The Raging Quiet

Повозка тянулась вслед за двумя грузными северными лошадьми, зарываясь колёсами в глубокую раскисшую колею и раскачиваясь так сильно, что Лукас не мог не проснуться. Сонно открыв глаза, он увидел рассветное солнце над каменистыми холмами, освещающее бесплодную землю вокруг. Стерев влажные следы с подбородка, он попытался прогнать остатки сна из головы. Целую неделю он странствовал вдоль побережья Норвегии, держа путь к маленькой хижине, доставшейся ему от недавно умершей жены. Если только эту женщину можно было так назвать: они были женаты всего две недели, когда по нелепой случайности она отправилась на тот свет. Но сколько бы ни продлился их брак, Лукас унаследовал её небольшое имение на берегу моря, где-то на севере Тронхейма. Как бы ужасно это не звучало, он был рад свободе и земле, которые теперь были в его руках. Жестокость жизни заключалась в том, что Лукас был средним сыном в бедной семье, которая никогда бы не смогла передать достойное наследство всем своим детям. Вот уже несколько месяцев он мог бы быть послушником в церкви, потому что, как это часто случается со средними сыновьями, ему бы не досталось ничего. Но эта женщина прониклась к нему и передала свою хижину в качестве приданого. Её смерть сделала Лукаса богаче, и теперь он не рисковал пополнить ряды монахов. Прогоняя эти мысли из своей головы, он спросил извозчика: – Далеко ещё? – Ещё пара часов пути, ваше высочество, – ответил грубым низким голосом старый мужчина, одетый в грязные лохмотья. Лукас поморщился, услышав столь неуместное обращение. Он вырос в бедной семье, которая поддерживала своё существование лишь благодаря содержанию таверны. Его отец работал, не покладая рук, чтобы собрать приданое для своих многочисленных дочерей, вгоняя семью в нищету. Но вот к его старшему брату относились, как к настоящему принцу, по крайней мере, в сравнении с остальными детьми. Зная, что впереди ещё несколько часов поездки, Лукас порылся в своей корзине и отыскал единственную книгу. Она не особо ему нравилась, но он решил взять её с собой, потому что до сегодняшнего дня так и не нашёл сил прочесть до конца. Долгий путь на север, казалось, был отличной возможностью сделать это. Пролистывая страницу за страницей, он читал весь остаток пути, пока не услышал знакомые звуки людской суеты. Сначала он увидел бедных крестьян, бредущих вдоль залитых слякотью дорог и прогоняющих свой домашний скот с пути приближающейся повозки. Вскоре он смог уловить запах моря и ощутил давящий груз неопределённости. В свои девятнадцать лет Лукас ещё ни разу не выпускал из рук материнской юбки. День и ночь он работал в таверне, не осмеливаясь высунуть нос за пределы родительского дома. Всё свободное время он проводил, поглощая книги одну за другой. Затворничество и постоянное чтение сделали его замкнутым. Сейчас же он был предоставлен самому себе. После плаванья к Тронхейму извозчик стал последней весточкой от его семьи. Отец заплатил этому человеку, чтобы тот помог его сыну на пути к северу, где у него действительно была возможность хоть чего-то добиться. Или провалиться с треском. Когда впереди, наконец, показалась деревня, Лукас закрыл книгу и оглядел бедные домишки, окружающие высокую каменную церковь с красивыми витражными стёклами. Повозка остановилась, и извозчик спрыгнул с неё, бросая его сумки на грязную обочину. –Эй! – возмутился Лукас. – Твой отец заплатил мне лишь за то, чтобы я довёз тебя до деревни, а не сопроводил до самого дома, мальчик, – мужчина широко оскалился, обнажая гнилые зубы. И прежде чем Лукас смог найти ответ, он забрался в повозку и уехал, подгоняя лошадей. Старая женщина визгливо рассмеялась над ним с крыльца своего ветхого дома, когда он случайно угодил в глубокую грязную лужу. Лукас скривился, пытаясь защитить от брызг свою пока ещё чистую одежду. – Господин ожидает, что простой человек вернётся и проведёт его через всю эту грязь? – ехидно проворковала женщина, поднимая смех среди остальных местных жителей, отчего кровь прилила к его ушам, как бы Лукас ни пытался оставаться невозмутимым. Бросив холодный взгляд на них, он приподнял один край своего тяжёлого сундука и потащил его по земле. По