4 июня 1993 года
— Как ты это делаешь? — завистливо спросил Фадж, глядя на идеально ровные кольца табачного дыма, выпускаемые Хамфри. — Я же говорил, практика и ничего, кроме практики, — ответил тот. — Так вот чем вы занимаетесь у себя в секретариате... — Ну а что еще нам остается делать? Начальство изволило отбыть, присматривать за нами больше некому... Развлекаемся, как можем. — Кстати, о начальстве. Много Дамблдор успел наворотить за этот месяц? — спросил Фадж. — Да не особо, — пожал плечами Хамфри. — Я для надежности подкинул ему текучки, чтобы у него свободной минуты не было, но это оказалось лишним. В основном господин Верховный чародей то сидел в своем кабинете, копаясь в старых делах, то мотался по всей Британии, то вдруг в Азкабан зачастил... Я уж думал, что пронесло, но вчера он завернул повестку Визенгамота. — Что ему там не понравилось? — поднял бровь министр. — А ты как думаешь? — усмехнулся Хамфри. — Твои указы об образовании, разумеется. Он хочет их отменить и отказывается утверждать повестку, пока я не включу в нее этот вопрос. — Мордред! — с досадой произнес Фадж. — Я так долго искал повод навести там порядок... Ты сможешь это как-то замять? — Без шансов, — покачал головой Хамфри. — Я могу попытаться отсрочить решение, сказав, что летнее расписание слишком плотное... что, кстати, чистая правда. Но максимум, на что он согласится, это начало осени, тут к гадалке не ходи. — Ну хоть так, — проворчал Фадж. — Может, к тому времени он забудет... — Даже не надейся, — возразил Хамфри. — Любой другой вопрос — да, но школа — вотчина Дамблдора, тут он будет стоять горой... — Мордред! — повторил Фадж. — Ну-ну, не ругайся, — успокоил его Хамфри. — Хочешь, подслащу пилюлю? Малфой уходит из попечительского совета, и угадай, кого он предлагает поставить на свое место? Слипи! — И Дамблдор согласился? — Фадж от удивления чуть не выронил бокал с виски. — Ну а что ему? Слипи же совершенно безобиден, делает все, что ему скажут. Дамблдор думает, что теперь сможет вертеть попечителями, как хочет. — Ну-ну... — улыбнулся Фадж. — Раз так, то и правда, пусть отменяет мои указы. Если понадобится, я приму новые, только теперь уже с согласия попечителей... Черт, если я захочу, то и самого Дамблдора смогу убрать! Хамфри с сомнением покачал головой. — Ну может не убрать, — сбавил тон Фадж, — но все равно. Попечители без Малфоя — стадо послушных овечек, которое пойдет за тем, кто им больше предложит. Даже не верится, что Малфой сдал их мне, ничего не попросив взамен. — Малфой себе на уме, — ответил Хамфри. — И Дамблдор, кстати, тоже. Может, он и не разбирается в наших играх, но не забывай, чего он достиг за последние полвека. — Да ладно, — отмахнулся Фадж. — Дамблдор, как говорят, замечательный ученый, и в бою ему нет равных, раз уж Сам-Знаешь-Кто его боялся. Но мы-то политикой занимаемся! А в политике Дамблдор — пустое место. Парочка громких званий и должность Верховного чародея, про которую он и не вспоминал бы, если бы ты ему постоянно не напоминал. — Его сила не в должностях, а в личном авторитете, — возразил Хамфри. — Если завтра встанет вопрос «Дамблдор или Фадж», я не поручусь за то, что даже внутри Министерства все примут твою сторону. А уж простые люди... — Простые люди думают то, что им скажут в «Пророке», — перебил его Фадж. — Сегодня они превозносят Дамблдора, а завтра смешают его с дерьмом. Важно мнение важных людей, извини за тавтологию, а у меня есть, что им предложить. И у Малфоя есть, и у Гринграсса... А что есть у Дамблдора? Школьные баллы? — Во время мира, может, и ничего, — задумчиво произнес Хамфри. — А во время войны? Представь на секунду, что Тот-Кого-Нельзя-Называть не умер. Что тогда? — И ты туда же? — досадливо поморщился Фадж. — Уверен, что все эти дурацкие слухи сам же Дамблдор и распускает. — Разумеется, — не стал спорить Хамфри, — но именно в таких вещах Дамблдор разбирается намного лучше нас. И представь на секунду, что он прав. Что тогда? — Даже представлять не хочу! — отрезал Фадж. — И давай закроем эту тему. Хамфри лишь мысленно вздохнул. Похоже, долгое пребывание в министерском кресле не пошло его другу на пользу. Десять лет назад он не стал бы зарывать голову в песок, игнорируя саму возможность того, что события пойдут по худшему пути. Более того, с такой привычкой он никогда и не стал бы министром. — Ладно, не хочешь — не надо, — произнес Хамфри. — Но хотя бы признай, что Дамблдор знает очень много. Да, в чем-то он не разбирается, но во многом другом... — С этим я не спорю, — согласился Фадж. — Например, я никак не могу понять, что ему понадобилось от этих ребят в Азкабане. Ну ладно еще Блэк, но Гонт-то ему зачем? О его существовании вообще все забыли... Нет, мне определенно надо будет к нему заглянуть. — Уже не заглянешь, — ответил Хамфри. — Птичка нашептала, что он сегодня утром умер в своей камере. Не пережил визита великого волшебника, надо полагать.