Разговор перед бездной

Мой собеседник окончил рассказы и возвел очи горе. - И что, ты помнишь всех, кого проводил в царство мертвых? - Осторожно спросила я. Он мельком глянул на меня и ностальгически-коварно улыбнулся. - Всех. Абсолютно. Бледное лицо, стеклянные глаза, не выражающие ничего. - Умопомрачительно! Люди всех рас и этносов, всех времен и народов! Ты невероятен! - На что я надеюсь? Лесть не спасет меня от Бездны. - Каждый грешник мира побывал в твоих умел... ловк... цепких руках! Он рассмеялся. Бесстрастно и механически. - Цепких. Иначе с вами нельзя - вы даже на пути к Бездне пытаетесь сбежать. "Ты уже стар, пора и о боге задуматься". Думаешь, почему я тебя связал? Да, мои слабые ручонки уже онемели и не чувствовали, как чертова веревка сильнее вгрызается в кожу. А он продолжал: - И не каждый грешник мира побывал в моих цепких руках. Я не один, нас много. - Почему? - Глупый вопрос, но что не сделаешь, чтоб потянуть время. - Вы, люди, столько грешите, что один бы я не справился. Я вспомнила его истории и задумалась. Действительно, кажется, мы только этим и занимаемся. - Ну, понимаю. Эти люди поступили плохо - смерть их настигла. А остальные герои историй разве безгрешны? Обидчики Маши, Павлуша-эгоист, мужик с усиками? - Однажды я заберу и их, - он попытался изобразить успокаивающую улыбку. Не успокоило. - Несправедливо. Чем виноват ребенок, которого убила Мирра? А Маша? Только тем, что самоубийство с какого-то бодуна считают грехом? А родители Виталика? Каково им похоронить сына? А Костик? Он же еще ребенок, сам мало понимал, что делает. А его бабушка? А Артурчик? На него же повесят смерть Люськи. А Галинка? Каково ей мужа потерять? Он показал рукой: - Видишь, вон там дорога наверх. В райские кущи, Эдем, вы это так называете... Я проследила за его жестом, но ничего особого не увидела. Обычный пейзаж средней полосы России: какое-то замусоренное поле, почерневшие домишки с покосившимися пристройками, где-то вдалеке стена леса, трубы заводов. - Где какая дорога наверх? Не вижу. Он насильно повернул мою голову в сторону пустыря. - Вот же, ты не видишь? Золотая лестница в небо, столп божественного света, может, ждущая кого огненная колесница Илии-пророка? Лишь по-осеннему пожухший пустырь, на коем лежит ночной мрак. - Ничего. - Знаешь, почему? - Потому что мои очи закрыты пеленой греха? - Нет, - он наконец-то перестал сжимать стальными пальцами мои виски, - потому что по ней никто не идет. - Ну... - А ведь именно сейчас, - продолжал он, говоря больше пустоте, чем мне, - умирает примерно сто человек. И что, среди них не найдется хотя бы одного праведника? Оказывается, нет. Поэтому мы нечасто видим дорогу наверх. - Ну и строгий же у них кастинг. - Нет. - Он вдруг посуровел. - Это вы все надеетесь, что ничего не будет, пронесет, отмолите, исповедуетесь, к старости начнете об этом думать. А у кого-то об этом вообще душа не болит. Тот и получает наказание, не отходя от кассы. - Так в чем же спасение? - Мне вдруг подумалось, что зря я не молилась всю жизнь и иконы не целовала. - В человеколюбии спасение. В добром и разумном отношении ко всему тебя окружающему. В том, чтобы относиться к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе. В непричинении зла ничему и никому живому. И, размышляя над его словами, я сама не заметила, как мы пришли на место. Раньше я здесь бывала, однако, кхм, никогда не замечала разлома в земле шириной в шесть локтей. Он развязал мне руки, пока я ошарашенно разглядывала далекое дно этого разлома. Мне сразу вспомнились мультики про царство Аида: ядовито-зеленого цвета свечение и копошащиеся внизу полупрозрачные фигурки людей. Данте был бы обескуражен. Я смотрела на эти безмолвные страдания, и мне казалось, будто вон там Машенька, а там Люська, чуть поодаль Николай... Мы подошли к краю Бездны. Он положил мне руку на плечо. Холодная. - Так что, поняла, в чем спасение? Все еще смотря вниз, я кратко ответила: - Да. - Жаль, что так поздно. Мне захотелось еще раз взглянуть на него. Не успела. Он с силой толкнул меня вниз.