Стеклянный мир

      Счастье можно строить годами, да и памятники архитектуры не строят за неделю, зато рушится все в один миг с треском, оставляя уродливые развалины. Это очень хитрый вид оружия, как нейтронная бомба, которая щадит только живые объекты. Вот только ты все тот же, стоишь на руинах, как неприкаянный, и думаешь: хорошо, что ты не умер под обломками, или нет?       Форт знал, что ничего не будет как раньше. Наверное, с того момента, как за отцом захлопнулась дверь. Но все равно было сложно привыкнуть к такой жизни, когда боишься собственной тени, а тело горит огнем от соприкосновения с ремнем. Кожа к коже — так он любил. Мать больше не ходила в синяках, зато пару раз в неделю, ночью, отчим приходил к нему в комнату, говорил грязные слова и полосовал ремнем. Иногда он настолько увлекался процессом, что заводился и потом просто спускал Форту на ягодицы. Тот думал, что от этой грязи ему не отмыться никогда. В душе, стоя под струями, чуть ли не кожу пытался с себя содрать, было противно и страшно, что так будет всегда. Что отчим сильнее, а обратиться за помощью не к кому. Мама, глядя как он шипит, когда пытается примоститься на стул, в очередной раз протягивала ему заживляющую мазь и говорила: «Потерпи, все наладится».       Иногда она даже запирала его в комнате, а сама говорила отчиму, что Форт у бабушки. И потом всю ночь он трясся от страха, боясь, что тот узнает и придет. Но отчим находил альтернативу: начинал третировать мать. И чувство вины прочно укоренилось в нем, что он просто вгрызался в подушку и терпеливо сносил удары. Даже когда тянуло блевать, когда мужчина размазывал по ягодицам свою сперму, мальчик терпел и молчал. Плакать бессмысленно — тогда отчим полностью слетал с катушек.       Продолжалось так около трех лет, пока однажды отчим не исчез. Прихватив с собой приличную сумму, которую мама откладывала на обучение Форта.       — И… все закончилось? — когда Форт замолкает, пытаясь загнать картинки, всплывающие перед глазами, на задворки памяти, где они мирно дремали все это время, тихо интересуется Бим.       — Ну-у-у, можно сказать и так, потом мама с отцом снова сошлись, и все вроде бы устаканилось… У них так точно, — нервно потирает глаза, только бы не встречаться с ним взглядом да проглотить этот чертов комок побыстрей.       — А у тебя?       — Как видишь, — разводит руками, выдыхая.       — Вижу, и очень хорошо, — неожиданно он подвигается ближе и кладет руку ему на плечо. — Знаешь, почему мы так страдаем? Потому что храним воспоминания о боли, как о самом ценном в жизни, а на действительно дорогое места просто не остается.       Форт внимательно вглядывается в его лицо. Бим смотрит в ответ, пытаясь найти, то ли ответ, то ли повод, чтобы задать новый вопрос. Он откровенен, пьян, чертовски привлекателен, хотя не делает ровным ничего — не играет в рокового соблазнителя, не пытается быть милым или понимающим. Он действительно осознает, потому что такой же. Не идиотская половинка, не кусочек потерявшегося пазла, а просто человек, самое неидеальное творение из всех существующих. И как бы ты ни сглаживал углы и неровности — они все равно выступают под кожей.       И он решается. В конце концов ближе стать просто невозможно. Бим влез туда, куда путь заказан был даже ему самому.       — Я освобожу, а ты? — напрямую спрашивает Форт, прислоняясь лбом к его лбу.       — Больной… — вздыхает, улыбаясь.       — Придурок, знаю, — и целует.       Бим слишком нежен, будто боится ранить. Он гладит, ласкает, но не спешит приступать к основному.       — Это тебя от моего рассказа так пробрало? — стиснув зубы, проговаривает Форт, потому нежность невыносима, сейчас невыносима. — Не надо меня жалеть, я преодолеваю себя, как и ты.       — Еще бы я тебя жалел, нашел жалостливого, я в детстве котят топил вообще-то, — обиженно бурчит, кусая мочку уха.       — Охотно верю, но может, все-таки ускоришься? — прикусывая губу от удовольствия, которое накрывало плотным пуховым одеялом, просит Форт.       — Ты спешишь? Я вот нет, лежи и наслаждайся. — Он спускается поцелуями ниже, расстегивает чужие штаны.       Весь мир заключен в этих неторопливых движениях, Форт даже забывает о страхах и действительно наслаждается этой концентрированной нежностью.       Вначале движения плавные, тягучие и сладкие, как тростниковый сахар, который скрипит на губах и оседает во рту приторной сладостью. И Форту это нравится, он ловит каждый вздох, прикосновение. Потом все меняется — Бим сдергивается с себя одежду и нависает над ним, только уже с неким нетерпением и жаром. Кажется, что там, где он касается, кожа плавится, но он сразу же тушит пожар своими поцелуями, только теперь развязными, оставляющими отметины.       Форт внезапно прижимает его к себе покрепче и целует в губы — глубоко и вниз, вниз, на дно. Когда начинают задыхаться, Бим отрывается и переводит дыхание, смотря на него шалыми глазами.       — Не знаю, кто у тебя и как был «до», но надеюсь, боли ты не боишься.       — Я вообще связно мыслить не могу, а у тебя еще какие-то фразы корявые. Ты… хочешь трахнуть меня?       — Да, потому что тебе это нужно, — уверенно кивает.       Форт молчит, прекрасно понимая, что тот имеет в виду. Страх надо ломать, крушить, взрывать, иначе он станет твоим самым ненавистным и верным спутником на всю жизнь.       Легко сказать — живи в пределах электрической цепи. Тяжело быть ее частью. Особенно, когда внутри грохочут взрывы, а кулаки в бессилии сжимают простынь. Он не груб, но порывист и дик с этим взглядом, прикушенной губой и неприкрытой животной страстью, которая буквально сквозит в каждом толчке. Форт наблюдает за ним, и растворяется в чужом удовольствии, потому что хочется стать его античастицей, позитроном, чтобы, столкнувшись, окончательно разрушить и его, и себя, образуя нечто новое.       Уничтожь себя полностью, а потом появись в отражениях зеркал, шуме ветра, моих глазах. А я отправлюсь за тобой, чтобы потом появилось неизведанное ныне антивещество «мы». Ты? Я? Оба? Или уже другие?       Форт вздрагивает и давит полустон, когда все летит к чертям. Бим смотрит на него в упор — он просто знает, что дальше. Знает и молчит. Ждет, чтобы присоединиться, пройти полный распад и, наконец, освободиться.       — По закону жанра, ты должен сейчас закурить, уж больно рожа довольная. — Бим бесстыдно растянулся на его груди, щекоча шею сбивчивым дыханием.       — Тогда закурить должен ты, заслужил, — треплет его по волосам, как ребенка, а потом, не сдержавшись, шлепает по голой ягодице.       — Я хочу спать, глаза слипаются, — зевает, скатываясь с него.       — Ну спи, а я в душ схожу, — красноречиво смотрит на него Форт, намекая на небольшой прокол.       — Куплю я презервативы в следующий раз, обещаю, кто ж знал, что мы потрахаться решим, — ворчит, закутываясь в одеяло.       — Спи, самец, — фыркает Форт. А потом спотыкается о стоящую возле кровати бутылку, она катится по полу со звоном, и Бим невольно вздрагивает. — Сейчас уберу, — успокаивает того, хватая бутылку.       Вот так вот, человеческая психика поистине удивительная вещь. Пару часов назад он чуть не взасос целовался с бутылкой, а сейчас вздрагивает от звона стекла. Как же помочь ему, ведь он-то ему помог, да еще как! Время брать и время отдавать. Что же он может отдать ему, кроме себя самого? Да и подарочек весьма сомнительный, под два метра ростом, со щетиной, татуировками и незажившими ранами. У Бима и своей боли в достатке.       