[29] — Всегда удивлялся, как ты ухитряешься узнавать важные новости раньше меня? — удивился Фадж. — У меня много правильных знакомых, — со смешком ответил Хамфри. — Вот у тебя, например, кто лучший друг? Правильно, простой секретарь. А у меня в друзьях целый министр магии! Оба собеседника рассмеялись. — А если серьезно, мне просто прислали уведомление, — продолжал Хамфри. — Визенгамот же должен официально объявить род Гонтов угасшим... Полагаю, наши бравые старички уже чистят шляпы и вытряхивают моль из парадных мантий. Все-таки не каждый день пресекается род, восходящий к самому Салазару. ---------- [29] Это канон. Дамблдор навещал Морфина Гонта в Азкабане, когда стал интересоваться прошлым Волдеморта, т.е., вероятно, между 1991 и 1996 годами. Вскоре после этого визита Морфин умер. ----------5 июня 1993 года, Хогвартс-экспресс
В этот раз их купе было набито битком. Гермиона, сидя рядом с Гарри, поспешно переписывала конспекты за пропущенный месяц, тихонько ругаясь себе под нос в те моменты, когда поезд вздрагивал на стрелках. Хоть ее и освободили от экзаменов, но она все же надеялась, что если будет хорошо себя вести, то в следующем году директор разрешит ей сдать сессию за два года сразу. — Может, проще будет снять копию? — предложил Гарри. — Рядом с Кингс-кросс есть копировальный центр. — Ты что?! Нельзя отдавать наши записи посторонним! — возмутилась Гермиона, не отрываясь от своего занятия. — Это же нарушение Статута о секретности. Кроме того, переписывание само по себе важно, поскольку позволяет лучше запомнить материал... Гарри, это у тебя тут знак вопроса или буква пси? Удивительно, но расположившаяся на противоположном сидении Джинни совсем не обращала внимания на своего кумира. Гарри опасался, что после спасения она влюбится в него еще сильнее, но, видимо, все имеет свой предел. Поведение Джинни после выздоровления совершенно изменилось, она перестала изображать из себя роковую соблазнительницу и стала просто симпатичной и веселой девушкой, с которой было о чем поговорить. Сейчас она увлеченно обсуждала с Невиллом способы дегномизации сада и предлагала ему как-нибудь на каникулах заглянуть в Нору, чтобы полюбоваться на необычайно уродившуюся в этом году черно-белую капусту. С другого бока Невилла подпирала Луна, которая ради разнообразия решила почитать газету, держа ее не вверх ногами, как обычно, а боком. — Нет, так неудобно, — заявила она спустя пять минут. — Наверное, мне уже поздно переучиваться. Буду читать, как привыкла. — А читать, как все нормальные люди, ты не пробовала? — ехидно спросила подругу Джинни. — Зачем? — удивилась Луна. — Пусть по-нормальному читают те, кто нормальный. Я же ненормальная, поэтому читаю ненормально. По-моему, это нормальная логика. — Но если ты ненормальная, то у тебя и логика должна быть ненормальная, — хихикнула Элин. — Хм... — Луна задумалась. — Знаешь, в этом есть смысл. Но иметь смысл — это нормально, а значит, не для меня. Но если в этом нет смысла, тогда это ненормально, и значит, логика должна быть нормальная... Ай, я запуталась. В этот момент дверь купе отъехала в сторону, пропуская внутрь Рона Уизли. — Элин, можно тебя на секунду? — спросил он. — Мне тебе надо кое-что сказать. Только не при всех. «Господи, — взмолилась Элин, выходя из купе, — я знаю, ты любишь троицу. Но можно мне пока пожить без третьего поклонника? Я и с первыми двумя не знаю, что делать...» — Так что ты хотел? — спросила она нервно оглядывающегося Рональда. — Я тебя видел в больнице, когда ты с Малфоем болтала... — Рон помолчал, собираясь с духом. — Что у тебя с ним за шашни? — выпалил он наконец. — Извини, но тебе не кажется, что мои «шашни» — это немножко не твое дело? — предельно вежливо поинтересовалась Элин. — Нет, ты не поняла, — покраснел Рон. — Ты с кем хочешь, мне-то все равно. Я ж не это... ну, не то, что ухажер какой. Я про другое. Тут... как сказать-то... Не доверяй Малфою, вот. Им вообще нельзя доверять. Никому из них. — И снова извини, но тебе не кажется, что это мое дело, кому доверять, а кому нет? — Твое, да, — обиженно засопел Рон. — Только я предупредить хочу. Ты же меня вытащила и Джинни тоже, вот я и пытаюсь отплатить. Ты знаешь, что они сделали с моей семьей? — Ты имеешь в виду историю с твоим дедушкой? — подняла брови Элин. — Да нет, — махнул рукой Рон, — при чем тут это? Дедушку Септимуса убили на дуэли, там все по-честному было. Старый Абраксас может и хотел бы схитрить, да дуэль была по правилам организована, со свидетелями. Нет, я про папашу Малфоя и моего отца. Ты знаешь, почему мы бедные? — Нет, — удивилась Элин. — Эту историю я не слышала.История Люциуса Малфоя и Артура Уизли