тому, как бесцветная одежда липла к телам этих людей, можно было сказать, что эта деревня и впрямь была очень бедна. И хотя теперь он тоже будет жить здесь, Лукас вырос в Осло, где одежда на людях хорошо сидела, и в ней можно было разглядеть хоть какой-то цвет. Пройдя сквозь липкую слякоть, Лукас решил затащить свою ношу на крыльцо какой-то лавки. Опустив взгляд вниз, он увидел слой грязи, покрывший его обувь по щиколотки, горько жалея о своём прибытии в деревню. Прежде чем Лукас решился попросить кого-то помочь пронести его вещи остаток пути, по улице, голося, пробежал мальчишка. – Слушайте все! Старик Олаф опять привёл Матиаса на площадь! Все люди, даже ворчливые старики, поднялись на ноги и потянулись в ту сторону, откуда прибежал мальчик. Среди них послышались полные мрачного восторга перешёптывания. Заинтересованный происходящим, Лукас последовал за толпой, продолжая тащить свой сундук. Вскоре он понял, что действительно происходит, когда его слух пронзил чей-то душераздирающий крик, от которого сердце сжалось в груди. Живя в Осло, Лукас привык быть невольным свидетелем публичных наказаний и казней. Но когда хлыст взметнулся в воздухе, вырывая беспомощный, умоляющий о пощаде стон, по его спине пробежали мурашки. И как же звучали эти крики! Будто это был дикий зверь. И когда этот человек, Матиас, не кричал, он нёс странный бессловесный бред. Толпа ликовала, равнодушная к его боли, а некоторые даже подбадривали мужчину с хлыстом. – Бей его сильнее, Олаф! Выбей из него этого демона! – Он одержим, Олаф! Не слушай его крики! – гневно выпалила женщина с младенцем на руках. Олаф охотно послушался и нанёс ещё несколько ударов, отчего Матиас, которого Лукас так и не смог разглядеть полностью, отчаянно взвизгнул. Но прежде чем хлыст успел ударить его снова, со скрежетом распахнулись двери церкви, и в проёме возник высокий мужчина. Вся толпа тут же стихла, когда пастор сошёл на площадь, и ткань его чёрных одежд вздымалась в порывах ветра. У него был настолько тяжёлый, пронзительный взгляд, что когда он всматривался в лица толпы, люди опускали глаза к земле, не осмеливаясь с ним встретиться. – Что, ради всего святого, ты делал с этим хлыстом, Олаф? Услышав холодный голос пастора, мужчина сжался, как провинившийся ребёнок в ожидании порки. Наказанный с болезненными стонами попытался вырваться из силков. Несколько людей вздрогнули и в страхе отступили назад. Странные звуки заставили напрячься даже Лукаса, но пастор и глазом не повёл. Невозмутимый и неприступный, он не сдвинулся с места. – Я спрашиваю ещё раз, Олаф. Что ты делал с этим хлыстом? – Простите, пастор Оксеншерна, но я увидел, как он пытался приманить мой скот своим голосом, и я просто не мог– – Что бы предыдущий пастор ни внушил вам, вам стоит это забыть, – сказал он строго. – Вы не можете вот так собираться и издеваться над безумцем. – Но демон...– возмутился было Олаф. – Нет! Развяжи его и молись, чтобы он тебе не отомстил. Олаф не сделал ни движения, и толпа отступила ещё дальше, не желая столкнуться с освобождённым Матиасом. – Я не буду, – сплюнул Олаф, прежде чем развернуться и уйти. По поражённой его наглости толпе прокатился тихий вздох, и Лукас заметил проступившие мускулы на лице Оксеншерны, когда тот раздражённо сжал зубы. Быстрыми шагами пастор приблизился к напряжённо замершему Матиасу и торопливо развязал силки. Он подскочил, будто в агонии отталкивая и царапая Оксеншерну и окончательно освобождаясь от верёвок, прежде чем убежать сквозь расступившуюся толпу. Лукас увидел лишь его окровавленную спину, когда Матиас перелез через каменную стену и скрылся из виду. Когда он оглянулся, люди начали расходиться, а пастор уже было исчез за дверями церкви. – Постойте! – окликнул его Лукас, простаскивая свою ношу по грязной дороге. Мужчина обернулся, смерив его своим ледяным взглядом. Лукас остановился, невольно задерживаясь глазами на царапинах и синяках, покрывших его лицо. – Меня зовут Лукас Сандвик. Я получил в наследство землю здесь, на севере. – Дом у моря? Лукас задумался, не зная, что ответить. – Да. Думаю, да. Он принадлежал семье моей покойной жены. Хаген – её девичья фамилия. – Точно, – сказал он себе под нос и