Цыганочка с выходом.

POV Андрей Жданов.       Ромка открыл двери еще до того, как я нажал кнопку звонка. Я только вышел из лифта, подошел к квартире, как он и распахнул створку. Лицо у Малиновского было помятое, немного припухшее, словно он пил пару дней подряд, глаза красные, воспаленные, будто он сутки плакал, лихорадочно блестели и смотрели на меня с таким презрением и злостью, что я даже растерялся. Вроде бы, я не навязывался, он сам просил приехать поговорить, чего теперь злится?       — Ты знал, да? Вы все знали — ты, Катя, Милко… Одного меня не поставили в известность. Не заслужил, да?       — Ты о чем? — не понял я.       И тут же получил за свою недогадливость довольно качественный апперкот в челюсть. Я даже закрыться не успел. Чего-чего, а драки я не ожидал.       — Ты знал, что у меня есть дочь! Знал, и ничего не сказал мне. И какой ты после этого друг? Ты предатель! Я бы никогда так с тобой не поступил, а ты… Ты… Ты предал меня!       — Ты бы, конечно, так не поступил, правда я не знаю, как «так», но это уже не важно, — сказал я, вытирая кровь с рассеченной губы. — Если ты уже и приговор вынес, и в исполнение его привел, то я, пожалуй, пойду.       — Нет, погоди, я еще не все тебе высказал.       — Давай, высказывай, только учти, удара я больше не пропущу, отдача замучит.       — Ты знал, что у меня есть дочь?       — Зачем ты спрашиваешь? Ты же уже сам себе ответил на этот вопрос.       — Ты не увиливай, ты отвечай!       — Я на допросе?       — Считай, что да!       — Тогда мне ничего не остается, как воспользоваться своим правом не свидетельствовать против себя и уйти в несознанку. Надеюсь, что орудие пыток ты заготовил, потому что голыми руками меня не расколоть.       Я прошел в ванную, в аптечке нашел перекись и вату, включил воду, вначале промыл ранку, потом обработал. Удара в спину я не боялся, хоть Ромка и бегал за сзади, как заведенный, и что-то нервное бормотал. Наконец, он дернул меня за рукав.       — Я с тобой разговариваю, или со стеной?       — А ты разговариваешь? Или все же допрашиваешь?       — Андрей, я все понимаю, мы были в ссоре, ты был обижен, но… Ты понимаешь, что это предательство, не сказать мне о том, что у меня есть дочь и что она в детдоме? Я-то думал, что мы друзья.       — А когда именно ты думал, что мы друзья? Когда уговаривал меня на измену, пытаясь даже взять на «слабо»? Или, может, когда зарегистрировался на сайте под моим именем и выставил там мое фото, ставя под удар существование моей семьи? Или может ты считал меня своим другом, когда…       — Хватит, Андрей, не надо сравнивать. Так ты договоришься до инструкции. Нашел что с чем сравнивать! Дело касается ребенка, моего ребенка, понимаешь?       — А как же Лялька? Или она уже перестала быть моим ребенком?       — При чем здесь Лялька?       — Естественно ни при чем! Разве развод родителей ее хоть как-то бы коснулся? Никак! Так что Лялька здесь совершенно ни при чем, и друг ты мне конечно же настоящий. Кто-кто, а ты-то знаешь, что такое настоящая дружба.       — Значит, это ты мне отомстил, да?       У меня даже зубы свело от злости. Какой идиот! Додумался до полного абсурда.       — Роман, ты дурак? О чем ты, о какой мести?       — Ошибаешься, я не дурак, это тебе кажется, что я идиот, а я дважды два прекрасно сложить умею.       — Умножить.       — Что?       — Ну, два и два — это сложить, а дважды два — умножить.       — Издеваешься?       — И не думаю.       — Ты еще скажи, что понятия не имел ни о какой моей дочери. Что «Zimaletto» совершенно случайно решило взять шефство именно над этим детским домом.       — Я не сказал, что не знал, что у тебя есть дочь, как не сказал я и того, что «Zimaletto» случайно взяло шефство над этим детским домом.       — И ты считаешь, что это не предательство?       — Что именно? Шефство или…       — Или! Знать, что у меня есть дочь, и не сказать мне об этом!       — Будем мерятся предательствами? Или поговорим?       — О чем еще с тобой можно говорить, если ты смог…       — Ну, например, о том, — перебил я Романа, повысив голос, — что я не делал тест ДНК на отцовство, и знать, что Надя твоя дочь, не могу. Надя — это девочка, очень похожая на тебя. Ее фото мы увидели на сайте детдома, удивились, заинтересовались, решили познакомиться поближе, взять шефство над этим детдомом. Помнишь совещание по поводу участия «Zimaletto» в жизни детей? Очень оно тебя заинтересовало? Очень? Ты сильно переживал о судьбе обездоленных детей?       — Я же не знал, что там Надя. Почему вы мне ничего не сказали?       — Если бы тебе хоть что-то, кроме себя было важно, ты сам мог бы увидеть ее фото на сайте. А теперь виноваты мы с Катей? Прелестно.       — Тогда почему ты ничего мне не сказал о девочке, когда пригласил поехать с вами?       — А что я мог сказать?       — Что там есть моя дочь, черт возьми!       — С чего ты взял, что Надя твоя дочь?       — Я это чувствую.       — Серьезно? Но я — не ты, и я ничего почувствовать не могу. Все, что я знал, что в детдоме есть девочка, похожая на тебя. Ты считаешь, что я мстил тебе, не сообщая об этом? А зачем я тогда позвал тебя с нами?       — А если бы я не поехал? Тогда как?       — А тогда… Тогда ты не заслуживал бы даже знать того, что где-то есть девочка похожая на тебя. Мы нашли бы тех, кто больше бы волновался о судьбе обездоленного ребенка, чем такой эгоист, как ты.       Ромка посмотрел на меня в изумлении, потом нахмурился и задумался. Молчал он долго, даже слишком долго, потом открыл бар, достал виски и два бокала, повернулся ко мне:       — Давай выпьем.       — Ты будешь пить с предателем? Не стоит. Если это все, о чем ты хотел поговорить, то я пойду, у меня слишком много дел.       — Андрей! Извини за предателя, ты же знаешь, что я так не думаю.       — Я не знаю, что ты думаешь, что нет, но… Проехали и забыли.       — Я поговорить хотел.       — Говори.       — Что мне теперь делать?       — Думаю, прежде всего нужно сделать анализ ДНК, и уже потом решать, что делать.       — Я хочу удочерить Надю.       — Она ни к кому не пойдет без названного брата. Видел, там такой самый маленький крутился? Мишка.       — Я это знаю.       — И что, готов забрать обоих? Ты хоть представляешь, что это такое одному растить двоих маленьких детей?       — Ой! Не знаю я, Палыч, что делать. Вчера вроде все так ясно было, а теперь… — Ромка налил себе виски, выпил. — Понимаешь, у Алины тоже двое детей. Я почему-то думал, что мы могли бы стать семьей. Все вместе. И у Нади была бы мама.       — Класс! Ромка, ты себя слышишь?       — А что не так?       — Не понимаешь? Во-первых, Мишка не Надино приложение, которое можно и выбросить…       — Я и не говорил, что Миша Надино приложение.       — Конечно не говорил. Но «мама была бы у Нади», а про Мишку забыл. Ромка, загляни в себя, никогда для тебя чужой ребенок своим не станет. Иначе ты обязательно бы добавил, что у Алининых детей появился бы отец. Вот как зовут детей Алины?       — Не знаю, я не спрашивал.       — И это дети любимой женщины, как я понимаю. Так что подумай сто раз прежде чем… — у меня запершило в носу, когда я вспомнил этого малыша. — А Надя все чувствует. И никогда ты не станешь родным для нее, если будешь безразличен к мальчику. Подумай об этом. И вот еще что, пока все не будет решено, ни в коем случае нельзя обнадеживать девочку.       — А видеться с ней?       — Ну, если только в клоунском наряде.       — Почему?       — Если ты заметил, что она на тебя похожа, как думаешь, другие этого не увидят? И что потом будет с ребенком, если этот тест ДНК не подтвердит ваше родство? Чужую же девочку ты удочерять не будешь, да и не позволят органы опеки удочерить холостяку девочку.       — Да ты прав. Я буду аккуратен, ты прав.       Ромка дернулся, налил себе виски еще и снова выпил, а потом посмотрел на меня так жалобно, словно ребенок, обиженный жизнью.       — Все у меня через жопу, Палыч.       — Ты о чем?       — Алина вчера меня бросила, Надя может оказаться не моей дочерью, а если моей, то к ней в нагрузку пойдет и Миша, которого я должен полюбить, все через жопу!       — Погоди, давай разберемся, может все и не так уж страшно? Алина тебя бросила из-за того, что ты решил усыновить детей?       — Нет! Из-за того, что я — дебил! — Ромка чуть не плакал. — Прикинь, я умудрился ей написать, что смирился с ее детьми.       — И что она тебе ответила?       — Что ее дети заслуживают того, чтобы их любили, а не смирялись с ними.       — Мда… такое ляпнуть матери, это надо умудриться. И ведь извиняться за это бесполезно, хоть и необходимо. Ты пойми, мать всегда чувствует, как кто-то относится к ее детям. Тут не сыграешь, не сделаешь вид. Даже не знаю, что и сказать… Ну, договорись встретиться, познакомься с ребятами, попробуй наладить контакт.       — Не выйдет она больше в сеть, Палыч.       — Почему ты в этом так уверен?       — Да… Я еще ляпнул, — он встал, подошел к столу, поработал мышкой. — Сейчас прочту. Так… Так… Вот, слушай: «Ро­ман, те­бе не ка­жет­ся, что нуж­но ра­зыс­кать Аню?», это она пишет. Я: «Зачем? Ес­ли она от­ка­залась от ре­бен­ка, зна­чит не так уж ей доч­ка и нуж­на», она: «Ро­ман, а мо­жет, вна­чале нуж­но вы­яс­нить, по­чему Аня так пос­ту­пила. Мо­жет, бы­ла боль­на, а мо­жет, ее во­об­ще боль­ше нет в спис­ках жи­вых», я: «Я знаю толь­ко од­но — моя доч­ка в дет­до­ме, и мне пле­вать по ка­ким при­чинам ее там ос­та­вила ее мать». А в конце она написала, что ей надо хорошо подумать еще и об Ане. Палыч, что ей Аня? А?       — Как тебе сказать? Думаю Алине не Аня важна, а твое отношение к матери своей дочери. Она ведь написала четко, что не понимает, почему ты Аню не разыскал. Кстати, а ты собираешься ее разыскивать?..