— У папы были деньги, когда он школу закончил, — начал рассказ Рональд. — Не много, но он смог купить Нору, а что осталось, мама хотела отдать гоблинам, чтобы те их в какие-то апликации пустили... Не знаю, что это такое, я в этих штуках не разбираюсь. Но у папы была другая идея. Он еще до Хогвартса провел год в Америке и увлекся всякими магловскими штуками, особенно машинами. Все хотел себе такую сделать. В общем, когда они с мамой переселились в Нору, папа купил у маглов в деревне старый форд и начал с ним что-то там мудрить. Тогда еще законы не такие строгие были, технику разрешалось заколдовывать, лишь бы маглы не видели. Через пару лет машина стала летать, и папа решил ее продать подороже, чтобы на эти деньги купить новую и тоже заколдовать. Только первым к нему не покупатель пришел, а Люциус Малфой. Папа его поначалу прогнать хотел, они ж типа вечные враги были. Но мамины родители очень переживали, что папины родственники со всеми важными шишками перессорились, и очень хотели их помирить. Упросили папу поговорить с Малфоем, ну а дальше... То ли его Люциус заколдовал, то ли просто папа увлекся... В общем, Малфой посмотрел машину, похвалил, сказал, что, дескать, очень заинтересован и что папа — настоящий гений, а за машинами будущее. Папа ему поверил... Рон сжал кулаки. — Малфой предложил ему не продавать одну машину, а сделать настоящее производство и продать сразу много. А то если по одной выпускать, то те, кто метлы делает, могут всполошиться и как-то помешать. Папа согласился, но у него денег не хватало, и Малфой ему дал в долг, типа, под будущую долю в прибыли. Папа снял какой-то сарай, нанял рабочих, купил у маглов старые машины. Несколько лет над ними работал, спины не разгибал. Люциус его не торопил, мол, понимает, что надо сразу хороший продукт пустить, чтобы покупатели довольны были. Тогда уже война началась, про Малфоя разное говорили, но папа не верил. Все твердил, что, мол, Люциус хороший, ни в чем таком не замешан и даже с Абраксасом из-за этого поссорился. Я слышал, что они тогда и правда ругались, отец Малфоя даже наследства лишить хотел, только это наверняка спектакль был, чтобы отца запутать. — Ты говоришь так, как будто сам при этом присутствовал, — заметила Элин. — Не, меня еще не было, — ответил Рональд. — Я как-то услышал, как папа эту историю Хагриду рассказывал. Он тогда чуть подвыпивший был, разоткровенничался... Да, так вот, когда уже все готово было, пошел слух, что Визенгамот хочет новый закон принять, чтобы изобретения маглов нельзя было заколдовывать. Папа разволновался, пошел к Малфою, у того же много знакомых было и сам он в Визенгамоте тогда сидел. Тот сперва говорил, что все под контролем, он будет бороться... Только папа потом узнал, что сами же Малфои этот закон и придумали! То есть, сперва они пустили слух, что скоро мы все на машинах летать будем, там на бирже что-то выросло, что-то упало, они все покупали и продавали. Говорят, они тогда чуть ли не половиной «Нимбуса» и «Чистомета» завладели. А потом стали двигать закон, чтобы летающие машины нельзя было делать, и продали свои доли с большой прибылью. Папа хотел машины в Америку перевезти, потому что там-то таких законов нет. Но когда он пришел на свой завод, его охранник не пустил. Сказал, что, мол, это все собственность лорда Малфоя, а никакого такого Уизли он знать не знает. Папа пошел к Малфою ругаться, а тот засмеялся и ткнул ему в лицо контракт, где написано, что если папа не сможет машины продать, то они все к Малфою отходят. И что все деньги, которые ему Малфой дал, надо сразу вернуть, да еще и с процентами за несколько лет. А проценты там такие были, что долг в несколько раз вырос, так что папа все отдал бы и еще до конца жизни оставался бы должным. — Как же твой отец такой договор подписал? — удивилась Элин. — Так я же говорю, его Малфой околдовал! — воскликнул Рональд. — Дескать, зачем нам гоблины, мы сами все сделаем... А папа, когда про технику думает, ничего другого не видит, он же увлекающийся очень. Но когда с него Малфой стал деньги требовать, он все же одумался, пошел к адвокатам и нанял самого лучшего, Тиберия Огдена. Ну а тот и доказал, что по какому-то очень старому закону Малфой не имел права брать с папы проценты. Про тот закон уже все давно забыли, но его никто так и не отменил, и за то, что Тиберий его откопал, на него потом многие старые семьи взъелись, потому что все эти аристократы, оказывается, очень часто в долг давали. А теперь они вроде как не могли с должников по три шкуры драть, потому как это был... как его... судебный президент, вот. Но гоблины, наоборот, очень обрадовались, потому что на них закон не действовал и у них