Чёрный бархат

      Артур так же как и Франциск писал портреты и пейзажи, но всё это у Кёркленда получалось безобразно и криво, и порой из-за неумелости показать своё мастерство на холсте, в гневе он раскидывал по мастерской кисти и испорченные эскизы. Краски же разлетались разноцветными пятнами по стенам небольшой комнаты. Всплески ярости, плодов, конечно же не дали, от этого Артур лучше писать картины не стал. И почти бы смирился с тем, что он полная бездарность в творческой сфере, однако нет. В последний момент, когда его терпение лопается, он понимает, что руки сами тянутся к краскам и кистям. Рисовать — это не просто хобби — это важнее всего. Работа? Да кому она нужна, когда можно зарабатывать на своём творчестве. Так подумал Артур, направляясь в гости к своему знакомому — Франциску. Вместе с Бонфуа, Кёркленд поступил в художественное училище, и Артур часто заимствовал у Франциска манеру написания картин. И Франциск это, конечно замечал, но говорить не хотел, чтобы не вводить Артура в яркую краску стыда. Кёркленд же стыдился по поводу и без. Даже сейчас, собираясь стучать в двери комнаты Бонфуа, он всякий раз сомневался в своей адекватности; зачем пришёл в это общежитие, зачем стучится в эту дверь. Вероятно, чтобы пощекотать себе и так слабые нервишки великолепными творениями знакомого живописца. Костяшки знакомо пробежали по сухой древесине, от чего обветшалая дверь отступила, открывая взору гостя привычное убранство небольшой комнатушки.       Артура и так трясло, а ещё этот голос Франциска, взывающий проходить и не стоять на пороге: — Да-да, дверь открыта! Входите!       Как и всегда француз был приветлив и доброжелателен, чего нельзя сказать о робко зашедшем в комнату британце. Франциск сновал туда-сюда с измалёванной палитрой и кистями, на которых уже цвет не разберёшь. Артур провёл хозяина комнаты взглядом, замечая, как тот иногда может напеть какую-то мелодию. И когда суета окончилась, Франциск сел за рабочее место, а то есть за мольберт, наконец сказав: — Артур, так поздно ты ещё не приходил ко мне в гости. Но я рад, если тебя занесло в мою холостяцкую обитель! — он показал на стул рядом с собой, предлагая: — Присаживайся!       Стоило Артуру присесть и выдохнуть, как Франциск начал хвастать: — Кстати, пока не забыл, смотри! Вчера дописал эту небольшую картину! Здорово, правда?       Кёркленд с прищуром всматривался в изрисованный холст; слишком светло, как раз в стиле Франциска, всё в нежных тонах. Изображён пейзаж заснеженных гор и, по всей видимости, здесь изображена весна в Японии. Каждая деталь на картине была с ювелирной точностью прорисована. Негодование Артура можно было заметить невооружённым взглядом. А ещё и эта размашистая подпись внизу! Франциск явно издевался, ведь знал, что Артур пока не придумал своей уникальной подписи, которую бы мог оставлять внизу картин, когда станет известным. — Ну что, как тебе? — вновь спросил француз, ожидая одобрения от своего сокурсника.       Кёркленда взял праведный гнев. Ясное дело, он завидовал, но не скажет же он это напрямую. — Да хрень всё это! — внезапно выпалил бритт, смахнув картину с рук Бонфуа. Картина упала на пол у ножек мольберта. Франциск в полном замешательстве, не отрывая взгляда, смотрел на гостя, подумав, что тот встал не с той ноги. Артур поторопился исправиться, кашлянув в кулак и подняв картину с пола. — У тебя точно всё хорошо? — настороженно спросил француз, когда ему отдали работу. Бритт кивнул, после ломанным голосом произнёс: — Я пришёл к тебе за кистями. У тебя случайно нет «белки» или «пони»? — к щекам прилила кровь, обдала жаром не то от стыда, не то от злости. — О, конечно должно быть! — Франциск, кажется, быстро забыл о произошедшем только что инциденте. И повернувшись к футляру, где хранились разные кисточки, услышал за своей спиной ворчание. Артур был чем-то рассержен, и кажется, на полном серьёзе. Бонфуа решил разбавить поток тихого рокота за своей спиной, твёрдо спросив: — Ты не сказал, какой толщины тебе нужны кисти. Тонкие подойдут? — Какие дашь — такие дашь. — Хм, ты какой-то странный, ей-богу, — усмехнулся Франциск, отобрав неплохие кисточки для друга. И стоило ему протянуть их Артуру, как последний быстро забирает, и старается уйти, как всегда не попрощавшись. А ведь Франциск даже не успел предложить гостю кофе. Этот визит был поистине необычен, в принципе, как и все предыдущие.       