Cur non?

Жильбер удивительно точно помнил все периоды своего отъезда: и то, как мучительно сильно не хотелось ему взять отпуск и уехать на родину, и то, как неласковый морской ветер хлестал крупинками соли по его бледному болезненному лицу, и то, как он еле дотянул до прибытия. Продолжительная работа измотала его почти до смерти. Маркиз разрывался между армией и конгрессом, почти не ел и не спал, что, конечно, сказалось на здоровье, и за несколько недель до отъезда он заболел воспалением лёгких. Лафайет оказался практически привязанным к кровати, не имея сил даже на малейшие движения. Он сам не понимал, как смог доплыть до родной Франции. Жильбер остался в Париже на какое-то время, сил на дорогу до Оверни не было совсем. Париж, душный, пыльный родной Париж… Он сам не думал, что будет скучать по этому городу. Просторные поля и леса в горах всегда притягивали его больше, чем узкие кривые улицы. Уже выпал снег, подмораживало, но не так, как в Америке (о, он не мог ни минуты прожить, не вспоминая о том, что на другой части света сейчас война, а он прохлаждается здесь!). Мягкий французский климат и отдых положительно на него повлияли, маркиз смог оправиться от болезни довольно быстро, и это бы произошло ещё быстрее, если бы не эти настойчивые слухи. О том, что «герой Нового Света» приехал в Париж, знали почти все в первый же день его прибытия. Он стал центром внимания сам того не желая, на улицах его узнали, шептались за его спиной, показывали пальцами… Все это значило, что ему в скором времени предстоит появиться при дворе, где он не был со своего отъезда. Лафайет практически ненавидел общество придворных. Ненавидел за их ужимки, наглую ложь прямо в лицо, лицемерие и неискренние улыбки. Здесь все было по-другому, не как в Америке, где все эмоции были настоящими, где чувствам нельзя было не верить. Теперь все внимание было приковано к юному маркизу, который не побоялся пересечь океан и побороться за чужую свободу. Сама Мария-Антуанетта потребовала произвести его в высший чин, но ему не нужны были эти чины, не нужны были награды. В первые же дни его засыпали огромным количеством вопросов. Спустя неделю все эти притворно-вежливые расспросы стали раздражать, но он все ещё отвечал вежливо и мило улыбался каждый раз. Никто не знал, что в душе он хотел послать все к черту и сбежать как тогда, в первый раз, на корабле обратно, но нынешний статус уже не позволял такого. Тогда он был мальчишкой, неизвестным никому, теперь он — одна из самых обсуждаемых личностей в высшем обществе. — Разрешите задать вам вопрос, месье? — раздался сзади незнакомый голос. Жильбер привычно обернулся и натянул дежурную улыбку, вглядываясь в лицо будущего собеседника. Потом он уже не вспомнит, кто это был, женщина или мужчина, и как этот кто-то выглядел, но сейчас в этом лице Лафайет уловил что-то странное, чему казалось бы можно было доверять. Улыбка его в кои-то веки стала живее от этого, и он забавно склонил голову набок. — Почему бы и нет?