теперь монополия встала. А с гоблинами ни один аристократ ссориться не рискнет. Правда, потом, чтобы заплатить Тиберию, папе пришлось Нору заложить и еще у маминых родителей одалживать. Мы с ними совсем недавно расплатились. А машины Малфой все равно забрал в уплату долга, и их сейчас в Америке делают. Оказывается, те помощники, которых папа нанял, на самом деле на Малфоя работали и все, что папа делал, записывали и повторяли. Понимаешь? Папа эти летучие машины придумал и своими руками собрал, а Малфой теперь с этого денежки гребет! — Погоди-ка, — задумалась Элин. — Я была в Америке этой зимой, видела их летающие автобусы. На них еще эмблема в виде ММ — она изобразила на стекле символ, похожий на перевернутый логотип Фольксвагена. — Магомобили Малфоя! — сплюнул Рон. — Папа хотел назвать машину «Милая Молли», в честь мамы, но Малфой даже это у папы украл! Теперь ты понимаешь, почему я их всех ненавижу? — Понимаю, — кивнула Элин. — Спасибо за предупреждение, Рон, если Малфой подсунет мне какой-нибудь договор, я буду очень осторожной. Она не стала говорить, что решение Уизли-старшего вести дело с враждебной семьей кажется ей очень и очень странным. Рон явно что-то недоговаривал, или, возможно, сам не знал все до конца, и Элин решила, что при случае постарается выслушать и противоположную сторону.5 июня 1993 года, Малфой манор
Драко всегда любил отцовский кабинет. Он научился читать, изучая корешки книг, стоящих в высоких, до потолка, книжных шкафах (каждый том в которых — Драко это точно знал — был поставлен туда отнюдь не для красоты). Он изучал географию по огромному глобусу с совершенно неправильными очертаниями континентов, но зато с людьми в чудных костюмах, с идущими через пустыни караванами и плывущими прямо в пасть к чудовищам парусниками. Он научился терпению, часами сидя напротив работавшего отца, — Люциус никогда не прогонял сына, если тот сидел тихо и не мешал. И Драко, в свою очередь, точно знал, что как бы ни устал отец, но в конце дня он откинется на спинку кресла и расскажет ему, что именно и почему он сделал. Но сегодня Драко впервые пришел в этот кабинет не для того, чтобы чему-то научиться, а для того, чтобы потребовать ответа. — Зачем? Люциус Малфой не ответил, рассматривая сына так, как будто видел перед собой незнакомого человека. — Я и не заметил, — наконец, произнес он, — что мой сын стал уже совсем взрослым... — Зачем, папа? — повторил Драко. — Я ошибся, — после паузы ответил Люциус. — Надеюсь, ты понимаешь, что тобой я жертвовать не стал бы ни при каких обстоятельствах? — Конечно, понимаю, — кивнул Драко. — Но зачем ты вообще это затеял? Малфой-старший вздохнул. — Почти за два года до своего исчезновения Темный лорд узнал о некоем пророчестве, которое якобы предсказывало его падение, — произнес он. — Не знаю, кто его произнес, как оно звучало и почему Лорд поверил в него, но... Он испугался, Драко, я видел это. О, разумеется, он старался не показать свой страх, но я знал его достаточно хорошо. Вскоре после этого он отдал мне дневник, который он вел, когда был подростком, и который использовал потом в каком-то своем ритуале. Лорд велел мне хранить его, как зеницу ока, а если однажды с ним что-то произойдет — подсунуть его одному из учеников Хогвартса. Я спросил, что именно делает эта вещь, и Лорд, засмеявшись, ответил, что когда-то хотел с ее помощью очистить школу от грязнокровок. Мне этого было достаточно, отец рассказывал мне про открытие Тайной комнаты в то время, когда в Хогвартсе учился мальчик по имени Том Риддл. Потом Лорд исчез, но я не стал выполнять его поручение. Сперва потому, что это было слишком опасно — на моих друзей шла охота, мне и самому еле удалось отвертеться. Ну а потом... Я решил, что задание «хранить» дневник противоречит заданию «отдать». Ведь в Хогвартсе сидел Дамблдор, у которого хватило бы сил для того, чтобы обнаружить и уничтожить эту вещь. — А на самом деле? — спросил Драко. — Тебя не обманешь! — улыбнулся Люциус. — Конечно, это было оправдание для Темного лорда, на самом же деле я подозревал, что дело не в изгнании грязнокровок, а в чем-то большем. Лорд ведь не умер окончательно, это я знал точно, потому что его метка поблекла, но не исчезла. А это значило, что его первой целью было возвращение к жизни... И я очень сильно сомневался в том, что мне нужно его возрождение. Я посоветовался с отцом, и он полностью поддержал мое решение. Надо объяснять, почему? — Не сейчас, — покачал головой Драко. — У меня есть предположения, но я хотел бы проверить их сам. Малфой-старший одобрительно кивнул. — Долгие годы метка молчала, — сказал он, — и я начал думать, что Лорд никогда не вернется. Но в позапрошлом году она снова проявилась, не так сильно, как раньше, но все же я