать приглушенные стоны из-за плотно закрытой двери, а другое — видеть своими глазами.       Отчим не был нежен; он резко срывал одежду, хлестал мать по щекам, грубо мял и сжимал. Она не сопротивлялась — смысла не было, зажмурившись, терпеливо сносила издевательства над своим телом. Форт чувствовал себя так, будто наступил на гадкое насекомое, размазав его по асфальту, или вспорол живот любимому котенку. Мало того, что он был абсолютно беспомощен, так еще и отключиться не получалось. Он закрыл глаза и пытался считать, чтобы прогнать жуткие картины. И у него даже начало получаться, пока рядом не раздался отчетливый женский стон. Мальчик с ужасом распахнул глаза, боясь, что случилось худшее. И… отчасти оно случилось, только не с матерью, а с ним. Отчим методично втрахивал мать в кровать в самой немыслимой позе, изрыгая грязные ругательства, он хватал ее за волосы и впивался зубами в кожу на шее. Она же, мама, его милая, наивная мама, стонала и извивалась и отнюдь не от нестерпимой боли, а от удовольствия. Тогда отчим повернул голову и посмотрел ему прямо в глаза:       — Видишь, как мамочка любит тебя, малыш? Стонет, как шлюха, потому что ей сейчас важнее кончить, чем заботиться о твоей хрупкой психике.       Форт не выдержал и заплакал; в ушах стояли стоны матери, которая, казалось, растворилась в своем удовольствии, забыв о присутствии сына. Он никогда не видел ее такой, и отдал бы все, чтобы и дальше не видеть. Скорее всего ее возбуждало грубое обращение. И если бы в свои игры они не втягивали Форта, и такое поведение отчима распространялось только на постельные игры, это не вызывало бы у него никаких эмоций. Но от этой картины, разворачивающейся перед его глазами, хотелось выть в голос и умолять их остановиться.       И он действительно завыл, в перерывах между рыданиями зовя маму. Его оглушило, слезы застилали глаза, и мальчик словно потерялся в пространстве. Чувствовал тяжесть сдавливающих конечности веревок, уже не знал где сон, а где явь.       Его позже трясущимися руками развязала мать, с испуганным взглядом она заглядывала ему в глаза.       — Прости, прости, сынок, — на глазах уже блестела влага.       — Воды, дай воды, — прохрипел Форт, разминая онемевшие запястья.       — Сейчас, конечно, — засуетилась.       Он попытался встать, но ноги подкосились, и он неловко рухнул на пол, больно ударившись ногой.       — Я отнесу его в комнату, а ты сбегай за водой, — отчего-то подбежал к нему отчим.       Форта подхватили на руки и понесли, а когда отчим сгрузил его на кровать, как куль с мукой, он взвыл от боли.       — Чего ты такой проблемный, малец? Надо всерьез заняться твоим воспитанием.       Форта резко тряхнули, а щека полыхнула огнем от пощечины. Мальчик посмотрел на фигуру отчима, нависшую над ним, вспомнил недавно увиденную сцену, и его вырвало, судя по ругательствам, прямо на ноги отчиму. За что мальчик получил отдельную трепку.