Вселенная трескается.
Ровно пополам, по экватору, случайно задевает жизнь и смысл существования.
— К чему такие вопросы?
Голос Осаму сиплый, неровный после сна, а по ту сторону, где-то на другом конце города слышен ветер и выдох Накахары. Он — хруст в динамике, отголоски сломанной планеты — молчит, сомневается в ответе, и Осаму почти видит, как Чуя дёргает пальцами ленту чокера на шее.
Её нет на подоконнике среди разбросанных вещей. С той стороны — молчание, Накахара нервничает, и это неприятное чужеродное ощущение перетекает в Осаму. Ему хочется в душ, чтобы соскоблить с себя его присутствие.
Чуя где-то там, на окраине, автостопом по Галактике, и Осаму совершенно не хочет признавать, что теряется и путается в мыслях от волнения. Ему не нравится переживать, но это именно то, что он делает последние несколько лет с
того момента. С той минуты, когда Осаму жил по инерции, а потом —
вот же блять, — повстречал Чую, очень неправильного, с нежеланием обедать по расписанию и заплетать волосы чем-то, что не является канцелярской резинкой для кисточек.
— Небо сегодня темнее. Звёзды ярче.
— Где ты?
— Они, наверное, могут упасть на всех нас.
— Чуя, где ты?
В динамике бесконечное бормотание
где ты? где ты? где ты? и Дазай не уверен, что у его соседа нет синдрома Питера Пэна. Он повторяет вопрос, слушая ветер, и будто присутствует в двух местах одновременно, как в том старом романе Николаса Спаркса. Однако Чуя не Джейми Салливан и пункта
«исчезнуть из жизни» в его ментальном жизненном плане не было — Осаму бы знал.
В телефоне слышатся удары подошвы об асфальт и голос Чуи — подавленный, присыпанный сверху тяжестью песка со дна океана, прямо из Марианской впадины:
— Ты знал, что Ацуши не знал, что тот парень
знал, что он и Ацуши
родственные души? Не знал же?
Осаму застывает.
— Чуя, он
твой друг.
— Он
наш друг.
Осаму делает очень долгий, глубокий вдох. Проводит ладонью по лицу, словно в попытке стереть с него беспокойство и вообще все эмоции, которые поселились внутри черепной коробки. Он поднимается на ноги, включая настольную лампу Чуи. У неё свет отливает холодным белым, абсолютно негреющим оттенком — Дазай в который раз убеждает себя, что в этом есть смысл, что энергосберегающие лампочки продлевают жизнь планеты, отодвигают глобальное потепление и морозят новые ледники в Антарктиде.
У него самого на кончиках пальцев — комнатные айсберги.
— Я заберу тебя, — говорит Дазай, надевая одной рукой брюки, выловленные из сугроба с одеждой. — Скажи мне, где ты?
Чуя бормочет, что он не далеко, что ему жаль-жаль-жаль, что он разбудил Осаму, и что он доберётся сам, потому что дом их внепланового-нового-общего друга оказался ближе, чем предполагалось. Он так часто повторяет какие-то ненужные союзы и предлоги, что первые и последние буквы в словах слипаются, превращаясь в густую субстанцию, напоминающую его кофе.
— Я скоро буду, правда.
— Чуя,
пожалуйста.
Накахара, который на той стороне, замолкает, сбитый с толку как грузовиком. Дазай не говорит
«пожалуйста», он делает вещи — часто неразумные и иррациональные, — и не просит их одобрения с ненужными ему разрешениями. Они оба это понимают, и Чуя молчит ещё две с половиной секунды, прежде чем сдаться и обречённо назвать торговый центр в нескольких улицах от их дома.
— Стой на месте. — Осаму цепляется одним из тонких браслетов на запястье за молнию кофты. — Я серьёзно, не двигайся и не отключайся.
На улице холодно, холоднее, чем когда-либо было на школьной крыше, и прошедший ледяной дождь продолжает стучать где-то на уровне рёбер. Дазай на секунду рад, что у них окна заклеены, а в воздухе на кухне всё ещё чувствуется мыльная пена. Через восемь минут быстрого шага и подавляющего молчания с редкими фразами в динамике он замечает Накахару.
Тот завёрнут в своё пальто как в одеяло.
Чуя направляется к нему, встаёт с левой стороны и без слов тянет его в сторону дома. Дазай рассматривает его профиль, говорит сам себе, что отвернуться в сторону — было бы лучшим вариантом, но губы Чуи — сухие, обветренные, — вдруг произносят:
— Спасибо, что пришёл.
И в этот момент Осаму понимает, что Чуя действительно, серьёзно, по-настоящему
расстроен, и причина продолжает витать где-то между ними, не позволяя схватить себя. Осаму прочищает горло от осевшего внутри инея.
