И ещё одна случайность

Этот год выдался для Люциуса Малфоя каким-то нервотрёпным. Паркинсон настойчиво намекал, что его щекастая наследница вполне созрела для брака, пришлось отбояриться родовым кодексом. Александр отстал, зато оживился Майлз Буллстроуд, чья младшенькая, угрюмая и какая-то мужеподобная девица, училась на одном курсе с Драко. Заинтересовались и Гринграссы. Их девочки – четырнадцатилетняя Дафна, тринадцатилетняя Астория и десятилетняя Трейси – могли похвастаться не только славным приданым, но и симпатичной внешностью. Правда, вот происхождение подкачало – дед Честера Гринграсса был магглорожденным. Самое противное – Люциус прекрасно понимал, с чего так забегали былые соратники. Метка начала зудеть ещё с весны, неумолимо наливаясь чернотой. Лорд возвращался, и не было в том радости ни для кого, кроме разве что азкабанских сидельцев. Ещё и Турнир этот Тремудрый… И параноик Грюм в Хогвартсе… И методы его гадские – после той истории с прилюдным превращением в хорька Драко два месяца кошмары мучили! Финал Турнира превзошёл все ожидания. Метка жгла, как крапива. Северус и ублюдок Каркаров, из-за которого Люциусу пришлось месяц просидеть в Азкабане и потратить немалую сумму на откупные, тоже чувствовали это. Северус скрёб предплечье, но старался делать это незаметно, Каркаров же чесался так яростно, что сидящий напротив министр начал нервно на него поглядывать, и наконец отодвинулся и тихонько наложил Антиблошиное. Ожидание нарастало вместе с напряжением, и разрядка наконец последовала, да такая, что хуже придумать сложно!.. После известия о смерти Гарри Поттера и возрождении Лорда Фадж впал в истерику, Дамблдор посерел и схватился за сердце, Молли Прюэтт – ах, пардон, Уизли! – подняла истошный крик, оплакивая мальчишку, который, оказывается, был ей как сын и даже более того… Зарыдали студентки, толпа малолетних авантюристов окружила Скримджера, требуя немедленно записать их в авроры и отправить в бой, дабы они могли отомстить за Гарри!.. Августа Лонгботтом пришла в себя первой: схватила внука в охапку и аппарировала прочь с воплем: «Я тебе покажу!..» Родители остальных юных идиотов тоже очнулись от потрясения и среагировали аналогично. Метка внезапно перестала зудеть и словно бы пропала. Люциус с трудом подавил желание завернуть рукав и осмотреть предплечье, над доблестной толпой и так витал призрак лозунга «Бей слизеринцев!» Затем Фадж углядел среди окружающих человека, который показался ему незыблемой скалой в орущем и рыдающем море, пробился к Люциусу и вцепился в него, как ребёнок в плюшевого мишку. И вместо того, чтобы вернуться в мэнор и заняться анализом ситуации, Малфой был вынужден три часа подряд на пару с Руфусом Скримджером утешать Корнелиуса, который то лил слёзы, то принимался верещать, словно истеричная дамочка в климаксе. В довершение всего сегодняшнего безобразия, прямо посреди очередной невнятной тирады этого (прости, Мерлин!) министра, в голову Люциуса проникло вкрадчивое шипение: «Мой ссскольссский друг…» Последняя соломинка едва не сломала Малфою хребет. В свете всего вышесказанного, неудивительно, что преображение грозного и непредсказуемого Лорда в обворожительную, умную и воспитанную Леди было встречено с невероятным облегчением. Шаткую легенду Томазины Малфои приняли безоговорочно, тем более, интересы леди Гонт были направлены, в первую очередь, на благополучие мужа и сына, бредовые идеи предшественника волновали её значительно меньше. Правда, когда Люциус попытался намекнуть милой даме, что она могла бы избавить его от Метки, а себя – от всех этих хлопот, связанных с сомнительным наследством, то нарвался на вздёрнутую по-риддловски бровь и брошенную со знакомой интонацией фразу: «Что-что вы сказали, лорд Малфой?» Лорд Малфой дураком не был, а потому поспешно отыграл назад. С членами семьи Тёмной Леди