Новая жизнь Максима Каммерера

- Как же Вы попали сюда? И почему остались на Саракше? – задумчиво спросил Максим Каммерер у Рудольфа Сикорски. Прошло всего несколько часов после взрыва Максимом Центра. Кое-как удалось успокоить общественность. Потерявшие сверх-контроль напуганные жители Страны Отцов выплеснули в непродолжительных уличных бесчинствах свою энергию страха и, опустошённые, словно обесточенные приборы, разошлись по домам. Предстояло решить, что делать дальше. Странник, он же Рудольф, смирился и, кажется, даже уже проникся всем произошедшим. Теперь предстоял долгий и трудный путь по восстановлению Страны, начавшийся со столь же долгого и трудного разговора. Рудольф мерял комнату шагами, изредка поднимая на земляка умеренно-холодный взгляд. Наконец, приостановившись и глядя куда-то в угол, Сикорски заговорил отрешённым голосом: - Сразу видно, Каммерер, что ты ещё очень молод. И я был таким же. Идеальный человек в идеальном мире. Нет ссор, нет болезней, нет экологических катастроф. Цель достигнута, путь человечества пройден до высшей точки. И вот ты, идеальный долгожитель, биомашина, живёшь, живёшь, живёшь своей идеальной жизнью… и думаешь: а жизнь ли это? Когда не к чему стремиться, нечего желать. И все вокруг такие же отлаженные, супер-воспитанные. Я отправился в ГСП просто от скуки, но попав сюда… меня просто захлестнули невиданные до этого эмоции: страх, неприятие, ненависть… адреналин кипел. Шла гражданская война – я попал в самый её разгар. Меня схватили, пытали, впервые в жизни я чувствовал реальную боль, я боролся, я понял соль жизни, её ценность, великую жажду всего живого жить и продолжаться! О, Каммерер, только здесь началась моя жизнь! Неидеальная, искорёженная, настоящая! Познав мою практически полную неуязвимость, меня сразу сдали одному из главарей бунта, я вошёл в их доверие, помог им победить, много раз останавливал еле уловимым движением слова или мысли зверства, в тысячу раз более страшные, чем те, что ты видел… ооооо, эти излучатели – это меньшее, самое меньшее, на что были способны Неизвестные Отцы. Вот я остался. Жить, править, лавировать постоянно на грани и ощущать вкус опасности, неведомый мне в идеальном мире на планете Земля. Рудольф замолчал и снова стал расхаживать по комнате. Максим тоже молчал, не зная, как правильно ответить на эту исповедь. Он и сам уже частично испытал подобные чувства, но очевидно, что масштаб и диапазон пережитого Сикорским превосходили его опыт в разы. Пока Каммерер обдумывал речь земляка, тот снова остановился и теперь уже направил свой взгляд строго на Максима. - Пора нам решить, что делать дальше. На что готовы мы – и чего ни в коем случае нельзя допустить. С чего мы начнём? Коли уж ты взял на себя ответственность за судьбу этого народа, ты должен теперь искать решения. - А что думать? – оживился Максим. – надо просто сказать людям правду! СМИ ещё работают, излучения больше нет, люди смогут услышать и осознать то, что так долго скрывали от них. Скажем, что их облучали и зомбировали, скажем, что ретрансляторов больше нет, что надвигается голод и война с островитянами! Как есть скажем, и всё! Увлёкшись, молодой землянин с хрустом ударил кулаком по столу. - Хм, так-то оно так… много ли народу захочет поверить нам, двум чужакам? - Так мы не вдвоём выступим! Мы Раду возьмём, мы Зефа и Вепря возьмём! Каждый расскажет всё, что происходило с ним! - А потом что? Ну, возьмём, ну, расскажем, а дальше? – настаивал Сикорски. – начнётся паника, бунты, апатия. А мы будем только красивые слова говорить. - А потом, - Максима было уже не остановить, идеи идеального разума рвались наружу. – Потом мы организуем комитет! Все, кто захочет, будет приходить к нам, говорить с нами, выкладывать нам свои идеи, кто не верит – задаст самые неудобные вопросы и мы, массаракш, на них ответим! Мы ничего скрывать не будем! А потом мы победим и голод, и инфляцию! И с островитянами покончим! И внедрим систему Великого Воспитания в детские сады и школы, мы будем всем помогать! - Ребёнок. – сердито выплюнул Рудольф. Резко развернувшись, так, что его мантия со свистом рассекла воздух, он навис над земляком, глаза в глаза, и прорычал. – Как ты собрался покончить с островитянами, с этими живодёрами? Народ сильно обрадуется ещё одной войне! Голод тоже никто не захочет терпеть! Я уже не говорю о том, что до теории Великого Воспитания нам как до Земли пешком! - А у Вас есть план получше? Снова зомбировать народ и превратить их в куклы? Снова треть страны будет мучиться дважды в сутки от адской боли? ЧТО??? Сикорски фыркнул и оторвался от Максима, возобновляя своё бдение по комнате. - А потом? Саракш тоже станет идеальным миром идеальных людей? – с горечью спросил Рудольф. - Большинство людей хотят этого. Я уверен. Я знаю! Пусть, пусть есть такие люди как я или Вы, но простые, обыватели, они хотят длительного, надёжного, спокойного счастья! – Каммерер тяжело дышал, будто только что пробежал марафон. Он искренне хотел, чтобы его слова были правдой. Он желал равновесия и добра этому миру, пусть даже оно окажется слишком идеальным, слишком скучным. Максим ожидал новой гневной отповеди своего старшего земляка. Но Рудольф, вопреки ожиданиям, молчал, молчал долго, так, что Максим уже успел остыть от своей вспышки, и краснота почти спала с его напряжённого лица. - Ладно. Может быть, это я огрубел. Каждый ищет свою истину, Каммерер, и если кому-то идеальный мир покажется, как мне, непригодным для жизни – рано или поздно они научатся и полётам в космос, и свои ГСП организуют… пусть. Если нам удастся хотя бы вполовину достичь уровня Земли, если перестанет литься кровь, если мы сможем победить ложь… что ж, было бы неправильно с моей стороны не признать, что и тебя, и меня на этой планете, в самом жерле огня спасала искренность. Тебе, правда, не хватает выдержки, и самообладания. Зато у меня чувства и эмоции уже выхолощены. И то и другое – крайность. Нам стоит работать вместе. Только давай теперь без необдуманных шагов! Коли придёт в голову новая мысль – делись со мной. Всегда! Понял меня? Взъерошенные, измочаленные, но довольные планом, земляне разошлись на несколько часов отдыха. Предстояло поднимать с колен сорок миллионов человек.