***
POV Анечка. Я так готовилась, так давала себе слово не реветь, а все равно не выдержала… Увидела настороженные взгляды детей и разревелась, хорошо хоть глаза не красила, а то стекало бы сейчас два черных ручья по щекам. — Ты зачем плакаешь? Мы же нашлись, — теплая маленькая ручка вцепилась мои руки, закрывающие лицо и опустила их. — Мишка, нужно говорить плачешь, а не плакаешь. Сколько раз тебе говорить? И не зачем, а почему, понял? — Надя строго выговаривала брату, а сама очень настороженно смотрела мне в глаза. — Ты правда наша мама? Я хотела сказать, что да, что я ваша мама, я многое хотела сказать, но не смогла, горло перехватило спазмом, когда я услышала это «мама», и я смогла только кивнуть. Да что же это такое? Нужно было немедленно брать себя в руки, вдруг дети подумают, что я плаксивая дурочка, а у меня никак не получалось собраться, только кивнула и судорожно стала стирать слезы со щек. — А кто была та гадкая тетка? — Какая тетка, Наденька? — шершавым, скрипучим голосом удалось мне выдавить из себя. — Которая хотела забрать нас с Мишкой, а потом только его? — Надежда, — вмешалась Людмила Романовна, — я ведь тебе уже не один раз рассказывала, что Нина Олеговна не была вашей мамой, она только хотела усыновить вас. — А она мне говорила, что мама. Обманывала? — Обманывала, — горько вздохнула директриса. — Взрослые всегда обманывают, — девочка на секунду опустила голову, но желание во всем разобраться самой пересилило. Она сердита посмотрела на меня. — Может, ты тоже не наша мама? Может, обманываешь?! — Наденька, — я прокашлялась и достала из папки результат анализа ДНК, — вот посмотри. — А что там? — Миша первым схватил листок. — Тут нет картинок! — мальчик надул губы, но документ мне не отдал, протянул Наде. — Что это? — девочка казалась растерянной. — Как же тебе объяснить, чтобы ты поняла, — я задумалась. — Это результаты анализа, которые подтверждают, что ты моя доченька. — А Мишка? — тут же спросила девочка, поставив меня в тупик. — Надя, ну ты же совсем взрослая, должна понимать, — пришла мне на помощь Людмила Романовна, — что если Миша твой брат, а Алина твоя мама, значит и Миша ее сын. — Да? — девочка задумалась, в этот раз надолго. Потом вдруг метнула в мою сторону очень сердитый взгляд, схватила Мишеньку за руку, оттащила от меня подальше и зло спросила: — Тогда почему ты нас бросила? Бог мой, как я боялась этого вопроса, как готовилась к нему, даже справки из больницы с собой взяла, благо Катя отдала их кому-то, и на них переправили имя и дату; и о том, что я была без сознания после травмы, и о моей ретроградной амнезии. А вот сейчас, когда пришла пора отвечать на вопрос, снова онемела, лишь слезы опять полились из глаз. И тут произошло неожиданное. Миша, всегда беспрекословно слушающийся Надежду, вырвал свою ручонку из руки сестры, подбежал ко мне, забрался на мои колени, обнял меня за шею и зашептал: — Мамочка, не плакай, мы будем хорошие! От него пахло детством и «Чупа Чупсом», и сыновней жалостью, и нашим с Наденькой будущим защитником, и… и… чем-то таким родным и близким, что я приняла Мишеньку своим сыном, раз и навсегда приняла. — Не плачь, а не плакай, сколько тебе говорить! — закричала Надюша и сама зарыдала: — Мамы не бросают своих деток, никогда не бросают. Спасибо Людмиле Романовне, она хоть тоже хлюпала носом, а все же не растерялась, начала рассказывать то, что мы с ней по телефону согласовали. — Наденька, мама вас не бросала. Тебе тогда уже два годика было, а Мишенька только родился. Вы ехали на машине и попали в аварию. Вы с Мишей не пострадали, а ваша мама сильно разбилась и потеряла сознание. Вас увезли в детский дом, а маму в больницу. — А почему нас к папе не отвезли? — Надя подошла ко мне близко-близко, распахнула свои огромные глазищи и я увидела в них… сострадание. Моя девочка умела сострадать! Господи, дай мне силы стать достойной моей дочери. — Понимаешь, Наденька, машина начала гореть, нужно было скорее спасать нас, а документы сгорели. Все сгорело, кроме нас, — придумывала я на ходу. — Спасатели ведь как думали? — Как? — Надя, словно невзначай, схватилась за мою руку, и у меня зашлось сердце от первого прикосновения дочери. Я боялась пошевелиться, чтобы не вспугнуть едва зарождающееся доверие. — Спасатели думали, что я быстренько приду в сознание, и сама заберу вас. Понимаешь, доченька? Надюша дернулась от этого слова, но руки не отняла, зато сразу стала снова язвительной. — Тогда почему ты нас не забрала? Сейчас скажешь, что забыла про нас, да? — Да, — мягко сказала Людмила Романовна. — И это, Надюша, правда. Ты же