— Тебе следовало разбудить меня.
— Именно это я и сделал.
Ветер становится сильнее.
— Чуя, что случилось?
— Как вообще понять, что какой-то определённый человек предназначен тебе? — Что-то внутри Чуи надламывается, и он задаёт вопрос таким детским обиженным голосом, ощущение такое, что мир вот-вот пожалеет его, извинится и скажет, что
«больше так не будет». Осаму сглатывает, сжимает-разжимает холодные пальцы, обдуваемые ветром.
— Ты почувствуешь это.
— Что именно я должен почувствовать?
Дазай почувствовал боль и вес Ниагарского водопада на затылке.
— Что-то.
Чуя впервые за это время поворачивает голову. Ветер мгновенно сдувает вьющиеся пряди к носу и глазам. Накахара смешно морщится, а Осаму антонимично не смешно. Он убеждает себя, что его пальцы не гнутся, что кровь кристаллизовалась от холода, потому что в голове желание потянуться вперёд и убрать рыжие волосы за ухо. Осаму спрашивает, зная, что это не выход и плохое
нерешение проблемы:
— Хочешь, купим кофе?
— Тебе не нравится, когда я пью кофе.
— О, так
теперь тебе интересно моё мнение.
***
— Можно я надену твою рубашку?
— Рукава только подогни.
Чуя, блять, выдыхает.
Чуя выдыхает, но закатывает глаза и рукава рубашки, потому что знает, что Осаму прав и что ткань слишком длинная, закрывает ногти и касается кончиков пальцев. Она ожидаемо широкая в талии и плечах
и везде, но Чуя делает вид, что не замечает, настойчиво игнорируя то, как швы располагаются на середине его предплечья. У рубашки хаотичный орнамент, напоминающий полотна конструктивистов на бежевом фоне, и ему смеяться хочется от этого — это же их средний палец был направлен в сторону капитализма. В какой-то степени Накахара рад, что они не могут видеть, как их работы перепечатываются-дублируются-теряют свою первооснову, монетизируясь и становясь узором на ткани рубашек за полцены.
Спустя три дня они оба не говорят о том, что произошло той ночью. Единственным свидетельством является стаканчик из-под кофе, который Чуя отказался выбрасывать. Аргументировал это тем, что он отлично впишется в постановку и выйдет неплохой угольный набросок.
Чуя неожиданно вспоминает, что был оскорблён.
Осаму даже не пытается увернуться от смятой в неровный ком футболки. Короткий рукав задевает его щёку, и ткань безжизненной массой оседает на колени. Слова Дазая — чистая правда и колется так же, как кактусы из цветочного в двух кварталах от их дома. До него девятьсот семьдесят три шага — Чуя считал.
Он никогда не расскажет об этом Осаму, потому что тот сказал, что там восемьсот пять шагов.
Накахара пытается заправить края рубашки в узкие брюки и между звоном от пряжки его ремня произносит:
— Нам нужны цветы в дом.
— Ты даже себя вырастить не смог.
Это было
низко.
Однако Чуя не поднимает голову, полностью увлечённый процессом и попытками привести чужую рубашку в приемлемое состояние на собственном теле. Руки тщетно стараются разгладить избытки ткани, рельеф которой чётко заметен под джинсами.
— Цветы очищают воздух, воспроизводят кислород, поднимают настроение. — Чуя наиграно отгибает пальцы на одной
свободной руке, перечисляя достоинства комнатных растений, будто делает домашнее задание дошкольника. — К тому же, Осаму, они
зелёные.
Последнее, конечно, самый весомый аргумент.
— Очаровательно.
Накахара ловит обещание Дазая сходить в цветочный и вместе выбрать новых сожителей, которые займут несуществующее место в их крохотной квартирке. Каждый квадратный метр в ней занят ненужными вещами, которые они оба соглашаются выбросить и наконец-то избавить помещение от лишнего мусора, но потом вместе делают вид, что этот разговор просто был вырезан канцелярским ножом из их памяти.
Смирившись с тем, что у него не получается заправить рубашку так, как ему бы хотелось, Чуя заправляет только ту часть, что впереди. Оставляет остальную ткань за пределами джинсов, думая, что фраза
«выглядишь, как ёбаный Дракула» — отличный комментарий, и он готов идти на занятия по графике.
— Коробка для мелочи на холодильнике.
Осаму игнорирует.
— Вечером игра. Ты придёшь?
Конечно.
Конечно, Чуя придёт. Он уже самостоятельно отменил себе лекционную пару этим вечером.
— Возможно.