протянул руку. – Меня зовут Бервальд Оксеншерна, я местный пастор. – Может быть, вы знаете кого-то, кто мог бы проводить меня туда? – спросил Лукас, крепко пожав его руку. – Я не знаю дорогу, а ещё, – он указал на свои вещи, – дойти туда будет не так уж легко. Бервальд коротко кивнул, приоткрывая тяжёлую дверь. – Дай мне время отмыть своё лицо, и я отвезу тебя туда. – Хорошо, – сказал Лукас, садясь на свой сундук. Люди вернулись к своей привычной жизни, в суете забывая о том, над кем недавно издевались. Лукас не пытался скрыть своё отвращение к ним. В Осло он видел множество ужасных вещей и с самого детства не переносил жестокость. Однажды он ослушался отца и принёс воды человеку в кандалах. Отец избил его, когда младший брат случайно проболтался, о том, что он сделал. Лукас всё ещё помнил, что отец сказал ему тогда. «Как такое бессердечное отродье может проявлять сострадание к преступнику?» Мужчина считал сына таким из-за его отстранённости. Но для самого Лукаса люди, вроде его отца или жителей этой деревни, были по-настоящему бессердечны. – Готов? – спросил Бервальд хрипло, прерывая цепочку его мыслей. Лукас кивнул и последовал за пастором на задний двор церкви, где они запрягли лошадь в телегу и сложили в неё сундук и корзины. Накренившись, телега медленно двинулась по раскисшей, испещрённой следами колёс дороге. Лукас снова оглянулся вокруг. Большинство домов были маленькими, а их жители сидели снаружи, одетые в изношенное тряпьё. Всё поселение было похоже на огромную грязную яму, но когда они покинули его пределы, впереди показались зелёные луга с высокими травами, которые колыхались в порывах морского ветра. Стал слышен шум волн, и Лукас увидел, как они, бурля и пенясь, накатывают на берег, когда тележка поднялась на вершину холма. Несколько рыбацких лодок покачивались на воде вдали, а ещё больше ожидали в гавани. Множество песчаных троп вели от берега к деревне сквозь заросли травы. – Не знаю, уцелело ли хоть что-то из твоего наследства, – сказал Бервальд неожиданно. – Я прихожу туда время от времени, но лишь когда ищу Матиаса. – Моя покойная жена сказала мне то же самое, – Лукас слегка кивнул, – и что она с детства не была здесь. Так что она не могла мне ничего по-настоящему обещать. Что вы имели в виду, говоря, что искали здесь Матиаса? Стоит ли мне волноваться? Бервальд задумчиво нахмурился, прежде чем сказать мрачно: – Тебе стоит быть с ним осторожным. Он... не заслуживает доверия. Жители деревни поступают правильно, сторонясь его. Он дикий и может обозлиться на тебя. Но... это не его вина. Он хороший, когда не напуган, и если бы люди не причиняли ему боль, он был бы дружелюбен. – Думаю, я понимаю, что вы хотели сказать. Если бы я прошёл через то же, что и он, я бы также не был особо расположен к людям. Я бы не побоялся ударить ножом в спину, если бы это было нужно для моего блага, – ответил Лукас, не стыдясь говорить правду. – Я рад, что мы нашли понимание, – сказал Бервальд, тут же хрипло добавляя: – Ты говоришь, как образованный человек. – Я умею читать. – Редкостное умение, – заметил Бервальд. Какое-то время они молчали, и Лукас засмотрелся на волны, разбивающиеся о скалы. Когда они начали спускаться по пологому склону холма, пастор снова прервал тишину: – Как ты познакомился с предыдущим владельцем? Осло очень далеко отсюда. Лукас ответил честно, не отрывая взгляда от берега: – Она любила выпивать в таверне моего отца. Она не умела читать, так что просила кого-нибудь из нас сделать это для неё. Я был кем-то, вроде её любимца. Когда она услышала, что меня могут отправить в монастырь, она предложила жениться на ней. У нас не было никаких чувств, и она была старше меня почти на пятнадцать лет. Дело было в личной выгоде и... жалости. Мы поженились, а через две недели её насмерть ударила лошадь. Спокойное лицо Бервальда помрачнело, и Лукас прекрасно знал, что рассказанная им история – не лучшее, что можно услышать. Он никогда в своей жизни не был влюблён, а мать наставляла его никогда не жениться по любви. Это было безрассудно. – Я хочу починить всё, что было разрушено, – добавил Лукас. – Помнится, она сказала, что там есть лодка и несколько построек. – Безусловно, – кивнул