Ворчание не закончилось и за пределами общежития. Артур широкими шагами шествовал по ночному городу, нарочно ступая в лужи от сегодняшнего дождя. Ему даже все равно было, насколько промокнут его ботинки, так ведь может простудиться и не пойти на учёбу, и не будет видеть счастливую физиономию Франциска. А сколько Артур выразил нелестных слов по поводу этого дня и в целом. Таких отборных матов не услышишь даже за игрой в гольф. — Думает, что если будет хвастаться, то я побегу у него просить, чтобы научил меня рисовать! А вот и не догадался! — он крепко сдерживал в руке пару кисточек, ощущая едва заметный хруст в них от сильного нажима. — Да я готов душу дьяволу продать за то, чтобы писать картины не хуже, чем мой недоприятель Франциск!       Артур выкрикнул это в сердцах, хоть и знал, что придя к себе, успокоится и продолжит бесконечное совершенствование своих картин, корпея над холстами целыми ночами, а на утро будет просыпаться с тёмными кругами под глазами, а о приливе работоспособности и речи быть не может. Завтра вновь собираться и идти на занятия. Придя в свою съёмную квартиру, что не выделялась каким-то лоском, Артур швырнул кисточки на тумбочку в тёмной прихожей. Да и по большему счёту, ему не нужны были они, просто нашёл предлог, чтобы побыть в гостях у Франциска, оглядеть его мастерскую и его работы. Особенно работы. Это и вынуждало бритта становиться таким неадекватным, и всякий раз после таких всплесков ненависти, лучше не становилось. Даже только наоборот. После он, опуская худые плечи, вновь принимался за работу, усаживаясь за мольберт. Но на этот раз всё пошло по-другому. Выпив горячего чаю без сахара, он уединился в своей комнате-мастерской, скользнув спиной по стене вниз, после обхватил руками колени. Просто задумался о смене своей будущей профессии. Ведь столько лет испытывая тягу к искусству нельзя переключиться на другое… Или можно, да только у него не получится.       Небо побелело от яростной вспышки. Снова припустился дождь, тарабаня каплями по крыше. Раньше Артур мог засыпать под звуки дождя, а теперь его уже бесит такая погода; Всегда дождь, всегда сыро, и по утру грязь можно увидеть тут и там. Просто так в лакированных туфлях из дома не выйдешь. Он посмотрел в окно, и впервые по-настоящему увидел пурпурно-синюшные молнии, прорезающие весеннее небо над аэропортом, возле которого снимает квартиру.       Мимо дома проезжают куда-то спешащие машины и автобусы, освещая светом фар первый этаж, на котором Артур и снял квартиру. Медленные ленивые тени ласково облизнули полустёртые серебристые буквы: «…Норвежский лес», «Портрет Дориана…», «После заката…», «…Sky Land» и ещё несколько пылесборников с белыми бумажными закладками. Да, Артур не только имел страсть к искусству, а так же почитывал книги, иногда вынося из тех рассказов что-то полезное для себя. Он горестно вздыхает, спрашивая у самого себя, так как никакого слушателя рядом нет: — Таланта ведь не существует, верно?       Ответом ему служит лишь тишина, с каждым мгновением растущая в своей драматичности. Но когда Артур уже решил вставать, губы его вдруг дрогнули и растянулись в широкую улыбку, и, не открывая глаз, он спросил в тишину: — Ну почему я такой невезучий? У всех есть талант и вдохновение, а на мне будто сэкономили и того и другого. Это не честно. Вот бы у меня тоже был источник вдохновения. Ах, если бы у меня появилась хоть какая-то муза… — говорил это, уже спрятав лицо в коленях.       Напротив Артура, в тёмной половине мастерской, зашуршали листы бумаг, и несколько эскизов легко упали на пол. На первый взгляд, могло показаться, что по комнате гуляет сквозняк, но всё не так просто, ведь окно плотно закрыто. Из глубины мастерской заблестели два огонька лилового оттенка, а после донёсся грудной, грубый мужской голос с той мрачной половины: — Беда не в том, что ты чего-то не можешь. Всё может решиться. Я могу стать твоим вдохновением, — послышались стуки каблуков по деревянному полу. — Достаточно только одной сделки, — лукавая ухмылка, напоминающая издевательскую улыбку, сверкнула в темноте. Из полумрака показался огромный силуэт высокого мужчины, и эта фигура заставила бритта оцепенеть от ужаса и неожиданности, только взглядом уловив выходящего из темноты незнакомца.