I need your arms

Этим вечером Гермиона запирается в собственной комнате, игнорируя крики друзей и их настойчивое желание достучаться или вовсе открыть дверь с помощью заклинания. Девушка была слишком хороша в магии, чтобы ее перехитрить. Грейнджер не понимает, когда все это начало происходить, но отчетливо осознает, что отдаляется от собственных друзей. Раньше она готова была пожертвовать даже рефератом на следующую неделю, чтобы провести хоть немного времени с ними и отдохнуть от всей этой суеты вокруг. Но сейчас… Сейчас все было по-другому, а лучшими друзьями девушки стали ее собственные мысли. Гермионе еле удается выпросить забрать с собой в комнату из библиотеки выпуски всевозможных газет за последние три года, где хотя бы косвенно упоминались Пожиратели Смерти. Хоть библиотекарь с симпатией относился к ней, но все равно был непреклонен относительно этого, считая, что девушка может спокойно разместиться и в читальном зале. Чтобы добиться желаемого, пришлось немного приврать. Грейнджер слишком часто стала темнить. Девушка в который раз вчитывается в текст статей, хотя буквы расплываются. Сотни жертв, сотни колдографий, сотни разрушенных судеб… У Гермионы слезы на глазах, которые смешиваются с ее воспоминаниями из сна. Она была мертвой. Они все были мертвые. Неужели это было какое-то предупреждение? Неужели никто не сможет ничего изменить в этом жестоком мире? Гермиона на секунду откидывает все эти газеты от себя как можно дальше и берется за письмо. Девушка не знала, когда сможет увидеть родителей, но отчего-то так захотелось хотя бы прикоснуться ладонями к родному почерку матери, чтобы убедить себя в том, что все хорошо. Но, на самом-то деле, разве может быть это «хорошо», когда смерть едва ли не следует за ней по пятам? В Хогвартсе тоже было небезопасно. Какова вероятность того, что в преподавательском составе нет предателя? Единственное, что отличало Пожирателей от серой массы волшебников, – это черная метка на левом предплечье. Гермиона тщательно пыталась перерисовать ее на чистый лист, но линии выходили слишком рваными, что портило общее впечатление. Да какая, к черту, разница? Она на конкурс художников попасть не намеревалась. Газеты вновь зашелестели у нее под пальцами. Грейнджер время от времени делала пометки в блокноте. Ровно до тех пор, пока впервые не нашла имя Люциус Малфой на страницах. Как правительство узнало о его принадлежности к Пожирателям? У Люциуса было слишком много врагов даже среди близких, поэтому чрезмерная беспечность Нарциссы принесла ее мужу проблемы. Но Нарцисса не раскаивалась. Совершенно. Ее муж вовсе и не пытался скрыться, поэтому, рано или поздно, выдал бы себя самостоятельно. За Люциусом следили, но отчего-то никто из волшебников не мог установить его местонахождение. Как казалось Грейнджер, этому тоже было логичное объяснение: в Министерстве есть крысы. По неофициальным данным Пожирателей Смерти насчитывалось около сотни, но это число колебалось изо дня в день. Всех ликвидировать явно бы не получилось сразу, но почему не постараться установить хотя бы личность их лидера? Гермионе казалось, что Министерство пустило все это дело на самотек еще год назад, а всех остальных снабжало недостоверной информацией. Но разве может она, обычная студентка Хогвартса, оспорить решение таких уважаемых людей? Одна против всего магического мира. Сова стучится в окно. Гермиона удивляется: она же отправила ее к родителям. Это же была сова Гарри, сжимающая в клюве новый выпуск газеты. У девушки сердце кровью обливается от осознания того, что проводит свои расследования в тайне от друзей. Просто она, как ей казалось, могла здраво все воспринимать. Но это утверждение было далеко