особых проблем тоже не было. Её супруг происходил из американских Краучей, имел довольно смутное сходство с Бартемиусом-старшим (бесследно сгинувшим во время Тремудрого Турнира) и обладал флегматично-ироничным нравом. С ним в компании было приятно оценить крепость и полноту вкуса выдержанного коньяка из погребов мэнора, обсудить последние новости, дать характеристики действиям министра… А Мередит Гонт, задумчивый подросток пятнадцати лет, и вовсе не доставлял старшим хлопот. Люциус показал юному гостю жилое крыло, библиотеку, парк и конюшни. Мередит с интересом осматривался, задавал хозяину вопросы – довольно наивные, надо сказать, но для мальчика, выросшего в демократической Америке, вполне естественные. У Нарциссы с леди Гонт и вовсе завязалось нечто вроде дружбы. Нет, определённо, сюзерен, озабоченный подбором туфель к сумочке, гораздо безопаснее сюзерена, озабоченного идеей мирового господства… Обретя наконец-то приличную крышу над головой, Томми позволила себе слегка расслабиться. Слегка – потому что с хозяевами Малфой-мэнора, при всей их доброжелательности, следовало держать ухо востро. Люциус Малфой, хитрюга и интриган, уже сделал попытку выскользнуть из-под её крыла. Не то, чтобы Томазине было так уж нужно сомнительное братцево наследие, но Метка – единственный рычаг давления на гостеприимного хозяина, так что пусть уж пока всё остаётся, как есть. Нарцисса, которую Томми помнила трёхлетней малышкой, выросла в классическую «леди Блэк», то есть в ней было нечто, общее для всех девушек этого семейства, в остальном ужасно непохожих. Вальбурга, Каллидора, Цедрелла, Дорея, Минодора, Формоза… Все они учились в Хогвартсе вместе с Томазиной, всех она знала достаточно хорошо, и в каждой видела это неуловимое нечто, объединявшее всех Блэков от мала до велика. В этой реальности от огромного семейства остались рожки да ножки. Смешной нескладный Орион, вспыльчивая Вальбурга, страстный охотник Арктурус, нахальный озорник Альфард, добропорядочная Цедрелла, романтичная Дорея, суровая замкнутая Формоза… Все они сгинули в горниле Второй Магической войны. Сириус Блэк, первенец Вальбурги и Ориона, единственный и последний мужчина в роду, наследников не имел и обзаводиться ими не торопился. Да и вообще, находился в розыске. Каллидора из нескладной и бестактной, но доброй и дружелюбной девушки превратилась в костлявую чопорную старушенцию. Первое имя она отбросила вместе с девичьей фамилией и теперь была известна как Августа Лонгботтом. - Тётушка Августа в войну потеряла мужа и старшего сына, - рассказывала Нарцисса, перебирая тонкими пальцами край батистового платочка. – А кузен Элджернон, младший брат Франциска, ужасно эксцентричен. Он наотрез отказался жениться и… ходят слухи о его нетрадиционной ориентации… - Нарси скромно опустила глазки. - А тётя Минодора, леди Прюэтт, вот уже двадцать лет никого не принимает и сама не покидает мэнора. Кузина Мюриэл – это её старшая дочь – говорит, что тётушка до сих пор носит траур по сыновьям и не позволяет переделывать их комнаты, превратила их в мемориал… И комната Маргарет, младшей дочери, тоже в неприкосновенности, хотя сама кузина Молли жива и здорова. Впрочем, это вполне в духе… - леди Малфой внезапно осеклась, в её серых глазах мелькнул испуг. - Вполне в духе чего? – заинтересовалась Томми. - Но вы же знаете, леди Гонт… - неуверенно протянула Нарцисса. - Нарцисса, дорогая моя, - как оказалось, «братец» звал по именам всех своих последователей и членов их семей, и Томми не стала ничего менять, - ты в курсе, что в унаследованной мною памяти имеются лакуны. И я неоднократно просила тебя обращаться ко мне без титула! - Простите… Томазина, - слегка натянуто улыбнулась леди Малфой. – Я обязательно привыкну, просто… вы так похожи на Лорда, а он не терпел фамильярности даже от своих соратников… Ещё раз простите.