Ты приобрёл дурную привычку

Dorothy — Down To The Bottom

      Звук будильника разносится по комнате, раздражая Чонгуков слух, но скоро очень утихает, заглушённый неаккуратным ударом его руки и Чиминовым стоном. Он отпихивает часы чуть дальше, будто это может действительно заткнуть его и предотвратить повтор сигнала через пять-десять минут, а затем легко шлёпает ладонью по бедру блондина, возвращая руку на его задницу.       Чиминовы ноги закинуты на плечи Чонгука, в то время как плечи гонщика с силой упираются в матрас, бёдра чуть приподняты засчёт подложенных под поясницу подушек. Хорошенькая каштановая голова находится аккурат меж разведённых ног, язык, кружа, скользит глубже внутрь, большие пальцы аккуратно держат его розовую дырочку широко раскрытой. Над головой руки, прикованные наручниками к изголовью кровати, не имеют никакой возможности потянуться вниз и пальцами зарыться в мягкие Чонгуковы локоны, потому что Чон довольно дерзко заявил чуть ранее, что заставит Пака кончить от его языка, имея в виду, что тому касаться себя было категорически запрещено.              Самоконтроля у блондина достаточно, чтобы не прибегать к таким решительным методам, просто обоим идея прикованного к кровати Чимина показалась невероятно горячей. Чонгук до конца веков будет благодарен тому, что Чимин, кажется, имеет определённый кинк на его профессию, постоянно находя новые и изощрённые способы использования его рабочего снаряжения в постели.              Подкидывая бёдра вверх, Чимин откидывает голову, несильно ударяясь ею об изголовье, Чонгуков язык орудует так глубоко в нём, что он теряет возможность понимать, как так вообще.              — Ч-чёрт, Чонгук, да… — пальцы на руках сжимаются в кулаки, спина выгибается сильно над простынями, когда губы Чонгука кружат по чувствительному колечку мышц, чуть втягивая кожицу в горячий рот. — Господи… продолжай, Чонгук, ты т-так хорош в этом.              Пак готов поклясться, что Чонгук улыбается, слыша эти слова, и ему даже вроде как хочется легко ударить его. Чимину прекрасно, он готов признать, что Чон способен заставить его кончить вот так с помощью своего языка прямо сейчас, просто хочется практического подкрепления принятого факта. Не имеет значения, кто выиграет в очередной их глупой игре, блондин просто очень хочет почувствовать абсолютно точно бесподобный оргазм, который скрутит его, поломает и разнесёт по разным сторонам.              — Г-господи, твой грёбаный язык… — слова путаются, исчезая совсем в стоне, бёдра бесстыдно толкаются навстречу чоновскому лицу, рука офицера твёрдо сжимает ногу, чтобы удержать разошедшегося парня на месте. — Я м-мог бы… часами сидеть на твоём л-лице, с этим языком, так потрясающе т-трахающим мой зад… о мой бог.              Он снова с громким стуком ударяется затылком об изголовье, пятки настойчиво давят на Чонгукову спину.              — О да, Чонгук, вот так… да, сделай меня влажным… Чёрт, ты так хорош… я вот-вот кончу… Ах-ха, да, Чонгук… я… Чт… Какого чёрта ты делаешь? Не останавливайся.              Чиминовы глаза неотрывно следят за полицейским, отстраняющимся от него и только что чуть не выигравшим в им же придуманной игре. Пак так близко. Какого чёрта вообще происходит в чоновской голове? Ему же лучше, чтоб это не было его изначальным планом. Чимину вот вообще не страшно сесть в тюрьму за его убийство.              — Этот грёбаный будильник звонит уже в шестой раз, — говорит Чонгук, проходясь большим пальцем по своим губам, собирая с них слюну. Господи, после этих слов Чимину только и хочется, что освободить свои руки и объезжать упрямца до тех пор, пока оба они не кончат.              — Ты продолжал считать, несмотря на то что твой язык был всё это время в моей заднице? — спрашивает он, поднимая брови. Пак пытается потереться о Чонгука, пока тот наклоняется ближе, чтоб снять наручники, — я впечатлён.              — Я опоздаю.              — И что? — вздыхает Чимин, когда метал не давит больше на кожу запястий. Он облизывается, глядя на Чонгука поплывшим взглядом, его перевозбуждённая плоть пульсирует, требуя прикосновений. Ему просто хочется Чонгуков язык или его пальцы, или член, хоть что-нибудь почувствовать снова в своей заднице. Чонгук не уйдёт, пока не доведёт начатое до конца. — Просто добавь это в список своих рабочих промахов.              — Эй, должен сообщить тебе, что до нашей встречи я был прекрасным копом.              — Ага, поверю, только когда увижу, как ты арестовываешь кого-нибудь вместо того, чтобы отпустить его с предупреждением.              Чонгук смеётся, нависая над Чимином. Тот начинает отодвигаться, хватает полицейского за руки и резко толкает назад, вдавливая бесцеремонно в матрас. Чон фыркает, глядя внимательно на Пака, довольно на нём восседающего и с силой надавливающего на его плечи, чтобы не убежал, видимо.              — Я не отпускаю всех подряд с предупреждениями.              Чимин двигает бёдрами, член, блестящий выступившим на головке предэякулятом, скользит по чонгуковскому.              — Чертовски близко, — говорит гонщик, почти выдыхая слова, невероятно довольный, что получил возможность двигаться, о которой мечтал весь вечер, — а я весь первый месяц или около того думал, что особенный, — очередной толчок бёдрами, и Чонгук хватается за них, ладони скользят беспорядочно, останавливаясь на ягодицах, сжимая мягкую плоть. — Ты же не трахаешься с каждым, кто сломя голову носится по шоссе, не так ли?              — Чёрт возьми, нет, — Чоново дыхание становится тяжелее, под кожей видно, как напряжённо ходят желваки, когда младший сильнее прижимает Чимина к себе. — Только с тобой! Чёрт, ты делаешь меня таким твёрдым, Чимин.              — Я знаю, — Пак одаривает хитрой усмешкой парня под собой, ногти легко царапают кожу на его беспокойно вздымающейся груди. Он имеет невероятную власть над офицером, — так возьми меня перед тем, как уйдёшь.              — У меня нет времени, — Чонгук стонет, ладони удобно пристроены на округлых паковских ягодицах, глаза слегка прикрыты.              — Уверен, оно у тебя есть. Незачем больше тянуть. Просто вставь мне уже и оттрахай меня так жёстко, как только можешь, пока не кончишь, — Чимин усмехается недобро, наслаждаясь тем, как это сводит Чонгука с ума, — очевидно, я достаточно подготовлен.              — Как романтично, — язвит Чонгук, открывая глаза, чтобы посмотреть на парня.              В Паке словно щёлкает что-то.              — К чёрту романтику, Чонгук, — рычит он на ухо, бледно-красные полосы появляются на груди младшего, пока гонщик в очередной раз безжалостно вскидывает бёдра. — Трахни меня этим большим охренительным членом, чтобы я нормально стоять не мог. Ну же, не делай вид, что не хочешь видеть мой покрасневший зад, весь покрытый синяками из-за твоих толчков.              В этот раз щёлкает что-то в Чонгуке. Он хватается за Чиминову талию и переворачивает его: теперь живот касается тёплой простыни, а бёдра задраны вверх так, что попа соблазнительно маячит перед самым носом. Пак неосознанно улыбается, когда Чонгук всем весом наваливается на него, влажным членом скользит между ягодиц, дразня розовую дырочку.              Теплые ладони мягко касаются каждого сантиметра кожи. Плечо отзывается лёгкой болью из-за несильного укуса, мягкий шёпот обжигает ухо:              — Достань смазку, Чимин.              Пак стонет от собственного имени, произнесённого Чоном, пальцы отчаянно шарят по кровати, тянут простыни до тех пор, пока не находят ту потрясающую маленькую бутылочку и не передают её Чонгуку.              — Посмотри на себя, — шипит на ухо офицер, где-то позади слышится звук открывающейся бутылочки, и Чон широким движением размазывает немного жидкости по собственному члену. — Так не терпится, чтобы я заполнил твой потрясающий зад. Чёрт, как я вообще подумать мог о том, чтобы уйти, не доведя дело до конца?              Чимин смеётся задушено, плаксиво.              — Наконец-то в себя пришёл, — задыхаясь, произносит он, чувствуя, как головка чоновского члена скользит мимо колечка мышц, руки раздвигают ягодицы, — отлично, а теперь заполни меня этим членом… ах, блядский бог. — он почти кричит, стоны безостановочно срываются с его губ, стихая только когда дыхание застревает где-то в горле, пока Чонгук толкается в него, легко скользя.              