от истины. Грейнджер читает очередную заметку о какой-то жертве. Сегодня кровь в жилах не стынет и тошно не становится. Девушка уже просто привыкла ко всем этим смертям и почему-то безразлично относится к зверским колдографиям. Сейчас ее уже сложно чем-то удивить. Куда больше девушку интересует статья на первой полосе газеты. Был вычислен еще один Пожиратель Смерти. А если быть точнее – пожирательница. Но даже не это вызывает шок Гермионы. Она действительно растеряна, когда из газеты на нее смотрят глаза Эмили, старосты Рейвенкло. Неужели даже такие, как она, могут позволить себе подобное? Грейнджер ни за что в жизни и не подумала бы на нее. Возможно, играть наивную дурочку – это злобная тактика той. Возможно, Гермиона слишком сильно сосредоточилась на посторонних вещах, что перестала замечать очевидное. Слишком много «возможно» развелось в ее жизни. Гриффиндорке дурно от всех этих бумажек вокруг, от всей той информации, которую приходится держать в голове. Какого черта она вообще ввязала себя в эту байду? Гермиона – маглорожденная, вот простое объяснение всему. Но дела не ладились. От друзей тоже проку не было: они даже за завтраком вбивают ей в голову, что Малфой – явно не так прост, а девушке стоит вывести его на чистую воду при возможности. У Гермионы было несколько причин подозревать его в принадлежности к Пожирателям, но еще больше, чтобы сомневаться в этом решении. Разве можно судить человека за что-то, но не иметь подтверждений? Грейнджер вспоминает случай в подземелье, произошедший еще неделю назад. Драко на какой-то момент продемонстрировал то, что тьма в его душе имеет просветы. Возможно, еще можно все изменить. Но захочет ли она этим заниматься? Гермиона закрывает глаза и видит перед собой Пэнси Паркинсон, которая матом ее посылала еще вчера. Но девушка ведь тоже не растерялась, намереваясь пульнуть в нее заклятье, но Гарри появился слишком некстати. И с каких пор Грейнджер ведет себя так? Временами она смотрит в зеркало и не узнает в отражении себя. Что-то изменилось во взгляде Гермионы. Девушка стала более жесткой что ли. Возможно, жизнь ломала ее изнутри, заставляя пропитываться чем-то темным, а она так некстати отталкивала от себя друзей, которые всегда были способны вдохнуть в нее новую порцию света. Гермиона натягивает старые джинсы и свободный свитер. Наведя подобие порядка в комнате, гриффиндорка зажигает кончик палочки при помощи заклинания и начинает обход по территории школы. Грейнджер нарушители ни разу за эти полтора месяца не попадаются. Неужели ученики решили проявить совесть? Девушка в этом крайне сомневалась, подозревая их в более поздних прогулках. Вот сейчас и проверит, время ведь уже перевалило за два часа ночи. Как ни странно, в коридорах было пустынно. Даже Филч где-то задремал со своей кошкой, предпочитая позволить Хогвартсу заснуть глубоким сном. Как только Гермиона собирается закончить свой обход и погасить палочку, она слышит какое-то шарканье за углом. Девушка готовит палочку и двигается в сторону доносившегося звука. Грейнджер едва ли не спотыкается о чьи-то ноги, перед тем как посмотреть, кто же нарушил порядок. У Гермионы глаза расширяются, но она отчего-то вовсе не удивлена, что прямо перед ней стоит Драко Малфой, сжимая полупустую бутылку огневиски. Заприметив Грейнджер, он громко выругался и сделал глоток обжигающего напитка. Он смотрит на нее с враждебностью, но девушка тоже не могла сказать, что была счастлива от их встречи в три часа ночи. – Что ты делаешь в коридоре ночью, Малфой? – Гермиона задает слишком очевидный вопрос. Драко усмехается и машет бутылкой с алкоголем прямо у нее перед глазами. Если он будет продолжать в таком темпе, то так и