начал беспокоиться. А прошлым летом, незадолго до конца учебного года, я получил письмо: «Почему мой дневник все еще у тебя?» Правда, ответить я не успел — спустя несколько дней произошла эта странная история с Квирреллом, и хотя про нее больше молчали, чем говорили, но я все же смог выяснить, что именно там произошло. Глупец попытался возродить Лорда, действуя под самым носом Дамблдора, и провалился, естественно. Но следующая попытка могла оказаться более успешной, и я больше не мог отговориться непониманием приказа. Единственное, что я мог сделать — отдать дневник самому никчемному из всех учеников Хогвартса. — Рону Уизли, — кивнул Драко. — Поначалу я думал о девчонке, — Люциус дернул плечом, — но рядом с ней крутились эти Олсены... Пришлось отдать дневник ее брату в надежде, что этот растяпа быстро попадется. Желательно после парочки нападений, чтобы можно было поднять шум... Правда, у пацана все же оказалось достаточно мозгов, чтобы вовремя избавиться от дневника и выйти сухим из воды, но по большому счету это было неважно. Главное, что я выполнил указание Лорда, ну а что его план провалился — это ведь не моя вина, не так ли? Пока не случилось второе нападение, я думал, что Дамблдор завладел дневником и оставил его себе для изучения. Ну а потом... Я запаниковал, сын. Если Зверь напал на чистокровную, то кто окажется его следующей жертвой? Когда Гринграсс потребовал отставки Дамблдора, я поддержал его, надеясь, что директор уже знает, как можно обезвредить дневник, и не захочет уходить. Да, да, глупое решение, теперь-то я это понимаю. Ну а то, что дневник попадет в твои руки, мне и в голову не могло прийти. До сих пор не понимаю, как такое могло произойти. — Я нашел его у себя на подушке через три дня после случая в дуэльном клубе, — ответил Драко. — В нем была записка: «Хочешь обрести силу? Спроси меня, как». На обложке было истинное имя Лорда, вот я и... — Почему ты не сказал мне? — спросил Люциус. — Том не велел, — смутился Драко. — Это было первое, что он предложил мне: «давай сделаем твоим родителям сюрприз». — А на самом деле? — усмехнулся его отец. — Тебя не обманешь... — вздохнул Драко. — Я хотел стать другом Темного лорда. Не сыном Люциуса Малфоя, а Драко Малфоем. Понимаешь меня? — Отлично понимаю, — кивнул Люциус. — Я ведь и сам когда-то хотел стать не просто сыном Абраксаса Малфоя... — он помолчал. — Что ж, если это все... — Последний вопрос, папа, — поспешно сказал Драко. — При чем тут Добби? — А, — Люциус довольно улыбнулся. — Эта идея пришла мне в голову в самый последний момент. Я же не мог просто подойти к Дамблдору и сказать ему, что в школе будет открыта Тайная комната. Вот и послал домовика к его подопечным. Правда, этот идиот перестарался, едва не убив Олсена, но в итоге все обернулось к лучшему, не так ли? — Он не проболтается? — уточнил Драко. — Нет, конечно, — ответил отец. — Во-первых, освобожденный эльф все равно обязан молчать обо всем, что узнал на службе, а во-вторых, я с самого начала приказал ему забыть о приказе и поверить, что он действует сам, по своей воле, да еще и втайне от меня... По-моему, получилось неплохо. К тому же растяпа Олсен вообразил, что обязан домовику за предупреждение, и попросил освободить его в уплату моего долга. Люциус фыркнул. — Ну ладно, с прошлым разобрались, — сказал он. — Теперь давай поговорим о будущем. Сын, насколько обоснованны слухи о твоих отношениях с мисс Паркинсон? Драко глубоко вздохнул. К этому разговору он готовился последние полгода. — Мы состояли в интимной связи, — ответил он. — Даже так? — поднял бровь Люциус. — Не «любим друг друга»? Не «трахаемся»? — Ты учил меня точным формулировкам, папа, — кивнул Драко. — Я проводил с ней время не только для того, чтобы обеспечить алиби. Мне действительно это нравилось, но я никогда не думал о ней как о будущей жене. — Она оказалась настолько плоха? — Что? Нет! — Драко очень старался не показать смущение, но отца он, разумеется, не обманул. — Совсем наоборот, все было здорово... Ну, то есть в первый раз было странно, у нас же не было опыта, но мы старались, и кажется, потом начало получаться, хотя я... Ты смеешься надо мной? — Самую малость, — улыбнулся отец. — Я имел в виду ее характер, — Драко постарался справиться со смущением. — Она устроила публичный скандал, да и потом постоянно пыталась меня ревновать... Все время требовала, чтобы я уделял ей внимание... Мне кажется, что такое поведение не вполне подобает моей будущей супруге. Да и поговорить с ней, честно говоря, было не о чем. — Я понял, — кивнул Люциус. — И ты мог бы не подыскивать настолько формальные выражения, сын. Если ты хочешь сказать, что Панси Паркинсон — тупая ревнивая истеричка, то так и говори. — Я не могу так говорить о девушке, с