***
Вокруг Чуи незнакомые люди и громкие голоса. В руках телефон и попытки сделать несколько фотографий с качеством чуть выше, чем 240р, а длинные ряды мест для зрителей заполнены такими же студентами. Чуя поправляет капюшон безвкусной толстовки с изображением талисмана баскетбольной команды. Этим утром он сказал Осаму, что его необходимо сменить, и что университет давно должен был устроить конкурс на новый вариант, и что —
так и быть — он выделит время на продумывание эскиза для нового талисмана.
Дазай на это много раз кивнул.
Сегодняшняя игра — только отбор в официальный состав этого года и начало перед истощающими тренировками для соревнований. Чуя знает, насколько это важно и какое большое значение имеет — стипендия, покрывающая обучение Осаму, полностью зависит от результата, который он покажет. Ладони Чуи предательски потеют от волнения.
Когда игра подходит к концу, и присутствующие постепенно прекращают скандировать такой же нелепый, как и их талисман, слоган команды университета, Чуя видит, как несколько игроков хлопают Осаму по спине. Они улыбаются. Чуя уверяет себя, что это хорошо.
Один парень — старшекурсник и капитан команды все предыдущие четыре года, — несильно дёргает волосы Осаму, убранные в крохотный хвост, и тянет его в сторону тренера. Между ними разговор — абсолютно непонятный, нераспознаваемый. Мужчина выслушивает слова парня, всё это время смотря на Дазая, а потом отправляет их в раздевалку. Осаму машет капитану, чтобы тот не ждал его, направляется к местам для студентов, прямо в сторону Чуи, где оставил его в самом начале разминки перед игрой.
Стягивает с волос резинку (он украл её у Чуи) и ловит свёрток полотенца, брошенного Накахарой. Проводит им по влажному лицу. Виски блестят от пота, Чуя случайно засматривается и не случайно подвисает — Windows XP во плоти со всеми прилегающими. Он заглатывает вязкий, душный воздух в лёгкие, быстро говорит о том, что Осаму на фотографиях — снежный, блять, человек. То есть без шансов, то есть у Дазая
нет фотографий с сегодняшней игры.
Однако Осаму всё равно почему-то улыбается так широко и сверкающе. У Чуи колени — овсяная каша с выловленными цукатами — подгибаются. К ним подбегает Ацуши. Буквально. Почти сталкивается с Чуей, когда не успевает вовремя остановиться и скользит на подошве школьных туфель. Лакированные, чёрные, идеальные, как и его белый воротник и отутюженная жилетка в сине-белую клетку.
Накахара почти умиляется, но потом слишком серьёзно говорит:
— Если они не возьмут тебя в состав, я потребую половину выручки от продажи мерча с изображением моего талисмана.
—
Ты нарисовал талисман команды? — Ацуши поражён, и восхищение в его глазах умиляет Чую окончательно. Он даже забывает, что хотел поздравить Дазая с отличной игрой.
— Нет, он не рисовал талисман. — Осаму щёлкает Чую по лбу. —
«Пока не нарисовал» тоже не считается.
Чуя говорит, чтобы Ацуши не слушал его.
— Вы подождёте меня?
Вопрос Осаму остаётся без ответа, потому что он уже почти у выхода из зала со снятой на бегу майкой баскетбольной формы.
Чуя отворачивается.
***
Когда Осаму с влажными после душа волосами выходит из раздевалки, удерживая на плече спортивную сумку, Чуя делает ещё одну фотографию.
Вау, у Бога серьёзно были любимчики. Единственную в хорошем качестве, потому что сейчас Дазай двигается со скоростью, которая доступна глазу человека.
Чуя спрыгивает с подоконника, капюшон толстовки мгновенно падает на глаза. Осаму тянет за край ткани, возвращая ему способность видеть, и осматривает ближайшие четыре метра вокруг них.
— Где Ацуши?
— Пошёл встретить знакомых. — Чуя смотрит на Осаму снизу-вверх, на его мокрые волосы, и думает, что он
точно заболеет. — Как думаешь всё прошло?
— Не переживай, всё будет в порядке. — Он хорошо лжёт, и Чуя это ненавидит. — Иногда нужно просто абстрагироваться от некоторых вещей.
— Я понятия не имею, что
на практике означает абстрагироваться.
— Это один из жизненно необходимых навыков как дыхание, онлайн-покупки и мастурбация.
Чуя вдруг краснеет неправдоподобно быстро, а затем, кажется, смущается ещё больше от собственной реакции и просто —
паникует-паникует-паникует. Осаму светится как северное сияние.
— Ты
не мог произнести это вслух.
— Что не мог произнести?