знаешь, что я никогда вас не обманываю. Мама пришла в сознание быстро, но ни тебя, ни Мишеньки она не помнила. Она вообще не помнила, что у нее есть дети. — И папу не помнила? — с ужасом спросил Миша, притянув двумя ручками мое лицо к своему. — Папу я и сейчас не помню, — уцепилась я за спасательный круг, так неожиданно поданный мне детьми. — Бенденькая, — сын крепко-крепко прижался ко мне, — мамочка, не плакай, мы обяж-ж-жательно папу найдем. — Надо говорить бедненькая, а не бенденькая, понял? — сказала Надюша с нотками ревности в голосе. — Откуда мы можем знать, что ты нас не обманываешь? Мы первый раз тебя видим. — Я не обманываю. Мишенька, погоди секундочку, — я достала справку из больницы. — Вот посмотри. В этой бумаге говорится о том, что у меня была потеря памяти, ретроградная амнезия. Если сама не поймешь, можешь показать старшим девочкам, они тебе все объяснят. — Нет, сама объясни. — Хорошо. Только вначале хочу сказать, что мы видим друг друга не впервые. — А вот и врешь! Ты все врешь, я никогда тебя раньше не видела, может только когда была совсем маленькой! — кажется девочка, в отличие от ее папы, на дух не переносила лжи. — Я не вру, честное слово. Ты мне еще сказала, что клоуны лучше моделей. — Я так сказала тете-клоуну, а не тебе. — А я и была тетей-клоуном, хочешь — покажу фотографию? — Да! — закричал Миша и нетерпеливо заерзал на моих коленях. Я достала две фотографии, одну протянула Наденьке, другую — Мишане. Какие же они были разные, мои дети. Дочка придирчиво рассматривала фото, периодически поднимая на меня глаза, словно хотела сравнить, а я ли это, не обманываю ли. Казалось, что она сейчас скажет: — А ну-ка встань и пройдись! А Миша… Он с восторгом смотрел на изображение без тени сомнения, он пока доверял людям, даже несколько раз поцеловал снимок, приговаривая: — Мама, мамочка, — потом надул губы и очень обиженно-серьезно сказал: — Я Таньку лупить буду! — Нет, Миша, драться ты не будешь, — строго одернула его Людмила Романовна. — За что ты собрался побить Таню? — А жачем она сказала, что мама — собака? Наша мамочка кловун, а не собака. — Надя, что именно сказала Татьяна? — спросила директриса дочку, отведя ее чуть в сторонку. — Что все бабы суки, бросают детей. И наша… — она запнулась, помолчала, затем все-таки выдавила из себя, — Наша мама тоже сука, раз бросила нас. — Ты тоже так думаешь? — совсем тихо спросила Людмила Романовна. — Нет! Уже нет, — девочка подняла на нее глаза полные слез. Но и сейчас, когда она почти плакала, взгляд ее оставался холодным, почти ледяным. — Наденька, что ты решила? Поедете с мамой на выходные? — Куда? В цирк? — закричал Миша. — Да! Я хочу в цирк. Надя, поехали в цирк! — С чего ты взял, что нас поведут в цирк? — язвительно спросила девочка. — Наша мама коловун, а где кловуны живут? В цирке! — уверенно парировал мальчишка. И обе пары глаз уставились на меня. — Вы хотите в цирк? Нет ничего проще. Завтра же мы пойдем в цирк. А сегодня поедем к моим друзьям. У них есть девочка Оленька, и собака Рэм, и много игрушек. И нам там будут очень рады. А бабушка обещала приготовить очень вкусный торт. — Наша бабушка? — спросила Надюша. — Оленькина бабушка, но она очень хорошая, и она вас тоже ждет. Ну что, поедем? Мишка спрыгнул с моих коленей и подбежал к Наде. — Надь, ну поедем, там есть собака, ну Надь. — А ты меня слушаться будешь? — Буду-пребуду, — горячо заверил ребенок. — Хорошо, мы поедем. Только… — Что, Наденька? — Если нам не понравится, то ты нас назад сразу же привезешь. — Договорились. — И в цирк пойдем, ты Мишке цирк обещала. — Даю тебе слово. — Тогда ладно.***
Поздно ночью, когда Миша, набегавшись и наигравшись уже спал без задних ног, одной рукой обнимая плюшевого мышонка, я услышала тихий плач Наденьки. Вскочила с кровати и подбежала к дивану на котором мы уложили девочку спать. — Тебе не понравилось? Ты хочешь к Людмиле Романовне? — Понравилось, — всхлипнула дочка. — Наденька, тогда почему ты плачешь, может, у тебя что-то болит? — Нет. — Не хочешь мне рассказать, что случилось? — А ты нас правда заберешь к себе? Не передумаешь? — Девочка моя, солнышко, я же вас только что нашла, как я могу от вас отказаться? Уже через несколько дней мы будем жить вместе, даю тебе слово. — Нас обоих заберешь, или только Мишу? — все не могла поверить Надюша. — Ну, конечно же вас обоих. Знаешь, как я вас люблю? — Как? — Крепко-крепко. Хочешь, будем спать вместе, Наденька? — Да. Уже засыпая, девочка прижалась ко мне и прошептала: — А нашего папу мы найдем, мамочка. Вот увидишь. Я здесь, — она приложила ручку к сердечку, — знаю…