пастор. – Взгляни, это твой дом. Лукас не был удивлён тому, что увидел. Большая часть здания была цела (стены были выложены из камня), но крыша провисла, а покрывающая её солома сгнила. Всё, что было сделано из дерева, обратилось в руины. Изгородь вокруг полей клонилась к земле род разными углами, и Лукас не увидел ни намёка на целое ограждение. Наконец, он почувствовал, какая огромная работа ожидает его впереди. Слава Богу, с наследством он получил и деньги, которые помогут ему всё это восстановить. Однако, это не помогало закрыть глаза на ужасное состояние всех построек: старый хлев и хранилище давно развалились. Лукас также увидел деревянные доски, которые висели над скалами и, наверняка, были шаткими и ненадёжными. Тележка остановилась, и оба опустились на землю, вытаскивая вещи Лукаса наружу. – Полагаю, мы увидимся в это воскресенье? – спросил Бервальд, когда они тащили сундук к маленькому жалкому домику. – Возможно. Я хочу привести это место в порядок, как можно скорее, – признался Лукас, забывая, с кем именно он сейчас говорит. Бервальд промычал что-то себе под нос, прежде чем сказать строго: – Даю совет. Приходи в церковь каждое воскресенье, – Лукас почувствовал, что не может смотреть пастору в глаза и смутился, будто ребёнок, ожидающий выговора за свои шалости. – И дело не в божьей воле, – сказал Бервальд тихо, – а в том, что местные заметят это. Насмотревшись на то, как они избивали несчастного безумца, Лукас быстро уловил суть его слов. – Значит, увидимся в воскресенье, – проговорил Лукас медленно, давая Бервальду знать, что прекрасно его понял. – Что ж, тогда удачи тебе. Было приятно познакомиться, – он забрался на тележку, оставляя Лукаса среди его наследства. Он почувствовал холод, неожиданно осознав, что остался совершенно один, чего прежде с ним никогда не случалось. Он всегда находился в окружении родственников, мать звала его, чтобы поручить работу, а путь сюда он провёл в обществе того неприятного извозчика. Сейчас же вокруг не было ни души, и эта тишина поселила в нём странное чувство. Он никогда не был особо общителен и не нуждался в чьей-то компании, но когда он впервые ступил на порог своего нового дома, в его сердце закралась глубокая тоска. Войдя внутрь, он не смог сдержать тяжёлый вздох. Пол был покрыт плотным слоем грязи, и, казалось, кто-то жил здесь. Этот кто-то оставил по всему полу рыбьи кости и ракушки. А ещё возле камина было устроено некое подобие постели из сухой травы и листьев. Лестница, которая вела на чердак, где можно было переночевать, стала хлипкой, и Лукас знал, что попытка подняться по ней закончится переломом ноги, если не хуже. Расстроенный, он мог лишь отыскать одеяло в своих корзинах и поужинать сыром, сосисками и хлебом, которые привёз из дома. После скудной трапезы, Лукас забрался в это гнездо из листьев и травы и укрылся своим плащом. В голове, как рой пчёл, гудели тысячи мыслей: всё ещё раздавались эхом крики Матиаса, всё ещё хищно скалились лица жителей деревни, а холод нового дома пробирался ознобом под кожу. Он пролежал так несколько часов, пока его измотанное дорогой тело не сдалось, и он не провалился в беспокойный сон. Проснувшись завтра утром, он наверняка будет замёрзшим и ещё более обессиленным. Снаружи застучали капли дождя. Грязный пол никак не защищал дом от воды, которая просачивалась сквозь все его щели. От этого стены жилища наполнились ледяной влагой, и хотя Лукас совсем не промок, он продрог до самых костей. Несколько часов он лежал, не в силах встать и начать работу. Лукас знал, что сейчас ведёт себя, как избалованный ребёнок, и с этого дня он больше не сможет сидеть без дела, поедая приготовленную матерью еду. Он должен сам заработать себе состояние, или останется в нищете и голоде. Но позади был долгий путь, поэтому, подумал он, в такой дождливый день можно ненадолго забыть о работе. Едва Лукас успел согреться и вернуться ко сну, дверь дома настежь распахнулась, громко ударяясь о стену. Вздрогнув, он открыл глаза и поднялся, видя в дверном проёме фигуру в промокшей одежде. Его сердце наполнилось ужасом, когда он понял, что это Матиас стоит и смотрит на него своими большими испуганными глазами.