до алкоголизма недалеко. Гермиона отчего-то покрывается мурашками и пытается скрыть внезапно появившуюся дрожь в голосе. Это же смешно: она – староста школы, это Малфой должен бояться, а не наоборот. Девушка теребит свой свитер и пытается собраться с мыслями, но ничерта не выходит. В присутствии слизеринца она теряется. И это далеко уже не в первый раз. Грейнджер сжимает ладони в кулак, в то время как Малфой откровенно над ней насмехается. Девушке плевать: она унижаться не будет, лишь дождется его ответа. – Дура ты, Грейнджер, – говорит он, путаясь в словах. – Что я могу делать ночью с бутылкой огневиски? Я тут бухаю, не в комнате же этим заниматься. Нотт и Забини вольют в себя всю эту дрянь еще раньше, чем я успею понюхать. Гермиона морщится. Конечно, она никогда не считала, что у Малфоя есть хотя бы один настоящий друг, но, видимо, все его «друзья» никогда такими и не являлись. Да она бы отдала Рону и Гарри последнюю крошку хлеба, если бы знала, что им угрожает смерть от голода. – Тебе вообще плевать на своих друзей? – снова спрашивает она, заставив парня все принять в штыки. – Малфой, я думала, что у тебя есть хоть проблески человеческого, но, видимо, ошиблась. Слизеринец резко прижимает ее к стене. Бутылка с огневиски едва ли не выскакивает из его ладони, но Гермиона ловит ее и борется с желанием сделать из горлышка глоток. Девушка все еще держит палочку в ладони, поэтому видит, как блестят глаза Драко то ли от алкоголя, то ли от злости. Гермионе больно. Она испытывает некое дежавю, но не может дать этому разумное объяснение. Девушка слышит свой пульс, который сейчас вряд ли похож на нормальный. Вспоминается ситуация в классе, но даже тогда она не чувствовала себя так напряженно, как сейчас. Тогда Малфой был не настолько пьян, как сейчас. – Да, я чертов собственник, Грейнджер, – шепчет он ей в самое ухо, прижимая к стене весом собственного тела. – Я не привык делиться своим с другими. Мое принадлежит только мне. И точка, никаких чертовый запятых. Не пытайся читать мне морали и сравнивать со своими отмороженными дружками. Ты и сама знаешь, что это бесполезно, Грейнджер. Когда такие зазнайки, как ты, пытаются влезть в чужие жизни, это заканчивается плачевно. Поэтому смирись и давай просто сделаем вид, что мы ночью не встречались. Гермиона молчит. Драко ее отпускать тоже не спешит. У девушки на запястьях точно синяки останутся, но она молчит, не желая демонстрировать свою слабость. Внутри какое-то тепло распространяется, заглушая физическую боль. Грейнджер не может найти научных или логических объяснений тому, что сейчас происходит, поэтому продолжает дышать часто-часто, в то время как Драко забирает у нее бутылку и делает последний глоток, окончательно опустошая ту. Гриффиндорке в какой-то момент становится страшно. Она такая беззащитная в его руках, никто не последует ей на помощь и не услышит криков, если потребуется. «Не потребуется, – кричало что-то внутри». – И что же твое, чертов придурок? Как люди отличают «это» из тысячи другого? Малфой улыбается ей кривой улыбкой и больно-больно перебирает пальцами ее волосы, едва не выдирая те с корнем. Гермиона задается вопросом: «Почему я терплю?» У нее в руках палочка, а Драко точно не успеет дать отпор, но что-то словно блокирует каждое ее движение, заставляя повиноваться. Грейнджер в панике. Нужно скорее валить отсюда, но ноги приклеились к полу, а сердце стучит, как бешеное. Слизеринец отчего-то разражается смехом, а потом вплотную наклоняется к ее уху и как-то по-змеиному шипит: – А ты разве еще не поняла, Грейнджер? Не поняла, что ты и есть то «мое», которое другим трогать не положено. Кто еще может стать моей «грушей», как не ты. Нужно каждый