Люмен Истуар, и мы вас предупреждали IV

      Всё пошло не так, как она планировала: Стинг кинулся защитить Лектора, и Дженма убил обоих. Иксида поток энергии стёр в прах; тело драгонслеера превратилось в обгорелый кусок мяса.       Через две минуты Роуг убил Дженму.       Минерва помнит, как всё происходило, по секундам. Во рту стоял горький вкус желчи, а в ушах звенело от вопля сгорающего заживо Стинга. Роуг застыл неподвижно — только дрожали руки. От лица отливала краска, и одежда казалась всё темнее, будто пропитывалась тенями. На мгновение его фигура стала чёрно-белой, лишившись всех прочих цветов, а потом глаза вспыхнули алым. И Дженму разрезала теневая коса.       Минерва была близко, и её окатило кровью.       Она стояла на четвереньках в багровой луже на ковре, её рвало, а в голове засела одна мысль: Роуг сделал это специально, потому что знал, что она виновата.       Потом она потеряла сознание и рухнула в смесь крови и блевоты.       Очнулась в своей спальне; кто-то принёс её и уложил на постель, но не умыл от грязи. Она почти час проторчала под душем, отскабливая от кожи кровь своего отца.       Теперь Минерва стоит над гробом в комнате, пропахшей пылью, гарью и тенями, в свете одинокой угасающей свечи. Она пришла попрощаться с тем, кого убила её гордыня.       Она ждёт Роуга; чувствует себя связанной с ним, потому что та тварь, что вырвалась из него, знала, что она виновата в смерти Стинга. Она неверно просчитала события.       Потому она оделась в чёрное, превращая себя в такую же чёрно-белую фигуру. А потом обвела губы кроваво-красным и капнула на запястья горьковатого аромата цветущей сирени. Стинг не знал, что она не любит сирень; а у неё так и (не поднялась рука) не дошли руки выбросить ненужный подарок.       Теперь она стоит в полутьме и не отводит взгляд от его изуродованного лица даже тогда, когда сзади звучит сухой шёпот:       — Ты свободна, как и хотела.       Он пришёл — её бросает в дрожь.       Какой ценой?       Она виновата, и потому не может быть свободна. Она ошиблась, и своей ошибкой скована сильнее, чем волей отца.       — Нет, — тише, чем пылинки оседают на пол.       Не свободна? Или не хотела?       Она не свободна от себя. И от него.       Он это знает.       Она оборачивается, потому что все инстинкты кричат: нельзя стоять к опасности спиной! А Роуг, каким он стал, — самая большая опасность в её жизни.       От того, что он улыбается — как он улыбается, — к горлу подкатывает тошнота.       — Будешь? — он небрежным жестом протягивает ей сигарету, как будто они стоят на крыльце перед гильдией, а не над телом… кем он для тебя был, Роуг?       — Я не курю.       — Я не спрашиваю, куришь ли ты. Будешь?       Она кивает, потому что не может выносить его застывшую улыбку.       Роуг зажигает сигарету о свечу, — та задыхается и гаснет, — и подносит к губам Минервы. От первой затяжки горло сводит спазмом, но она делает ещё две. Захлебывается кашлем со вкусом дыма и желчи, а когда с трудом выпрямляется, Роуг хватает её за плечи и целует. Толкает назад, так что она ударяется лопатками о бортик гроба.       От него пахнет кровью — запах, который она мучительно пыталась счистить со своей кожи.       Вся её жизнь теперь пахнет кровью, палёной плотью и горькой сиренью.

08.01 – 14.02.2015 Хельга