***
В двенадцать лет родители Чуи развелись. В четырнадцать Чуя — задира, он ругается при учителях, часто опаздывает и засыпает на последней парте. Клишированный до кончиков рыжих волос, которые к концу второго триместра немного отросли и теперь едва касаются подбородка. У него постоянно расстёгнуты верхние пуговицы белой рубашки, а примерно через пару недель он завязывает чёрную ленту на шею. За два месяца до своих пятнадцати Чуя впервые поцеловался в женском школьном туалете. Осаму к этому моменту уже пятнадцать, у него окончательно сломался голос, онемело желание писать стихи, а на теле впервые появился порез, оставленный не собственными руками. В шестнадцать от обоих***
Они впервые встречаются в старшей школе. Однажды Осаму просит у Чуи списать-срисовать черчение. Накахара в этот момент рисует звёзды на запястьях, его красная гелевая ручка плывет по коже вместе с настроением Дазая. Чуя оживляет ещё одну крохотную звезду, чертит линию, собирая созвездие, смотрит на Осаму в течение долгих трёх секунд и бросает что-то вроде: «Я похож на того, у кого сделано черчение?» И название предмета произносит с интонацией одного большого знака вопроса. Дазай не уверен, знал ли Накахара о существовании этой дисциплины. Спустя неделю Осаму ловит затылком комок бумаги. Разворачивается и видит этого рыжего парня, который активно указывает ручкой на смятый клочок. Дазай вздыхает слишком громко для человека, находящегося на уроке, извиняется после брошенного на него учителем взгляда, но листок поднимает. Внутри схема, заданная на сегодняшний урок черчения, и это так Глупо с большой буквы. Осаму снова разворачивается к последней парте, губами произносит спасибо и поднимает большой палец для убедительности. С урока их обоих выгоняют спустя десять секунд. Через какое-то время Дазай говорит, что «ошейник» Чуи выглядит смешно, и он готов научиться плести из ниток, чтобы сделать что-то получше. Накахара кажется искренне оскорблённым и даже приоткрывает рот в бесполезной попытке возразить. Задира Чуя падает в колодец, наполненный кассетами с фильмами, анкетами одноклассниц из начальной школы и собственной гордости. Он проглатывает оскорбление и говорит «хорошо, плети». В определенный момент Осаму становится единственным, кому Накахара прощает колкости в свою сторону, потому что он, Дазай, узнает, что этот ругающийся матом парень постоянно мёрзнет в своей тонкой рубашке и чихает как котёнок.***
— Осаму. — Нет.***
Его с ней познакомил Чуя. Она была из параллельного класса — милая девочка с милым именем, которой очень шла её плиссированная юбка. Откуда они, девочка и Чуя — из него слов о себе не вытянуть, — знали друг друга Дазай не спрашивал, но, кажется, оба ходили в одну среднюю школу. Они пошли на одно из этих типичных парных свиданий. Улицы освещены неоновыми вывесками, множеством рекламы и созвездиями с запястий Чуи. В это время свечение особенно яркое, слепит глаза Осаму. На следующий день Чуя не здоровается с ним, проходит в самый конец кабинета, и его голова мгновенно соприкасается с поверхностью парты. На втором уроке Накахара не появляется вообще, и Дазай говорит зазубренную фразу, что тот помогает переносить книги, недавно закупленные в библиотеку. Воздух на улице тёплый, когда Осаму поднимается на большой перемене на крышу. Мир сейчас чистый, немного невинный и поглощающий. Дазай садится рядом с Чуей. Их спины прижаты к прохладным перекладинам, отделяющим тело от свободного падения до точки безвозвратно. — Свидание плохо закончилось? — Да-а, пришёл её парень, но было даже забавно. — Накахара смотрит на потертые носки кедов. — Так что всё в порядке. — И твой прогул никак не связан с тем, что твоя рука сейчас истекает кровью? Чуя улыбается, ломано так, в этой улыбке картины всех супрематистов и искорёженный смех. — Представляешь, кажется, мой соулмейт вчера лишился девственности. — Накахара поднимает руку, съехавший рукав, запачканный кровью, открывает несколько неровных порезов. — Они ещё никогда не появлялись. У Осаму чувство, что все киты выбросились на берег. — Может, стоит спуститься в медпункт? — Заживёт.***