день оттачивать свою технику, а ты как раз подходишь. Жалкая магла, за которой скоро придут и убьют. Смертница, смертница, смертница. Гермиона его толкнуть пытается, но Драко еще сильнее прижимается к гриффиндорке. Палочка выскакивает из ее рук вместе с той чертовой бутылкой. Ужасный звук заполняет весь коридор, поэтому Грейнджер не находит ничего лучше, чем затащить Малфоя за ближайший угол. Да вот только никто не спешил проверять, что же произошло, а Гермиона только сейчас понимает, что сжимает руку Малфоя, вонзая собственные ногти прямо ему в ладонь. Парень, воспользовавшись замешательством девушки, вновь одерживает преимущество. Грейнджер понимает, что теперь уже точно все пути к спасению были заблокированы, поэтому просто стоит и молчит. Стоит и молчит. – Кажется, ты еще спросила, как люди отличают «мое?» Так вот, я оставляю за собой следы, Грейнджер. Мне чертовски нравится клеймить их, а потом слышать стоны под собой, знаешь? А еще мне адски приятно наблюдать за тем, как все кричат им вслед «шлюха», а парни перестают обращать на таких внимание. Да, я садист, но не тебе меня судить. Никто не может судить меня, кроме собственной матери, которой вообще плевать. Я неуправляемый, я погряз во тьме, но мне это нравится. Гермиона собирается возразить что-то или вовсе ударить Малфоя между ног, да вот только была одна проблема… Драко зачем-то целует ее, сминая губы до боли и оставляя на них кровоподтеки. Привкус алкоголя смешивается с металлическим, заставив почувствовать приступ тошноты. Малфой продолжает крепко сжимать ее запястья и едва ли не засовывает ей язык прямо в глотку, но самое странное во всем этом было другое. Грейнджер отвечала. Сначала боязливо, а затем смелее и смелее, вырываясь из хватки Драко и позволяя собственным пальцами запутаться в его платиновых волосах. Девушка не отвечала за свои действия, разум словно затуманился и сейчас вместо нее был совершенно другой человек. Рваные поцелуи приносят адское удовольствие им обоим, после чего Малфой плавное перемещается к ее шее и оставляет несколько засосов. Гермиона дышит часто-часто, намереваясь вновь поцеловать его, а затем в голове что-то щелкает. Гриффиндорка отталкивает Драко как можно дальше, смотря на него округлившимися глазами. Малфой сам не отдает отчета тому, что только что сделал, но самое непонятное было то, что им обоим понравилось. Гермиона собирается что-то сказать, но слова застряли в глотке. Убежать тоже не удается. Единственное, что получается, – стоять, как истукан, и ждать чего-то. Малфой громко смеется ей в лицо и вытирает губы рукавом. Грейнджер отчего-то становится от этого слишком больно. До такой степени, что сердце в груди сжимается. Ему смешно, а ей больно. – Вот видишь, Грейнджер. Я всегда отмечаю «мое». Скоро дойду и до тебя окончательно. Драко сам не понимает, зачем вкладывает во фразу столько яду, да и зачем вообще говорит это, но от пощечины Гермионы становится так гадко, как не было ни с одной девушкой. Странно все это. – Ты, ты… Ты сволочь, Малфой. Иди к черту. Грейнджер бежит в свою комнату, позволяя взять верх эмоциям. Она рыдала навзрыд, из нее выходила вся та дурь, которой она позволила победить всего несколько минут назад. Какого черта он поцеловал ее? А какого она ответила? Сложно, сложно, сложно. Но еще сложнее было то, что той ночью Малфой ни разу не назвал ее «грязнокровка», а еще не побежал сразу же мыть свои платиновые волосы, чтобы избавиться от ее прикосновений. Драко был слишком бухой, чтобы вообще осознать, что происходит. Завтра он точно пожалеет. Но самое ужасное во всей этой истории было другое. Кажется, Гермиона начинает чувствовать к нему что-то совершенно несхожее на ненависть.