Секреты гниют в них цветами

— Как настроение? — Хуёвое.       Осаму думает, что «блять, точнее и не опишешь», потому что Накахара рисует мастихином на загрунтованных холстах, в то время как Дазай разрисовывает канцелярским ножом парня свои лодыжки. Он криво улыбается, смотрит на Чую сквозь Чую и кивает на металлическую коробку из-под круп, купленную на негаражной распродаже. — Плати.

***

      Дазай будит Чую в шесть утра.       Он весь укрыт одеялом, и Осаму уверен, что парень держит ладони между коленями, потому что мёрзнет постоянно. Накахара поднимается почти сразу, не сбрасывает с себя одеяло, а просто садится на кровать. У него припухшие веки и безбожно спутанные волосы.       Он от силы спал четыре часа, его пальцы до сих пор пахнут растворителем, а на полу лежит пластиковый контейнер с наполовину выжатыми тюбиками масла. Осаму ставит его на среднюю полку над своей кроватью и называет это уборкой. Прикладывает холодную ладонь к согретому одеялом предплечью Накахары, наблюдая за тем, как того передёргивает и он забивается в угол. — Иди в душ, я пока чайник поставлю.       Чуя однако послушно поднимается с кровати вместе с шорохом одеяла и домашней футболки. Шлёпает босыми ногами по полу, ворчит что-то о незаконченном вчера-сегодня эскизе, но останавливается и: — Ты сам хотя бы ложился?       Осаму кивает, забрасывая на дно своей сумки нужные вещи. Чуя неопределённо раздражённо фыркает, скрываясь за дверью и шумом включённой воды. Осаму выдыхает и трёт глаза. У него в кармане толстовки на вырванном из тетради Чуи листе нацарапаны три строчки чего-то, что он не в состоянии назвать стихом.       Написал ночью, быстро, трясущимися руками — пальцы надо было чем-то занять.       Чайник закипает, когда Чуя выходит из ванной, спутывая ещё больше мокрые волосы полотенцем. Ладони красные, горячие, как и скулы. Он снова стоял под льющимся на него кипятком. Проходит на кухню, вставая у окна и опираясь поясницей на подоконник, после чего завязывает на голове полотенце, махровое и пушистое, почти как носки Осаму. Некоторые рыжие пряди выпали, а вода с кончиков падает на ткань растянутой футболки.       Дазай заливает водой овсянку из пакетиков. Кусочки искусственных сухофруктов всплывают почти сразу. Осаму едва ударяет локтем под рёбра Чуи, когда возвращает чайник на плиту: — Простынешь же. — Батареи твои дерьмо. — Накахара размешивает ложкой заваренную субстанцию. — Мы живём здесь уже месяц, это и твои батареи тоже.       Сентябрьское солнце, кажется, светит меньше, лучи рассеиваются между пальцами Чуи, и Осаму просто — боже, как же он красив. В голове молотые хлопья и растворимый кофе, залитый проточной водой.       Накахара не жуя проглатывает выловленные из каши цукаты и сообщает: — Надо окна утеплить, а ещё у нас кофе закончился.       Это была вторая упаковка за три недели. — Я зайду в магазин после занятий. — Нет, пойдём вместе.       Дазай не говорит, что Чуя закончит учиться почти на два часа позже, но тащит его в комнату, когда овсянка полностью съедена (Накахара выловил только сухофрукты). Про посуду они, конечно, забывают, как и про тот, доказанный наукой факт, что надо продать душу, чтобы отмыть засохшую овсянку.       Осаму усаживает Накахару на свою кровать и достаёт с его полки фен. Сушит чистые волосы и пропускает их через пальцы, потому что ветер на улице ледяной (он проникает сквозь окна), а рыжий цвет выглядит очень горячим. Оглядывает шесть квадратных метров их общей комнаты в поисках хотя бы канцелярской резинки, которыми Чуя сцепляет кисточки-карандаши-линеры, но находит лишь «недоделанный» эскиз парня. — Разве не его ты пишешь уже почти неделю? — Мне нужен синдром саванта. — Выдох Накахары безэмоциональный, он сдувает упавшие на глаза пряди. Дазай готов поклясться, что скоро он начнёт замечать облака пара. — Других вариантов, чтобы закончить проект вовремя, просто нет. — Ты романтизируешь ментальное отклонение. — Осаму, ты сам воплощение романтизированного расстройства, ты же знаешь?

