Могила светлячков.

      Тусклый свет, отбрасываемый фонарными столбами на тротуар, ещё не остывший после дневного пекла хоть и светит не во всю силу, но достаточно, чтобы я мог спокойно дойти до нашего парка. Солнце постаралось на славу: жара была знатная, учитывая то, что в Питере это вообще редкостное погодное поведение. Но тучи, которые я замечаю на небе, дают понять одно: сегодняшняя ночь будет мокрой. Как бы предугадывая уже мое настроение, небо, видимо, решило скорбеть со мной. А кого будете оплакивать вы, великие Тучки?       Река Нева, на которой стоит величественный северный город Петербург, светится по периметру всего берега разными огнями. Блики, прыгая по волнам, бросаются в глаза, мешая смотреть и нагоняя на глаза пелену слёз. Интересно, можно ли на них пожаловаться? Я только что пытался избавиться от маленьких соленых дорожек, подкативших к глазам от воспоминаний, а теперь мне надо будет расплакаться от грёбаных лучей, слепящих глаза.       Воспоминания, что связывали меня, тебя и эту набережную. Когда мы долгими, тихими и не очень, грустными и радостными, волшебными, полными счастья — а иногда и грусти — вечерами и днями гуляли вместе, держась за руку и делясь секретами. Иногда просто смотрели на водную гладь, молча наслаждаясь обществом друг друга. Красивые и молчаливые прогулки первыми взмывают вверх, врываясь в мысли и заставляя думать о них вплоть до того момента, как я лягу спать. Давят на грудь, отзываясь неприятным гулом в черепной коробке. Каждый раз мысли о том, что ещё чуть-чуть — и я начну дымиться, порой единственные весёлые — смешные мысли за день. Я разучился смеяться, улыбаться и радоваться. Натянуть корявое подобие улыбки и пойти на встречу с друзьями всё ещё могу — мышцы лица ещё не повредились. Я лишь разучился делать это всё искренне.       После того как ты ушла от меня, я просто не могу себя заставить радоваться или сделать что-то смешное искренне. Не хочу и не собираюсь.       Мой взгляд падает на лавочку. Ту самую лавочку, на которую мы сели в первую свою романтическую прогулку. Именно тогда мы почувствовали, что все наши эмоции либо должны вылиться сейчас, либо умереть вместе с нами. Причём в этот же день.       Как сейчас помню: в твоих руках сахарная вата, на плечах мой джемпер, который я заставил тебя надеть, — со стороны реки дул холодный ветер. Задувая в уши, с ним туда же влетела мысль — ты только выздоровела, соответственно, моментально заболеть от ветерка не так уж и сложно. Смотреть в твои глаза, светящиеся счастьем, — великая радость для меня. На душе сразу такое чувство, что внутри меня разлили баночку с чем-то очень горячим, наполняющим внутренности приятной легкостью. Хочется летать и кричать от счастья. Кричать, что ты моя. Кричать, что никому тебя не отдам.       Сейчас хочется рвать на себе волосы и кричать до разрыва связок. Орать и реветь, рвать и метать.       Уже чётко понимаю, что мою сторону приняла погода: ледяной ветер колышет верхушки деревьев, которые растут вдоль дороги, с такой силой, что кажется, что деревья хотят вырвать из земли корни и улететь далеко вверх. На душе также холодно, как и снаружи.       А ведь в тот вечер было тепло. Год назад, когда ты ела вату, а я радовался и пытался найти слова, чтобы выразить свои чувства. Однако твои губы, на которых ещё не иссохла сахарная вата, сами нашли мои без всяких лишних и ненужных слов. Облизав лакомство я поднял тебя на руки и закружил, смеясь и улыбаясь, как дурак. В этот вечер мы не разъехались по домам на такси, терзаемые собственными чувствами, запертыми глубоко и скрытыми от чужих глаз, а, сидя в твоей квартире на большом окне, укрывшись одним пледом, пили горячий шоколад. Я читал вслух тебе книгу, прерываясь, только чтобы заглянуть в твои глубокие зелёные глаза, отпить напиток или сорвать с губ поцелуй.       Сейчас же срываю с щёк последние слезы и направляюсь в бар, чтобы в очередной раз запить своё одиночество высокоградусным алкоголем.       Этим вечером я отмечу ту самую скамейку галочкой и дам ему — воспоминанию о ней и о том вечере, прогулке — порядковый номер «первый». Первый светлячок, который я похороню на своем воображаемом кладбище. Галочку старательно выведу на запястье тем самым лезвием, что нашел у тебя в тумбочке в ванной сразу за белым нераспакованным полотенцем, нелепо спрятанное в самом углу.