Вопрос неожиданно вернувшегося Ацуши резко разрезает плотный воздух. Рядом с ним стоят два человека, и они выглядят как Ацуши в негативе — тёмные волосы, светлые глаза; оба высокие и очень красивые.
— Что дышать и мастурбировать — одинаково важные процессы.
Румянец уже стекает со скул Чуи на пол.
Ацуши выглядит так, словно жалеет, что спросил, поэтому быстро знакомит их с Рюноске и его сестрой Гин. Между ними ожидаемая неловкость момента и первой встречи, а Чуя объявляет, что запасные табуретки в квартиру купить им всё-таки придётся.
***
Осаму бьёт по кнопкам ноутбука, потому что от эссе на три тысячи слов у него есть только документ с названием предмета, а срок сдачи приближается с каждой минутой. Он вписывает авторство и название темы, считая, что прогресс всего человечества именно так и выглядит. Возможно, у него были бы готовы уже пара страниц, но в двух метрах от него мелькает недовольный сосед по комнате-квартире-жизни. Руки Чуи сортируют одежду по цвету, и он постепенно тонет среди пастельных толстовок и носков без второй пары — Дазай лишь разводит руками, — потому что это
магия, потому что об этом ещё Джоан Роулинг писала.
Выцветшая футболка Чуи заправлена в широкие фланелевые штаны, касающиеся пола и скрывающие его острые коленки. Дазай отвлекается на неприкрытые руки, на тонкие линии таких же поблекших, как ткань футболки, шрамов. Они расположены хаотично, без логичного паттерна — разбросаны на коже как игральные кости. Даже у красных звёзд на его запястьях были свои места, точно отмеченные координаты широты и долготы, чтобы сойтись в созвездия. У шрамов порядка нет, у них вообще
ничего нет.
Осаму дотрагивается до горла.
Переводит взгляд на белый лист документа на экране и понимает, что эта минута сомнительно спокойна и её нужно исправить.
— Ты хочешь поговорить о том, что произошло тогда? — Спрашивает аккуратно, негромко, давая Чуе возможность отказаться и навсегда забыть ту ночь и его звонок.
Сиреневая толстовка в руках Накахары немного вздрагивает вместе с его ладонями. Он начинает складывать её чуть медленнее, уделяя слишком пристальное внимание тому, чтобы рукава были наложены друг на друга миллиметр к миллиметру. Кладёт новый ровный прямоугольник на стопку из сложенных раннее и выдыхает:
— Ацуши написал, что поссорился с Рюноске, и попросил встретиться. Он тогда случайно выяснил, что они родственные души и что этот Рюноске об этом уже знал.
— А ты?
— А мне жаль, что я тогда разбудил тебя.
Дазай переводит на него взгляд. Смотрит пристально, необъяснимо внимательно и совсем без юмора.
— Ты всегда можешь рассказать мне о чём-то, что тебя беспокоит.
Чуя берёт очередной носок без пары и кидает в Осаму. Серьёзные разговоры всегда пугали его.
— Ты свободен. — Он тут же возвращается за носком, боясь потерять всю пару. — Теперь помоги мне прибраться.
Осаму снова смотрит на эссе, в котором стало на шестьдесят слов больше. Если честно, он готов заняться чем угодно — даже сортировкой вещей Чуи по цветам, — кроме написания бессмысленного текста.
— Знаешь, ты бы постоянно флиртовал с привидениями в замке Хогвартса, — вдруг сообщает Накахара и указывает пальцем ему в грудную клетку, — и однажды разбил бы одному из них сердце.
— Они мертвы. — Улыбка Осаму такая снисходительная и по-глупому нежная. — У них нет тела. Сердца тоже.
— Это грубо, Дазай.
— А ты бы делал любую, нарушающую устав школы, вещь. — Количество слов в эссе не увеличивается. — Например, втайне покупал бы магловские сигареты у старшекурсников в башне Когтеврана.
Чуя открывает рот только для того, чтобы закрыть его снова, растеряв нужные слова в свою защиту. Он бы
действительно занимался чем-то подобным. Осаму улыбается шире, наблюдая за тем, как Чуя мысленно мирится со своим воображаемым положением.
— Поверь мне, в любом из существующих миров, ты был бы похож на себя. — Дазай ударяет несколько раз по клавиатуре, отбивая каждый произносимый звук. — От Вселенной не спрячешься.
— К чёрту пусть идёт твоя Вселенная.
Дазай искренне смеётся, а Чуя не понимает.
Потому что Вселенная Осаму стоит в этой комнате. Телефон Накахары внезапно оживает, светясь уведомлением о новом сообщении.
— Эти двое снова поссорились?
Чуя смотрит на экран с яркостью Полярной звезды.
— Дазай, это ты дал тому парню мой номер?