Гонщик тянется назад, одной рукой хватаясь за Чонов бок, другой — за его бедро, впиваясь ногтями и закидывая голову. Он стонет, подмахивая бёдрами, когда Чон выходит сначала, а затем резко толкается обратно, набирая совсем уж беспощадный темп, и, кажется, сходит с ума от обжигающего внутренности желания получить свой оргазм.              — Чёрт, чёрт, да, заполни меня, — мурлычет Чимин, чоновская рука хватается за его плечо, удерживая и трахая с оттяжкой, входя так глубоко, чтобы тот чувствовал каждым отвоёванным сантиметром. — Ты т-так хорош… заставь меня кончить от одного твоего члена… если у тебя н-нет времени сделать это языком, с-сделай членом. Я зн-знаю, ты можешь… — твёрдый толчок чоновских бёдер заставляет Чимина закричать, внутренности съедает огнём, когда крупная головка давит на простату, беспощадный темп всё ещё вбивает влажное от пота тело в матрас, лицо упирается в подушку, а одна рука намертво цепляется за изголовье.              Чонгук обнимает рукой паковскую талию, ставя его трясущееся тело на четвереньки, истекающий смазкой член крепко стоит, пачкая влажными разводами живот. Пак продолжает держать одну руку позади, чтобы отталкиваться от Чонгука, встречая каждый его новый толчок, принимая в себя так глубоко, как только может.              — Боже, только посмотри, какой ты мокрый для меня, Чимин, — рычит Чонгук. Он прижимается ближе, губы беспорядочно скользят по паковской спине, язык собирает с горячей кожи солёные дорожки пота. Он водит свободной рукой вверх-вниз по напряжённому бедру гонщика, сохраняя темп, хотя звук чиминовского голоса, ломающегося на каждом даже самом незначительном движении, сводит с ума, заставляя его бёдра двигаться в лихорадочном, скачущем ритме.              Он едва заставляет слова слетать с собственных губ, совсем теряя рассудок от тепла узких Чиминовых стеночек, влажных благодаря смазке, предэякуляту и, возможно, немного чоновской слюне. Дьявол, там, вероятно, осталось ещё немного его спермы с первого утреннего раунда.              — Ты принимаешь мой член так… так чертовски хорошо, Чимин, господи, ты такой… — он так сильно толкается в Чиминов зад, что гонщик едва не врезается в изголовье, пошлые шлепки голых тел друг о друга и так идеально влажное скольжение его члена в паковской дырочке заставляют Чона толкаться глубже, сильнее, быстрее. — Ты такой… чертовски горячий, Чимин… так хорошо…               Чимин сжимает простыни, комкая их, костяшки белеют из-за хватки, а горло саднит из-за постоянных выстанываний чоновского имени.              — Я… я сейчас… — Пак срывается на длинный низкий стон, продолжая подмахивать толчкам, такой тщательно растраханный и растянутый его членом, такой опьянённый ощущением толстой, скользящей в нём плоти, находящейся в нём так глубоко, что неконтролируемая дрожь крупными волнами проходится по всему телу вплоть до головы. — Могу кончить п-просто от того, как хорошо ты трахаешь меня, Чонгук. Я ч-чертовски люблю твой член. Ну же, — он тянется назад к льнущему к его спине Чонгуку, закидывая руку ему за шею, — давай, заполни меня. Заполни меня так, чтоб я не смог держать всё это в себе… Кончи в меня, Чонгук, давай же…              Его голос толкает Чона прямо за черту, он входит в Чимина максимально глубоко одним мощным толчком таза, руки до синяков впиваются в бёдра гонщика. Выскуливающий его имя Пак — самая прекрасная музыка для ушей, голос поднимается выше обычного, когда член старшего дёргается, выстреливая белёсыми струями на кровать, всё тело трясёт неконтролируемо от оргазма.              Чимин издаёт задушенный стон, когда Чон снова вбивается в него, продолжая трахать в том же слишком нетерпеливом темпе, ничуть не замедляющимся даже из-за чиминовского оргазма, из-за его криков. Потому что между всем этим он умоляет Чона не останавливаться, как делает всегда, потому что он любит чувствовать себя настолько разбитым и размазанным по кровати, любит, как сильно это заводит самого Чонгука — трахать Чимина, который едва вообще может выдержать такой напор, кожа которого полыхает жалящим пламенем, нервы ревут, буквально орут из-за перевозбуждения.              