которой... — начал было Драко. — Это похвально, — перебил его отец, — но было бы гораздо лучше, если бы ты не играл словами, а сразу отказался бы от отношений с ней. Ты обязан был это сделать! Он вскочил на ноги и принялся расхаживать по кабинету, не глядя на сына. — Ты представляешь, каких трудов мне стоило отбиться от Сирила Паркинсона, когда он заявился ко мне с требованием немедленно объявить о вашей помолвке? — воскликнул он. — Я с трудом уговорил его подождать до твоего выздоровления, но больше тянуть не могу. Завтра они с Панси прибудут к нам в гости, чтобы услышать ответ, а после ваших столь долгих отношений я не смогу оскорбить их отказом. Так что можешь начать привыкать к тому, чтобы называть Панси «моя будущая любимая супруга». — Но папа... — начал было Драко. — Раньше надо было думать! — жестко ответил Люциус. — Пойми, в том, что ты начал в столь юном возрасте, нет ничего плохого, ни один мужчина тебя за это не осудит. Но Панси Паркинсон принадлежит к благороднейшему семейству, и ты поступил очень необдуманно, когда не порвал с ней сразу же после того, как понял, что у вас не может быть совместного будущего. Мы одно из безупречных семейств, Драко, а это накладывает определенные обязательства. После полугода публичных отношений отказ будет воспринят... — Она бесплодна, — прервал Драко отца. Люциус Малфой осекся на полуслове и изумленно посмотрел на сына. — Она что?! — Панси Паркинсон бесплодна, — повторил Драко. — У нее не может быть детей. Если мы поженимся, род Малфой пресечется. — Ты уверен? — спросил Люциус. — Не на сто процентов, — ответил Драко, — но скорее всего, так и есть. Том сказал, что немного ошибся в формуле, когда накладывал на нее заклинание взросления, и теперь Панси для него бесполезна. Он не сказал, почему, но когда я узнал суть ритуала... Малфой-старший глубоко задумался. — Ты никому не говорил об этом? — спросил он после долгого молчания. — Разумеется, нет! — воскликнул Драко. — Хотя я думаю, что Эл... Олсен может сама догадаться, она достаточно умна, чтобы сложить два и два. Но она не знает, что бесплодие — результат заклинания, а не врожденный порок. — Хорошо... — Люциус кивнул. — В таком случае, конечно, помолвки не будет, хотя истинную причину отказа ты им не назовешь. Понятно, почему? — Потому что если они узнают о бесплодии, то обвинят меня... — Драко осекся. — Прости, папа, мне на секунду показалось, что ты хочешь, чтобы это я отказал Паркинсонам... — Да, именно так. Ты сам будешь с ними говорить, — ответил отец. — Тебе пора привыкать к тому, что я не всегда буду тебя прикрывать. За свои необдуманные проступки ты и расплачиваться будешь сам. Ты скажешь, что у вас слишком большой процент общих предков. В обычных случаях троюродное родство считается безопасным, но поскольку ты единственный наследник и от тебя зависит существование всего рода, то после долгих размышлений ты решил не рисковать. Драко представил себе, какую истерику закатит Панси, и пришел в ужас. Одна надежда на то, что в присутствии взрослого она будет сдержаннее, чем обычно... Впрочем, с нее станется попросить отца оставить их наедине... — И если она захочет поговорить с тобой наедине, — словно прочитал его мысли Люциус, — а она захочет, не сомневайся... Так вот, ты к ней пальцем не притронешься, ты понял? Делай что хочешь, умоляй ее о прощении, говори, что твое сердце разрывается от отчаяния, но интересы рода превыше чувств. И запомни, отныне никаких отношений с этой девушкой у тебя быть не должно. Если я узнаю, что ты не сдержал свои руки... или другие части тела... Я лично найду тебе невесту по своему вкусу, не считаясь с твоим мнением, и возьму с тебя такие обеты, что ты даже смотреть на других девушек не сможешь. Ты понял? — Да, папа, — понурился Драко. — Вот так! — Люциус постепенно успокоился и вернулся в свое кресло. — Если бы ты просто пару раз приятно провел с ней время, все было бы нормально. В конце концов, все понимают, что у молодых людей есть определенные потребности, сдерживать которые не просто бесполезно, но и вредно. И если бы ты связался с девицей попроще, из тех, кому можно спокойно отказать, я бы тоже слова тебе не сказал. Но полгода с девушкой из древнейшего и благороднейшего рода, при том, что все окружающие уже видели вас парой и ждали лишь официального подтверждения — это уже не простая интрижка! Ты обязан был быть готовым к серьезным обязательствам. Постарайся запомнить это, сын, и не заставляй меня больше краснеть за тебя. — Да, папа, — повторил Драко.1 июля 1993 года, Азкабан
