Перед Рассветом

Гилберт наблюдал за Иваном, который безмятежно спал в объятьях Морфея. Желтый свет от уличных фонарей бесстыже падал на спокойное лицо русского и чуть переливался в светлых и таких мягких волосах России. Пруссия лично убедился в их шелковистости, когда в порыве страсти зарывался в волосы своими длинными пальцами и невольно натягивал, заставляя Брагинского прогибаться в спине и хрипеть от переизбытка ощущений. Байльшмидт сглотнул и, вспоминая события последних трех дней и ночей, когда ему удалось уговорить Брагинского наконец побыть в пассивной роли, мягко двинулся к кровати. Иван лежал посередине, раскрывшись от невесомого одеяла, скомкав и положив на него ногу, а бедра прикрывала запутанная хлопковая простынь. Гилберт присел рядом и его взгляд замер на просторной светлой майке, которая будто горела в неярком освещении. Когда Россия успел ее на себя нацепить? Снять. Срочно! Они точно засыпали измотанные после очередного захода. Абсолютно без одежды. Байльшмидт отчетливо помнил жар, который ощущался от тела Брагинского. Голодный огонек вспыхнул в алых глазах, когда Гилберт заметил, что майка сползла с округлого, но сильного плеча, оголив часть мерно вздымающейся груди. Россия глубоко вздохнул, немного потянулся и закинул руку на лежащую рядом подушку. Он все еще крепко спал. Байльшмидт хищно облизнулся. Теперь майка оголила наполовину ореол чувствительного соска. За столь короткий промежуток, Гилберт успел найти множество эрогенных зон Ивана, но больше всего ему нравилось ласкать именно грудь и нежную кожу сосков. Пруссии не хотелось упускать момент, ведь здесь в Берлине, за несколько часов до очередной конференции, у него еще есть возможность вновь довести Россию до сладостной истомы. Гилберт всеми правдами и неправдами добивался своего. Он просил Ивана взять его с собой в Берлин, где будет проходить очередная конференция стран. Еще Пруссия просил уступить ему активную роль в их паре. Хотя бы на пять дней, пока они будут в Берлине. Байльшмидт, почти не касаясь, провел тыльной стороной ладони по немного освещенному лицу Брагинского. Пруссия медленно, стараясь не нарушить сон России, лег рядом. Чуть нависнув над Иваном, Гилберт, шустро облизнувшись, коснулся влажными и горячими губами груди русского, ленивой дорожкой направляясь в сторону чувствительного соска. Брагинский нахмурился и, что-то невнятно пробурчав, повернулся к Байльшмидту спиной. Зря. В бардовом взгляде с каждой минутой закипало желание брать и овладевать. Гилберт нежно, но намного весомее погладил руку Ивана от плеча до локтя. Пруссия прильнул к месту за ухом и тихонько зашептал, попеременно даря ласки мокрым языком. — Иван, Ваня, Ванечка, — Пруссия прижался к широкой спине России, — Ты обещал мне, а обещания надо сдерживать. Ва-а-аня. Брагинский вновь потянулся и, щурясь, повернул голову в сторону шепота. Спросонья Россия не совсем понимал, что от него хочет вечно приставучий Пруссия. — Ги-ил, — сипло произнес Иван, — Сколько время? — Около пяти утра. — Байльшмидт уложил Брагинского на спину, а сам уселся на бедра. — Скольк…- окончание фразы Пруссия поймал мягким, тягучим поцелуем. Гилберт обхватил ладонями шею русского, большими пальцами ощущая еще размеренный сердечный ритм. Поцелуй от ленивого плавно перешел в мокрый и требовательный. С каждым соприкосновением горячих языков, сладостный бесформенный сгусток желания зарождался в груди Байльшмидта, медленно сползая нарастающим возбуждением вниз живота. Пруссия оторвался от губ Ивана и поймал его взгляд. Россия слегка усмехнулся и расслабленно раскинул руки в стороны, мол «Делай уже что-нибудь». Гилберт хитро улыбнулся в ответ и резко впился в шею Брагинского поцелуями-укусами. Сегодня он обязательно заставит Ивана не только хрипеть и тяжело дышать. Гилберт услышит наконец мелодичный голос. Определенно. Жаркие ласки обволакивали. Обвивали. Подчиняли. Пруссия требовательно водил шершавыми ладонями по подрагивающему животу, спускаясь на бедра и поглаживал большими пальцами слегка выступающие тазовые косточки. Россия плавился от удовольствия под умелыми и приятными ласками. Рваное дыхание становилось все тяжелее и тяжелее, а возбужденное, разгоряченное тело требовало все более откровенных и жарких ласк. — Ги-илберт, — Россия схватил Пруссию за волосы, их лица сравнялись, — и долго ты еще собираешься… — Дразнить? — хриплым голосом спросил Байльшмидт, — у нас еще много времени, Ванюша. После, Гилберт, чмокнув в исцелованные губы Ивана, вернулся к ласкам. Мокрой дорожкой он прошелся от колена по внутренней стороне бедра. Подняв глаза, Байльшмидт столкнулся с томным взглядом аметистовых, которые внимательно насколько возможно следили за его действиями. Пошло облизнувшись, Пруссия полностью взял в рот возбужденную плоть, отчего у Ивана от неожиданности вырвался тихий стон, который Гилберт явно услышал. Байльшмидт усердно ласкал член жарким, мокрым ртом, помогая себе юрким языком, не забывая смотреть в глаза с Брагинскому, у которого уже невольно подрагивали мышцы ног. Пруссия явно игрался с Россией. Опасно? Да. Рискованно? Не то слово. Но Гилберт даже не думал останавливаться. Он то отрывался от процесса, увлекаясь лаской подрагивающего живота, то вновь, будто вспомнив, что он не закончил возвращался к начатому. Неожиданно, когда Гилберт взял особенно глубоко, Иван схватил его за волосы, от чего Пруссия невольно замычал, но тут же замер. Иван громко, немного хныкая, постанывал. Тихо. Желанно. Пошло. Обычный минет превратился в сладостную пытку. Байльшмидт ощущал, что уже совсем скоро первый, но не последний на сегодня финал. Уже немного осталось. Почувствовав, что пальцы в волосах напряглись и сжались, Пруссия расслабил горло. Россия кончил с хриплым полу-вздохом. Он лениво прикрыл глаза и слабо улыбнулся. Гилберт, вытерев губы смятым одеялом, хищно прищурился. Он обязательно использует данную ему возможность и услышит пошлые стоны Брагинского вперемешку с его. Он все это претворит в жизнь. Сегодня. Сейчас. Перед рассветом.