***

      Сегодня Чуя познакомился с Ацуши. Он младше на два года и ходит на подготовительные курсы для поступления. У Ацуши светлые волосы и мягкие щёки, в которые Накахара бессовестно тычет простым карандашом 6В. Накаджима позволяет срисовывать свою шею с воротником белой рубашки и делится, что планирует поступить на ландшафтный дизайн — Чуя подавляет желание оставить серый отпечаток пальца на его плече.       Ацуши говорит много, рассказывает истории о своих друзьях, с которыми Чуе обязательно надо познакомиться. Произносит что-то о Рюноске, который ненавидит рисовать и говорит, что это просто трата времени, а затем просит у Накахары номер телефона. Обещает, что не будет звонить по пустякам.       Чуя даже не пытается поверить. — По каким дням у тебя курсы? — Вторник и пятница. — Ацуши тянется поправить галстук, но одёргивает руку, когда Чуя ударяет его карандашом по костяшкам. — Пятница — отличный день. — Чуя зовёт его на пятничный ужин, сообщая, что «у них» холодно и Ацуши лучше взять с собой вязаные носки.       Ровно через полтора часа Осаму стоит у главного входа-выхода из корпуса Чуи. На нём кожаная куртка, на плече спортивная сумка с вещами для баскетбольной тренировки. Ему приходится придерживать волосы, когда их сдувает ветер.       Накахара появляется спустя четыре долгих холодных минуты, его пальто полностью расстёгнуто, и Дазай точно знает, что он внутренне умирает от низкой температуры. На шее парня всё тот же чокер, сегодня на нём есть ещё и след от краски. Осаму скажет об этом, когда они окажутся дома. — Я познакомился с одним парнем — Ацуши. — Чуя кладёт покрасневшие руки в карманы пальто, когда Осаму ведёт его в сторону ближайшего супермаркета. — Он придёт к нам в пятницу, хорошо?       Спрашивает так, будто боится получить отказ-запрет, а сам уже всё для себя решил. — У нас только две табуретки. — Мы посидим на полу.

***

      Ацуши держит двумя руками горячий чай с молоком, наблюдая за тем, как Чуя собирает волосы в пучок и закрепляет их кисточкой под номером один. Немного неуверенно интересуется: — Ты не хочешь подстричься? Так будет… удобнее? — Возможно, тебе стоит послать нахуй свои гендерные стереотипы.       Ацуши смущённо моргает пару раз, потому что на губах Чуи самая невинная улыбка, которая не спадает даже в тот момент, когда Осаму ожидаемо достаёт с холодильника металлическую банку.       Накахара закатывает глаза и пожимает плечами. — Ацуши, можешь одолжить мне немного мелочи?       Окна они заклеивают все вместе.       Осаму отрезает ленты бумаги (бывшие лекционные конспекты Чуи), Ацуши промазывает их мыльной водой, проливая большую часть на себя, а Чуя стоит на подоконнике, приглаживая липкие полосы. Никто из них не признается и уж точно не скажет вслух, что только Накахара может спокойно стоять в полный рост, не сгибаясь. — Теперь должно стать теплее.       Дазай щёлкает большим и средним пальцами. — Если не отключат отопление.       Отопление у них отключают спустя три недели.

***

      На улице уже девять вечера и абсолютная темнота — Чуя предлагает Ацуши заночевать у них, спальных мест нет, но это не выглядит большой проблемой. — Меня встретят, всё хорошо.       Он натягивает тонкую ветровку и уже у выхода говорит, что отлично провёл время, надеется, что Чуя и Осаму не будут мёрзнуть.       Накахара возвращается на кухню, Дазай сидит всё в той же позе на полу, помешивая ложкой остывший чай. Накахара ложится головой ему на колени и дёргает нитки в прорезях на его джинсах. Царапает ногтём коленку, ложка Осаму со звоном ударяется о стенки кружки.       У обоих ощущение радиоактивного распада. — Ты мой друг, Дазай, — говорит Чуя, смотря снизу вверх, — ты же знаешь, да?       А в глазах столько надежды и странной, до невыносимости плотной тоски, что у Осаму в горле першит. По-детски надоедливая привычка Накахары говорить «ты же знаешь?» в очередной раз заставляет парня столкнуть ложку и тонкие края кружки. Потому что Чуя просто чуть-чуть разрушен, а Дазай разрушен ещё больше, и скрывает он это почти замечательно. — Конечно, знаю.       Осаму знает, что находится в голове Чуи, знает каждую рассеянную мысль, потому что проницательный и сказываются годы общения, а Накахара называет это «супер способностью». — Как телепатия? — Лучше.       У них разговоры смешные. Иногда короткие, в пару фраз, иногда бесконечные и до ужаса истощающие. Чуе нравится готовить и печь миндальное печенье, но сам не ест его — оставляет всё до единого Осаму и его нездоровому распорядку дня.       Осаму искренне верит, что это здорово.

***

      Соседняя кровать заправлена, сверху сложены конспекты и карандаши. На часах три часа ночи и первое, что слышит Дазай в динамике телефона: — Эй, Осаму, ты никогда не хотел убить себя?