— Так это, стало быть, и есть знаменитый Сириус Блэк? Скорчившийся в углу Бродяга уставился на незнакомца в зеленом котелке. Еще один друг? Но этого человека он не знал. Зато стоявшего рядом с ним Зеда Мэйнарда, старшего надзирателя сектора содержания неисправимых преступников, наоборот, знал слишком хорошо. И уж он-то совершенно точно не был его другом. Бродяга бросил взгляд на свернутую газету, торчавшую из кармана Зеленого Котелка. Что-то привлекло его внимание... Он не мог понять, что, но Хозяин, который последнее время чувствовал себя намного лучше и уже мог смотреть на мир его глазами, вдруг забился внутри черепа и зашелся беззвучным криком. — Совсем спятил, господин министр, — произнес Мэйнард. — Воображает себя собакой, бегает по камере на четвереньках, гавкает, вшей ищет... — В точности, как Локхарт... — задумчиво произнес Фадж. — Хм. Не поэтому ли Дамблдор им заинтересовался? — Этого нам господин Верховный чародей не докладывал, — ответил Мэйнард. — Он только посмотрел на него и назад пошел. Я ж все время рядом с ним стоял, все видел. — Н-да... Ну что ж, сумасшедший он или нет, я обязан спросить, — министр принял официальный вид. — Господин Блэк, есть ли у вас какие-нибудь жалобы или пожелания? Впервые за много лет Хозяин смог взять контроль над их с Бродягой общим телом. — Господин министр, — прохрипел он. — Газета... пожалуйста, дайте мне! — Надо же, — усмехнулся Мэйнард. — Молчал столько лет, а как вас увидел, так заговорил! Уважает, видать, власть-то. Хоть и пожиратель, а тоже соображение имеет. Удивленный министр опустил взгляд и только сейчас заметил, что из его кармана торчит свежий номер «Пророка». Он смутно припомнил, что читал его перед самым отъездом в Азкабан. Потом его отвлек Дамблдор, заглянувший в Министерство по пустяковому поводу, и он, должно быть, машинально сунул газету в карман. — Ну, полагаю, от этого не будет вреда, — произнес он, бегло просматривая заголовки. Ничего особенного в этом номере не было — статистика чемпионата по квиддичу, фотография выигравших в лотерею Уизли, очередной пересказ истории со зверем в Хогвартсе, обсуждение запрета на импорт ковров-самолетов, светская хроника... Но, конечно, для того, кто просидел двенадцать лет в Азкабане, любая строчка будет глотком свежего воздуха. Свернув «Пророк» в трубочку, он просунул ее сквозь решетку. Блэк, вцепившись в газету, бросился в дальний угол, повернулся к решетке спиной и скрючился над своей добычей, словно боясь, что ее сейчас отнимут. — Хогвартс! Он в Хогвартсе! — услышал министр возбужденное бормотание. — Все эти годы... месть... — Что это его так взбудоражило? — удивился Фадж. — Да кто ж его знает, господин министр, — ответил Мэйнард. — У него в мозгах, поди, уже все перепутано за столько лет... Несколько секунд Фадж раздумывал, не приказать ли ему отнять газету у заключенного, но решил, что это лишнее. В конце концов, какая разница, о какой такой «мести» думает Блэк? Из Азкабана-то он даже после смерти не выйдет. Бросив последний взгляд на узника, Фадж направился к выходу. Надзиратель услужливо пропустил министра вперед и, когда тот отошел от камеры, уголками губ улыбнулся Бродяге. — А ты небезнадежен, дорогой, — шепнул он. — Пожалуй, сегодня ночью я тебя навещу.* * *
Здесь, в камерах для неисправимых преступников, свет не гас никогда. Официально считалось, что это ради безопасности, чтобы заключенные не смогли сделать что-то, скрывшись в темноте. На самом деле это было дополнительным наказанием: исходящий от стен и потолка свет не давал теней и лишал глаза привычных ориентиров. Обычно его это раздражало, но сейчас Сириус был даже рад, что может без помех рассматривать свою добычу. Съев принесенный тюремщиками ужин (этим вечером им обоим понадобятся силы), он вернулся в свой угол и вновь принялся разглядывать фотографию многочисленного семейства, позирующего на фоне пирамид. Уизли... Сириус помнил это имя, он встречался с Артуром и Молли на собраниях Ордена и пару раз ходил с ними на операции. Правда, происходило это довольно редко, все-таки супруги больше были заняты детьми, чем борьбой с Волдемортом. Напрягшись, Сириус припомнил, что незадолго до того рокового дня Артур принес на собрание пыльную бутылку из старых запасов. Кажется, тогда у него родилась долгожданная дочь... Да, точно, вот она стоит рядом с отцом. Совсем большая и, судя по дате, уже должна пойти в Хогвартс... А Гарри, выходит, на год старше нее... Сириус перевел взгляд на десятого человека, присутствующего на фотографии, и почувствовал, что злость, заполнившая его сознание, помогает соединиться его сущностям. Еще немного... Лязг открываемой решетки вывел его из оцепенения. — Ты уже готов, лапочка? — услышал он насмешливый голос Мэйнарда. — Инкарцеро, кстати. Не волнуйся, это будет быстро и не больно. Надзиратель довольно заржал. — Ох, кого я обманываю! — выдавил он сквозь смех. — Это будет больно, милый. Смотри, я принес парочку игрушек, тебе понравится. Он