механизмы и пламя

Когда он запросто прижимает тебя к стенке, заставляя забыть обо всем на свете, и ты вдруг думаешь, какой он изящный и тонкий… и какой неуклюжий и громоздкий ты сам. Когда вы оказываетесь вдвоем, и он садится поверх твоего деревянного и уже такого привычного торса, у тебя сводит колени, а маятник внутри вдруг замирает, пропуская удар. - Что с тобой? – невинно шепчет Люмьер, и ты начинаешь выдумывать какую-то историю о том, что Хозяин вновь будет недоволен, если ты что-то там опять не исполнишь… - Да хрен с ним, - легко и беззаботно отмахивается канделябр, разрушая все твои преграды, которые ты когда-либо перед ним выставлял. Его холодные губы с металлическим привкусом затмевают собой весь мир, а капли горячего воска падают на стекло. - О, мон шер… - произносит Люмьер, и стрелки твоих часов становятся непривычно тяжелыми. Он проводит свечей, которая заменяет кисть руки, по хрупкому прозрачному окошечку, за которым прячется маятник, и ты вздрагиваешь… Разве это возможно? Он перед тобой, он здесь, и такой красивый, но ты все равно не смеешь его обнять и прижать к себе, боясь, что это всего-навсего сон… боясь, что если ты коснешься его – он исчезнет, и все происходящее окажется сном... и ты снова проснешься один в своем пыльном углу старого шкафа, понимая, что обречен на вечное одиночество в этом тикающем, скрипучем и неудобном теле. Один навсегда... Ведь, кто сможет снять это чертово проклятье с Хозяина?! Они обречены... Но помимо воли с губ срывается хриплый стон, превращая подобные размышления в фарс, заставляя дрожать в золотистых руках пресловутого подсвечника... Люмьер не теряет времени даром, он умело работает… Когсворт неотрывно следит за другом, голова которого то появляется, то исчезает в открытом настежь тайном люке, где прячется не только маятник… - Не надо… - Не надо? Проклиная себя, часовщик всхлипывает, и стрелки заходятся в беспорядочном кручении... едва ли не обезглавливая, в голове шум стрекочущего механизма - кажется вот-вот и тебя разорвет на части, как если бы ты что-то чувствовал. Но это невозможно... Когсворт съеживается, сжимая кулаки, стискивая зубы, учащенно сопя... и почти сразу выпрямляется, возвращаясь в себя. Его порозовевший циферблат наполнен обескураженностью осознания собственного разоблачения... стыд, позор, муки совести... Он осторожно поднимает глаза на приятеля, вальяжно раскинувшегося рядом с ним. И встречается с довольным и наглым, чисто по-Люмьеровски, взглядом поблескивающего канделябра. И смущается еще сильней, потому что понимает - Люмьер видит его насквозь... и наслаждается его самоунижением. Это ведь так приятно - втоптать в грязь вечно возмущающегося слугу, вечно всеми помыкающего... Когсворт медленно встает, стряхивая невидимые пылинки с темного гладкого дерева, как когда-то очищал свой кардиган от той же невидимой пыли. С важной непроницаемостью он взирает на француза, лежащего на начищенном до блеска паркете. Еще секунда, и он будет отсчитан за внерабочее безделье. И неважно, чем они там занимались... Часовщик набирает в легкие воздуха, но вместо нравоучений, тяжело выдыхает, снимая с Люмьера этот тяжкий крест. - Пойдем!.. Нечего прохлаждаться... Хозяин нас уже, поди, обыскался, - бросает он из-за плеча, направляясь к двери. И чувствует всепоглощающий всерушащий жар, когда за спиной вновь вырастает Люмьер...