Когти амура

Лифт работал, но оказался занят, и Отабек не стал дожидаться, пошел на седьмой пешком. После дня сидячей работы самое то, как говорил Юра. Он тоже поднимался пешком, даже если лифтом каким-то чудом можно было воспользоваться. Юры дома ещё не было. Отабек поставил пакеты, разулся и кое-как протиснулся мимо велосипедов. Велики купили в этом году, в апреле, и с тех пор никак не могли добиться у тети Оли ключа от колясочной, запирающегося закутка возле лифта. Грудных детей, а соответственно, и колясок, в подъезде не водилось, колясочная пустовала, и они думали, что неплохо было бы оставлять велики там, а по факту вот по самый июль таскали их в квартиру. И на улицу — по субботам. В воскресенье традиционно ленились, а в субботу ввели новую традицию — велопрогулки. Через парк и дальше, мимо больницы, через бульвар, вниз и вниз, к речке. Назад на горку, ноги гудят, но какая разница. Не в двадцать пять лет жаловаться, что нет сил крепче налечь на педали, а потом дотащить тощих железных коней домой. Большого коня Отабек оставлял в гараже. Арендовали, по смешному совпадению, старый гараж Плисецких. Отабек предлагал купить его заново, у гаража успело смениться пару хозяев, и нынешний был, в целом, не прочь продать. Юра сказал погодить, вот если решат с машиной в этом году, то тогда, наверное, и гараж можно. Отабек повесил ключи на крючок, поставил пакеты к стенке, чтоб не мешались, подхватил один и повернул в кухню. Машина, гараж, это всё хорошо бы иметь, но стоит помнить и о квартире. Старая Отабекова этажом ниже всё ещё сдавалась. Сейчас там жили две девчонки-студентки, до них одинокий мужик. Когда Отабек переехал к Юре, квартира пару месяцев пустовала, они уже думали, что Наталья въедет сама, но нет, снова пустила квартиранта. Отабек иногда сталкивался с ней в центре, она его узнавала, радовалась, а он однажды, этой зимой, спросил, не думает ли она когда-нибудь продать запасное жилье? Наталья пожала плечом: ну, в принципе, всё возможно, номер мой у тебя есть, звони, поговорим. Но Отабек, конечно же, не звонил, хотя уже тысячу раз подсчитал их с Юрой финансовые возможности. Ипотека и вот это вот всё. И была бы своя квартира. Сейчас была не совсем своя, хотя и жили они вот уже три года одни. Мила сперва доучивалась в Милане, потом вернулась на полгода и снова уехала, а Николай Алексеевич жил на даче. Уже четвертый год как. Юра, когда услышал, что он не собирается возвращаться в город в сентябре, долго думал, что дедушка шутит. Причем недобро. Оказалось — всё очень серьезно. Летом — у Юры были тогда ещё каникулы, а у Отабека просто несколько выходных кряду после сдачи проекта — они явились на прополку картошки и, конечно же, привезли с собой Пётю. И этот лентяй, утомившись почивать на веранде, пошел шататься по забору, — а забор новый, высокий, — и, конечно, свалился. Но свалился не просто так, а на голову Валентины Андреевны, гостившей у племянников на соседней даче. Свалился, по своему обыкновению, не пушистым боком и даже не меховой задницей, а вцепился когтями так, что Николай Алексеевич выскочил из дому в одних шортах, без майки, думал, убивают кого-то перед воротами. Долго извинялся, что это внука кот, такой же норовистый, уж извините, он не опасен вообще-то, ленив и привит. Очень жаль, что вы по случаю жары в сарафане. А уж как Валентине Андреевне было жаль! Но, как выяснилось, сердилась она не очень долго. Дело было в июне, а в сентябре Николай Алексеевич уже отказался возвращаться домой, потому что: инструменты перевозить долго, заказов недоделанных много, дом летом заново облицевали, зря, что ли, и вот газ на улицу провели, можно наконец-то поставить плиту. — Что-то он темнит, — щурился Юра и оказался прав. Он так смеялся, что Отабек и сам заразился от него, и они весь вечер то успокаивались, то срывались на хохот снова. Юра тогда осторожно спросил у Николая Алексеевича, ничего ли, если в таком случае Отабек переедет к ним? Николай Алексеевич удивился и сказал, что само собой, он думал, что Юра сразу понял его на этот счет. Сколько можно уже бегать туда-сюда, съезжайтесь по-человечески. — А соседи? — спросил Юра. — Ай, можно подумать, кто-то ещё не знает! Даже если кто-то из соседей перестал здороваться с ними из брезгливости или принципа, Отабек этого не заметил. Как-то было не до того. Его дипломный проект послужил хорошим портфолио, и почти сразу после защиты — не без рекомендаций пары преподавателей, известных в нужных кругах — Отабек получил место архитектора в одной архитектурно-строительной конторе. Молодой, но развивающейся. За три года успел получить два