***

      Разрывается телефон и голова и неизвестно, что хочется разбить о стенку больше.       — Ответь уже, — сонно бормочет Форт, поворачиваясь на бок.       — Где эта чертова трубка? — раздражается Бим, шаря по тумбочке и не находя ничего, даже отдаленно похожего на мобильник.       — На, — протягивает ему телефон.       — Алло! — не глядя на экран, раздраженно выкрикивает.       — Я хочу поговорить с тобой, это важно, — выпаливает собеседник, хоть голос и кажется знакомым, но сейчас, при всем желании, Бим не мог вспомнить его обладателя.       — Зачем? — бормочет, сдерживая зевок. Хочется спать и таблетку обезболивающего, а то в башке поселился дятел. И долбит, долбит, долбит.       — Я скинул тебе фотографию. Хочу поговорить о ней. Встретимся?       Бим мгновенно просыпается. А он и забыл о том анониме, который прислал ему фото сестры, довольно интимное фото, стоит признать. Кто бы это мог быть? От вспышки боли в голове сознание проясняется. Ну конечно!       — Джем? То есть Джим, да? — хриплым голосом произносит, потирая шею, кажется, там затягивается удавка.       Форт прислушивается к разговору, не понимая, что происходит, но ему не нравится, как дрожит голос парня.       — Да, я. Только уже давно не Джем и даже не Джим.       — Хорошо давай встретимся, — быстро отвечает и, выслушав координаты места встречи, кладет трубку.       — Что случилось? — поднимается на локтях Форт, глядя, как Бим смотрит немигающим взглядом на телефон.       — Кимми вернулась, — глухо произносит и вскидывает на него глаза с явно читающимися страхом и знакомой болью.