Через два года в выпускном классе Чуя говорит, что скоро станет выше Осаму, просто сейчас его организм в спячке-отдыхает-делает что угодно, кроме роста, и всё это лишь подростковые издержки. У Осаму в глазах вселенское надуманное понимание и слова «Чуя, тебе уже восемнадцать». Он к этому моменту сантиметров на двадцать выше Накахары, а приклеенное на информационную доску объявление о наборе в баскетбольную команду оказывается слишком заметным. Осаму пропадает на тренировках, Чуя прячется от старост в кабинете рисования. Они почти не разговаривают, не потому что злятся друг на друга, а потому что вроде бы и не друзья совсем. У них только странные негласные отношения — Осаму покрывает его перед старшими и учителями, а Чуя делает за него геометрию и бросает мятые комки бумаги в спину. Между ними разговоры о Фриде Кало и тошнотворный запах марли. Спустя три месяца баскетбольная команда школы выигрывает их первую игру в новом составе. На следующий день Дазай сияет и тащит Накахару с последнего урока химии на крышу школы. На улице ужасно холодно, возможно, даже выпадет несколько миллиметров снега, а Чуя снова игнорирует вязаную жилетку школьной формы. — Почему бы тебе не получить спортивную стипендию для поступления? — Накахара опирается локтями на перила и не смотрит вниз. Всего четыре этажа, но у него уже колени дрожат. Лёд по костям перетекает к шее. — Не все так просто. — Думаю, ты бы справился. Осаму фыркает и поднимает взгляд к серому небу, затянутому грязными волокнистыми облаками. Озоновый слой с каждым днём становится всё тоньше. — Ты уже знаешь, куда будешь поступать? Дазай спрашивает немного тихо, голос вибрирует из-за ветра и куда-то пропадает весь азарт и адреналин от пропуска химии. У Осаму в лёгких ядовитый СО2, выжигающий дыры в рёбрах. А Накахара действительно задумывается. Хочет сказать, что он живёт лишь сегодняшним днём, да и вообще у него в будущем мелькают проваленные выпускные экзамены и скорое исключение. — Конечно, знаю, — зачем-то уверяет он так, словно вопрос Осаму — абсурд, помноженный на два. У него на голове оказывается холодная ладонь Дазая, длинные пальцы спутывают волосы, но Чуя не раздражается, просто отводит взгляд куда-то к двери на крышу, чтобы только не видеть этой улыбки на лице парня. Голос Осаму удивительно приятный, спокойный, успокаивающий. — Врать совершенно не умеешь. Не смеётся, не издевается, произносит тепло, будто одеялом укрывает. Чуя напоминает, что Осаму задолжал ему сплетённую из ниток ленту. Говорит, что хочет красную. Дазай на секунду задумывается, его тёмные волосы купаются в порывах ветра (Накахару передёргивает). — Красный означает стремление к победе. Чуя соглашается. — Да, так и есть.***
Чуя держит тонкий металлический ключ и перепрыгивает через две ступеньки. У Осаму в руках спортивная сумка и стопка набросков на бумаге разных размеров: газетные обрывки, блокнотные листы с рваными колечками сверху, альбомные листы формата А4. Оба поочерёдно называют это мусором, но всё равно хранят и таскают с собой. Накахара поворачивает ключ, замок щёлкает, и парень начинает по-детски пружинить на носках обуви, но вдруг: — Кстати, то, что мы общаемся уже три года, не значит, что я, вероятно, не захочу убить тебя. Осаму думает пробормотать что-то про котов и про то, что их впускают в квартиру первыми, однако только выдыхает: — Не заставляй меня жалеть, что я согласился на всё это.