повышения и возможность пару дней в неделю работать из дома. Он уже был на хорошем счету, когда Юра дописывал свой диплом, и мог, поэтому, максимум времени уделить исследованию, которое Юра великодушно называл совместным. Отабек помогал, чем мог, а мог он не очень много. Как Юра когда-то помог ему покрасить поролоновые изгороди, так Отабек строил графики по готовым данным, подбивал список литературы (он успел за два года подзабыть, какая это морока, а требования опять изменились, и Отабек тогда исчерпал свой запас ругательств на год вперед) и просто поддерживал Юру, как мог. Юра не отказался от задуманной на первом курсе темы, и смелая научная руководительница по счастью не ушла с кафедры и горячо поддержала рискованную затею. Тоже, наверное, устала от политики, социализации и исследований печатных СМИ. Боялись скандала, но защита прошла на удивление гладко. Вот что значит ученые, с гордостью за кафедру сказал потом Юра, никаких предрассудков, свежая тема — они аж проснулись все, когда я вышел. Основная работа, к сожалению, у него была не такая творческая и актуальная, хотя и по специальности, зато теперь Юра в свободное время админил несколько пабликов ЛГБТ-тематики, но, конечно, считал, что делает мало полезного. — Ты уже сделал очень много, — всегда говорил ему Отабек. — Уже принес много пользы. — Ой, ты расскажешь! Но Отабек действительно так считал. Может быть, конкретное дипломное исследование и несколько пабликов в социальных сетях и не столкнули ядро традиционных ценностей с постамента, но определенно подвинули хотя бы на миллиметр и продолжают раскачивать их дальше. Мир стал лучше. Трудно сказать, мир в целом или их отдельно взятый тесный мирок, но сейчас Отабек абсолютно точно чувствовал себя таким же счастливым, как в девятнадцать лет, но гораздо — гораздо! — свободнее. Может быть, потому что, пусть не масштабно, от общества в целом, и пусть не от новых знакомых и даже коллег, а хотя бы от семьи не нужно было скрываться. Николай Алексеевич после Юриного признания ходил строгий и хмурый почти полгода, а потом как-то незаметно остыл, и даже Новый год они, как и предыдущий, первый, встретили вместе. А родители… Ну, что родители, Отабек и так почти в них не сомневался. Ему пришлось пережить долгий и трудный разговор с отцом, но без претензий, без криков и даже без вопросов «а не запутался ли ты, медвежонок?», а в следующий свой визит он уже привез с собой Юру. И они две недели жили в старой Отабековой комнате, и на Юру дома никто не косился, и к Отабеку прохладнее относиться не стал. Родители даже продолжали спонсировать его до диплома, а после ещё какое-то время помогали, пока не утряслись вопросы с зарплатой. Отношения остались прежними, очень теплыми. В общем, жизнь наладилась, и Отабек чувствовал, что процесс улучшений продолжается. Будто регулярно выходят обновления, только скачивай. Полной свободы, конечно, не было, но в прошлом году Отабек решился намекнуть университетской подруге Алёне на характер своей приватной жизни. Просто возникла потребность. Он тогда работал над проектом гостиницы, набралась новая команда, как это модно: молодых и инициативных, и за те полгода, что они вместе работали, двое коллег успели жениться, одна выйти замуж и ещё трое завести новые отношения. На Отабека то и дело шутливо — ха-ха, как же смешно — наседали, кого он скрывает от дружного коллектива, ведь не может же у него совсем никого не быть. Отабек отшучивался. Месяц отшучивался, два, а на третий с трудом подавлял желание прописать каждому шутнику в челюсть. Тогда-то они и столкнулись с Алёной. Они не теряли связи, списывались, созванивались, но не виделись довольно давно. Обрадовались ужасно, тут же свернули в первую попавшуюся кафешку, и Отабек понял, что если не расскажет сейчас же хотя бы ей, то у него просто сорвет крышу. Он обрисовал парой фраз, что живет не один, и ещё парой, что вовсе не с девушкой. Ещё было пространство для маневра «снимаю на пару с соседом, так дешевле», но Алёна выловила ложкой с длиннющей витой ручкой виноградину из яркой мешанины фруктового салата и сказала почти без вопросительных интонаций: — Это же тот твой друг? Юра? О-о, это вы уже сколько вместе, курса с третьего? Давно-о. — Неужели всё настолько понятно? — удивился Отабек. Алёна, смеясь, стукнула его ложкой по лбу: вот здесь у тебя всё было написано. Отабек не ошибся, после этого разговора стало легче, и креативная команда уже не бесила, и работать получалось без зубовного скрежета, и гостиница вышла дивная, проект приняли на ура. Гостиницу достроили ещё зимой, а весной доработали зеленую зону. Если