Чонгук снова жёстко придавливает его к кровати, когда, наконец, кончает в Чимина, наполняя сжимающуюся дырочку, горячую и влажную на его члене, добавляя к общему бардаку свой тихий скулёж, смешанный с довольным бормотанием кайфующего Пака.              Он садится ровно, рукой скользит вдоль позвоночника гонщика, аккуратно выскальзывая из растраханной дырочки; тонкая полосочка спермы тянется следом по промежности и впитывается в смятые простыни. Чимин, несмотря на то что несколькими секундами ранее едва способен был дышать, перекатывается на спину и закидывает ногу на чоновскую талию, прижимая его ближе, руки тянут голову ниже за поцелуем.              Он совсем лёгкий, на выдохе, потому что ни у одного из них нет сил на что-то большее. Пак кусает чонову нижнюю губу, ощущая собственными его горячий вздох, а затем скользит внутрь. Он лениво соединяет их рты, дразня, играясь с Чонгуком, руками водит по его телу, влажному из-за быстро остывающего пота. Губу его оставляют в покое чоновские, целуя и впиваясь легко в острую линию челюсти.              — Ладно, — шепчет Чимин в самое ухо полицейского, — а теперь тебе действительно пора на работу.              В этот раз именно Чонгук тот, кто не хочет прерывать их маленькую утреннюю идиллию. Однако, в конце концов он слезает с кровати и начинает носиться по квартире, собираясь и используя полотенце, чтобы очистить себя, ведь времени на нормальный душ совершенно не остаётся.              Чимин же движется томно, спокойно, не спеша приводя в порядок себя и снимая с кровати грязные простыни, небрежно накидывая вместо этого несколько свежих одеял. Он снова ложится и тянется, переворачивается на живот, укладывая подбородок на сложенные руки и наблюдая за опаздывающим Чонгуком.              — Эй, — зовёт он через всю комнату, а Чон может уделить ему лишь один взгляд, медленный, чуть задерживающийся, но по-прежнему лишь непродолжительный взгляд. — Ты должен прийти ко мне в следующие выходные. Ты говорил, что не работаешь. Так ведь?              — Да, у меня выходной, — Чонгук останавливается с полунатянутым на ногу ботинком и поворачивает голову в сторону Чимина. — Правда? К тебе?              — Ага. Хочу, чтоб ты увидел, наконец, мой дом.              — Честно говоря, я уже начал думать, что ты живёшь в своей машине. Ты прежде никогда даже не упоминал свой дом.              — Ну, теперь упомянул, — смеётся Чимин. Он переворачивается обратно на спину, голова свисает с кровати, так что теперь он видит перевёрнутого Чонгука. — Так… ты придёшь или нет?              — Да, конечно. Напиши мне, и мы выберем время, когда я смогу прийти. Мне пора. Я действительно не могу опоздать, — Чонгук спешит через комнату, чтобы чмокнуть Пака в губы, вызывая тем самым счастливую улыбку в ответ. — Запри дверь, как будешь уходить.              — Будет сделано, Офицер.              — О, да брось, не называй меня так, когда я одной ногой на выходе уже, — рычит Чон, оставляя на губах Пака ещё один, последний, поцелуй, разворачиваясь к двери. Чимин перекатывается снова, чтобы как следует посмотреть на полицейского, брови удивлённо ползут вверх с того факта, что Чонгук, кажется, почти физически неспособен уйти от него. — Снова возбуждаешь меня прям перед работой. Ты настоящая угроза моей работе, Пак Чимин.              Чимин хмыкает в ответ и ползёт назад, чтобы утонуть в горе невероятно мягких подушек.              — Я же увижу тебя перед сменой сегодня? Остановишься у бара?              — Конечно, — говорит Чонгук. — Какой идиот вообще упустит шанс в очередной раз посмотреть на тебя?              Чимин лишь усмехается на его слова, лениво маша рукой на прощание, когда Чонгук выходит из комнаты. Ему нравится, как у полицейского загораются глаза от такого незначительного жеста, как он широко улыбается от уха до уха, накидывая куртку и покидая квартиру. Чимин укладывается удобно на кровати, слыша захлопнувшуюся входную дверь, слишком ленивый, чтобы двигаться и идти в душ прямо сейчас. Он хватает телефон и начинает просматривать новостные ленты так буднично, будто и не из него буквально только что всю душу вытрахали во всё ещё хранящий тепло двух тел матрас.