перевернул связанного заключенного на спину и начал расстегивать ширинку. — Открой ротик, дорогой, — произнес он, спуская штаны. — У меня большие планы на этот вечер! Надеюсь, ты никуда не торопишься? — Тороплюсь, — ответил Сириус. Щелкнули зубы, Мэйнард заорал от боли и упал на колени, держась руками за пах. Окровавленная черная пасть приблизилась к его лицу, выплюнула то, что держала в зубах, и превратилась в человеческое лицо. — Открой ротик, дорогой, — произнес Сириус, запихивая окровавленный обрубок поглубже в горло тюремщика. — У тебя большие планы на остаток этой жизни. Патронус Мэйнарда исчез, и Сириус почувствовал, как встрепенулись дементоры, почуявшие в камере беззащитную жертву. Подхватив с пола палочку тюремщика, газету и камень Дамблдора, он успел обратиться в пса за секунду до того, как в камеру влетел первый дементор. Бродяга внутри его головы привычно осклабился, но на этот раз Тварям было не до него. Истекающий кровью тюремщик казался им намного более привлекательным лакомством.1 июля 1993 года, больница св. Мунго
«Светит месяц, светит ясный, Светит белая заря. Осветила путь дорожку Мне до милого двора...» — И давно он так, коллега? — поинтересовался у врача солидный пожилой мужчина в мантии строгого покроя. — Со вчерашнего дня, профессор, — ответил молодой доктор. — Поначалу буянил так, что даже связывать приходилось, но после того, как ему вручили эту... как вы сказали, миссис Ковальски? Balalajka? Вот с тех пор он только и делает, что на ней играет. — Гхм, да. Ну что ж, коллеги, давайте осмотрим пациента. Миссис Ковальски, будьте добры, отнимите у него этот инструмент. — Отлезь, гнида! — вскинулся Локхарт, когда дюжая медсестра протянула руки к балалайке. — Я тебе отлезу! А ну дай сюда! — прикрикнула та. Локхарт испуганно пискнул и сжался в комок. — По-другому никак, — пояснил профессору врач. — Пытались добром, но все без толку. Он понимает только окрики. — Вот как. Гхм, да. Что ж, посмотрим... — профессор внимательно осмотрел покрытые шерстью конечности, проверил белки глаз и зубы, затем достал из нагрудного кармана слуховую трубочку и приложил ее ко лбу пациента. — Больной, думайте... не думайте... думайте... глубже... еще глубже... не думайте... думайте... Хм. Что ж, да, пожалуй... Гхм. Да, все ясно. — Что? Что ясно? — спросил его врач. — Ясно, что это очень сложный случай! — поднял палец профессор. — Пациент считает себя псом, частично превратившимся в человека. Такие случаи науке известны, но удивительно, что судя по изменившейся внешности, он и является получеловеком-полусобакой. Стопроцентное замещение духовной и физической сущности. Уникальный случай... Гхм. Да. — Мы обследовали его мозг, — заметил третий врач, — и знаете, что самое удивительное? У пациента каким-то образом появился собачий гипофиз. — Неужели? — профессор задумчиво почесал бороду. — Весьма странно, гхм. Полагаю, нам надо обсудить дальнейшие диагностические процедуры. И лечение, конечно же. М-м-м, да. Шансов на успех, конечно, мало, но наш долг сделать все, что в наших силах, и... да, миссис Ковальски, верните больному его музыкальный инструмент, а то он уже начал нервничать. Кстати, откуда он тут? — Подарок анонимной поклонницы, — ответил врач. — Вчера прислали с утренней совой. Как ни странно, пациент умеет на ней играть. Возможно, научился во время своих путешествий? — Возможно, возможно... Что ж, не будем мешать ему музицировать. Профессор в последний раз посмотрел на пациента и вышел из палаты, мурлыкая себе под нос: «Светит месяц, светит ясный... Тьфу, черт, вот же привязалось. От Севильи до Гренады...» — Говорят, он лично победил Чудовище в Хогвартсе! — шептала молоденькая медсестра, пока врачи покидали палату. — Сам, в одиночку, спустился в подземелье и встретился с василиском, представляете? — А я читала в «Пророке», что он, наоборот, этого василиска вызвал, — возражала другая. — И что если он выздоровеет, его будут судить. Да только он неизлечим, раз уж сам профессор сказал... — Знаете, что написала про него Скитер? — говорила третья медсестра. — Что он и подвиги-то свои не совершал, а все украл у других. Дескать, выпытывал у настоящих героев, как они с чудищами справлялись, а потом — бац! Стирал память и писал новую книгу! — Не верю! — возражала молодая. — Эта стерва вечно пишет всякие гадости! Продолжая перешептываться, медсестры вышли из палаты и заперли дверь. Впрочем, перебирающий струны Гилдерой это даже не заметил. «Мне не спится, не лежится, И сон меня не берет. Я сходил бы к милой в гости, Да не знаю, где живет...» За много миль от этого места «неизвестная поклонница Гилдероя Локхарта» сидела на палубе круизного лайнера с томиком Булгакова в руках и счастливо улыбалась своим мыслям.Продолжение следует...