смотреть сверху, с благоустроенной крыши, то клумбы внизу складываются в кудряво-зеленую кошачью голову. Отабек поднимался смотреть и сумел провести с собой Юру, как эксперта. Юра нафоткал и потом хвастался перед дедушкой: видел, прямо на набережной, красота же, Отабек талантище! Я этого, отвечал Николай Алексеевич, никогда и не отрицал. Гостиницы, рестораны, жилой комплекс — это всё здорово, но до мегаполиса будущего ещё далеко. А будущее наступает стремительно. Зазвучал телефон. Отабек вернулся за ним в прихожую, мазнул по экрану, увидев высветившееся имя. — Ты уже дома? — сразу же спросил Юра. — Да, только вошел. Я всё купил по списку, не заходи никуда. Юра шумно дышал, и дыхание в динамике смешивалось со свистом ветра: быстро идет, почти бежит с остановки, наверное. — Слушай, я голодный не могу, не доеду, по пути сдохну от истощения. Сделай там чего-нибудь, а? Я уже лечу. Щас поедим и поедем. Отабек сказал, что сейчас что-нибудь придумает. На выходные собрались к Николаю Алексеевичу. Сегодня, в пятницу, туда, рано утром в понедельник обратно. На мотоцикле им пробки не так страшны, как автомобилистам, но потом, если решатся всё-таки на машину, придется просчитывать время и выезжать заранее. И возвращаться вечером воскресенья, чтобы точно не встать намертво на въезде в город. Отабек разложил в морозилку мясо из того пакета, который предназначался не для дачи. Открыл холодильник. Ну да, с утра всё доели, чтобы не оставлять портиться до понедельника. Даже полкружки кефира и те Отабек допил с утренней кашей. Остались только треть батона, четыре яйца, соусы на дверце и прочее, типа хрена в маленькой баночке. Они купили на пробу, но как-то он не пошел. Отабек подцепил с крючка фартук, быстро завязал, сполоснул руки в раковине, открыл морозилку снова, достал пакет с куском свиной мякоти, отрезал, примерившись, ровные куски. Быстро накрыл пищевой пленкой, отбил на доске, тарелки в сушилке за каждым ударом молотка позвякивали, и отражение их подрагивало в микроволновке. Микроволновка Плисецких приказала долго жить ещё в прошлом году, и пришлось, на этот раз не экономя, покупать новую, а старую Отабекову давно отвезли на дачу Николаю Алексеевичу. Потому что зачем им тут две микроволновки, а там пригодится. И там, наверное, уже не дача, а дом. На деревню, к дедушке, говорил Юра, и у него это получалось весело. Когда Юра позвонил в домофон, отбивные уже дожаривались. Он ворвался в квартиру, едва не протоптавшись Отабеку по тапочкам, быстро чмокнул его в губы. — Скажи, что это у нас так охуенно пахнет! — Это у нас так охуенно пахнет. Мой руки и приходи в кухню. — Вот почему я мечтаю умереть с тобой в один день — ты кормишь меня по первому требованию! Ты моя половина. Они пообедали отбивными с яичницей, запили сытный — даже слишком всё-таки — обед чаем, и не откладывая — хотя Юра предлагал полежать, но Отабек предположил, что они, скорее всего, уснут, и Юре пришлось согласиться — стали собираться на дачу. Содержимое пакетов — всё по заказу Николая Алексеевича, мелочи вроде привычного мыла, бумажных полотенец и растительного масла, которые дешевле и проще купить в городе, но самому ездить за ними расточительно, тем более всё равно же приедут внуки и если им не надиктовать список нужного, то притащат три пакета ненужного, потому что не умеют ездить с пустыми руками — Юра переложил в огромный, специально для поездок купленный рюкзак. — Так, шмотки переодеться у нас там есть? — спросил Юра, встав посреди комнаты. — Есть. — Корма я Пёте насыпал, тазик с водой поставил. Лоток? — Я поменял вчера, — сказал Отабек. С переездом Пётя автоматически стал и его котом, и Отабек не отлынивал от ухода. — Свет-воду-газ выключили? — Да. Я проверил. — Выдвигаемся. Отабек задержался, проверяя зарядки, смену белья и планшет в своем рюкзаке, а Юра очнулся вдруг, когда уже затянул шнурки: — Я не помню, закрыл окно на балконе или нет. Глянь, а? Неохота разуваться. И глянь где там Пётька заодно, даже проводить не высунется, засранец. Отабек уже не стал обувать тапочки, прошагал через комнату в одних носках, заглянул на балкон. Дверь закрывали, но в комнату оставалась форточка, специально для его невско-маскарадного величества. Балконное окно было закрыто, Пётя, развалившись на своем личном стуле, спал. Он приоткрыл глаз, когда Отабек присел перед ним на корточки и почесал пальцем за ухом. — Не скучай здесь, мы через два дня вернемся. В ответ прозвучал утвердительный мурк, Отабек с невольной улыбкой почесал, утопив пальцы в мехе, толстую шею. — Ты наш пушистый амур. Пётя вытянул лапы от удовольствия. Выпустил когти.