***
Красивая и юная вечная невеста, как белый лебедь, утопая в волнах кружев и органзы, казалось, спала, пока её в открытом, обитом атласом гробу, несла толпа. На похороны Агустины пришла вся улица Дефенса и почти вся Школа изящных искусств. Более двухсот человек: соседи, друзья, экс-одноклассники Агус, экс-коллеги Фернанды. Многие плакали, включая сеньору Эрику и директрису Беатрис, что уволилась из школы и теперь открыла приют для животных. Сэси и Фред были чернее грозового неба, а у Фэр уже не оставалось сил плакать. Как и у Маргариты, которую ни слезинки не проронившая тётя Фели и астроном Эрнесто Лареа держали под руки. Несмотря на претензии и грубости, Маргарита дочь любила, хоть и унижала её, подгоняя под свой идеал. И — потеряла. Но цинизм Вирхинии шокировал всех. Чужие люди не прошли мимо, почтив память девушки, а Вирхиния на похороны не явилась, объявив — ей надоели зарёванные физиономии. Тётя Фели, не тая гнева, назвала дочь монстром, но Вирхинии было до лампочки — она корчила из себя мученицу перед падре. Фэр злилась на всех троих — не простила, что они оставили Агустину одну. Маргарите важнее оказалась личная жизнь, тётя Фели беспутна, а Вирхиния — глупое и пустое бревно, что позабыло и об Эдди, и даже о ВИЧе. Похоронить Агустину судмедэксперты разрешили через пять дней — после вскрытия. Фернанда категорично запретила церковные обряды и молитвы на кладбище. Тётя Фели была с ней солидарна — она тоже не любила религию. Поэтому священник на похоронах отсутствовал. Но красивые слова об Агустине сказали многие. Когда последний цветок — белая орхидея — упал на крышку гроба, в синеву небес взмыла стая птиц. Крича, паря, танцуя в воздухе, они манили юную душу за собой. «Свободу птице дарят её крылья. Так будь свободна, в каких бы мирах ты не оказалась. Лети высоко, вечная невеста! Ты навсегда останешься в наших сердцах. Мы любим тебя», — эту надпись на могилу тётя Фели придумала самолично. Фернанда ушла с кладбища последней — дома ей было невыносимо. Хотя оцепление сняли, а кровь отмыла служба уборки, там всё напоминало о ночи убийства. И Фэр трясло всякий раз, как она видела на балконе отцветшие красные гребешки. Но были и хорошие новости — Джерри очнулся три дня назад. Сейчас он находился дома и, по рассказам Нанси, прятался от СМИ. Заявление Фэр комиссар принял, а с Джерри обвинения сняли, но жёлтые газетёнки организовали травлю, величая его «самым кровожадным маньяком современности». Фернанда не усомнилась — это пакости Амадо. Джерри комментарии давать отказался, но СМИ были назойливы, а сплетни просочились и в интернет, где оголтелые фанаты устроили флэшмоб-митинг в поддержку кумира. Марлене Монтанари, как директор, вынуждена была созвать пресс-конференцию. Она сетовала на происки завистников, которые потрепали Джерри кучу нервов, и убедила журналистов его не трогать — он сам выйдет на контакт. А Фэр хотела с Джерри объясниться, но не решалась и на простой звонок. Он чересчур гордый и не простит её. А она такое натворила, хоть стой, хоть падай! После кладбища Фернанда чувствовала себя ужасно. Шла и шла вперёд и так добралась до Пуэрто Мадеро. Вот она, уже родная высотка. Фэр застыла, отупело глядя на окна. Сеньор Феликс любовно пропалывал газон, ругаясь на шальных попугаев, что тусовались рядом. Поприветствовав его, девушка поднялась на сороковой этаж. Терять ей нечего. Если Джерри и выгонит её, она хоть облегчит душу. Скажет ему, какой была идиоткой, и как он нужен ей, нужны его объятия и мягкий голос. Она одна не справится с бедой. От семьи поддержки нет — у них свои шкурные интересы, а Джерри умеет приласкать и успокоить, как никто. Фэр отомкнула дверь своим дубликатом ключей. В квартире было чисто и тихо. Дамас лежал на диване. При её появлении задрал голову, сурово шевеля ушами. Выражение его морды увиделось Фернанде презрительным. Он глянул на неё по-человечески высокомерно, чихнул и отвернулся, прикрыв глаза хвостом. Не найдя Джерри на первом и втором этажах, Фэр полезла на крышу. И точно! Он сидел там, закинув ноги на металлическую балюстраду, словно готовился к прыжку вниз. Фернанда метнулась к Джерри бомбочкой. Схватив за талию, рывком оттащила от края, и они вместе упали на стеклянную поверхность. Вечность (на деле — пара минут) смотрели они друг на друга, тихо, не дыша. Очи Джерри — светло-зелёные кристаллы, где замерли, дрожа, капли росы, тянули Фэр в глубокий омут. Зарёванная и измученная, она мечтала лишь о ласке. Вот бы Джерри обнял её, не спрашивая, не упрекая! Но он вновь залез в панцирь из масок и безмолвия, пялясь в небо — лазурную акварель с кляксами-облаками. Фэр не знала как подступиться к Джерри. Если бы не её бредни и любопытный нос, он бы оттаял. Но она всё испортила, и он закрылся. И не подпустит её снова. Автоматически Фернанда обняла его за талию, прижалась щекой к его спине и расплакалась. Горько, навзрыд, как девочка, у которой развязался бантик. — Я уволилась из полиции, — брякнула она. Джерри был как каменное изваяние — так и любовался волшебными мирами за горизонтом. — Джерри… Джерри… — позвала Фэр — навряд-ли он хочет быть «Маркосом». — Прости… — и запнулась, сама не веря, что сказала это. — Прости меня, слышишь? Я вела себя плохо. Я тебя обидела, но ты мне нужен. Очень, очень нужен! Фэр прижималась к нему, тёрлась щекой о плечо, гладила по отросшим волосам — бесполезно, ноль реакции. — Он убил Агустину, — шепнула она, понимая, — всё напрасно. — Я только что с похорон. Мне так плохо, ты мне нужен, Джерри… Давай попробуем начать сначала. Прости меня… Тут Фернанда ощутила на коже рук холодные слёзы — Джерри плакал. Но так и не шелохнулся — не услышал её мольбы. Оставив его наверху, Фэр убежала в гостиную и села на лестницу. Уронив голову на колени, она рыдала навзрыд. Джерри не простит её. Что она наделала? Как могла обвинить его в восемнадцати убийствах? Это же Джерри, её Джерри! Ну и что, что он Маркос Феррер. Люди часто меняют имена и скрывают прошлое. За своё прошлое Джерри ответил, и это не значит, что будущего он не хочет. Какая она идиотка! Фэр в истерике побила кулаками лестницу, и тут что-то мягенькое коснулось её ноги. Это пришёл Дамас. «Если так реветь, можно и в дурку попасть», — почесав морду лапой, кот забрался к Фернанде на колени. Свернулся клубком. Его нежная шёрстка и томное мурлыканье девушку чуть взбодрили. И вдруг раздался шум. Некто стоял на лестнице у Фэр за спиной (она кожей ощутила взгляд). А потом, раз — и Джерри сел на ступеньку рядом с ней. Молча. Фернанда рискнула поднять голову, но он лицезрел пустоту, блуждая в мирах, куда ей доступа не было. Что делать и говорить Фэр не знала. Всхлипывая, машинально перебирала она шерсть Дамаса — тот блаженствовал. Но, ещё миг, и Джерри будто очнулся. Вытянув руку, погладил кота по загривку. Пальцами наткнулся на пальцы Фэр и сжал их. В груди девушки разлилось тепло. Она словно оазис в пустыне увидела, когда Джерри уложил подбородок на её плечо, копируя своего хитрого голубоглазого питомца. — Ты меня простишь? — спросила Фернанда. — Угу… «Сколько живу на свете, но таких дураков днём и с фонарём не сыщешь», — зевнул Дамас, кладя голову на ногу Джерри, а хвост на ногу Фэр — специально приклеил их друг к другу.Глава 42. Лети, невеста!
9 июня 2018 г. в 01:26
Онемевшей рукой толкнув дверь, Фэр проникла в дом. Свет не включила, чтобы не спугнуть убийцу, и зажгла фонарик. Обшарив холл, гостиную и кухню и не найдя ни души, она прокралась наверх. Осмотрела ванную у балюстрады — пусто. В спальне Агус ни девушки, ни маньяка не оказалось. С лихорадочно бьющимся сердцем Фернанда прошлась по второму этажу — всё чисто. Она залезла и на крышу, но обнаружила только кадки с погибшим цветником тёти Фели.
Привлёк её нечеловеческий вопль Эдди. Когда Фэр вломилась в детскую, в глаза ей ударил свет — взрослые ушли, оставив у младенца включенными люстру и две лампы. Подгузники, соски, обувь, игрушки были разбросаны по углам.
Держа наготове пистолет, Фернанда кинулась к ванной и у порога на что-то наступила. Белая роза хрустнула, раздавленная тракторной подошвой её ботинка.
Вода… Алая, она лилась на пол, заполняя пространство. И всюду лепестки. Лепестки белых роз, утонувшие в кровавом озере смерти.
Агустина лежала в ванне. Обнажённая, испещрённая уколами ядовитой иглы. Чёрные волосы, извиваясь, как щупальца осьминога, плавали в воде. Глаза были плотно закрыты. И Фэр вмиг поняла, что навсегда.
Она подошла ближе. Пощупала пульс — нет. Дыхание отсутствовало. Зрачки на свет не реагировали, но тело ещё не остыло.
Фернанда не могла плакать — в глаза будто песка насыпали. Автоматически вышла она из ванной, ещё поблуждала по дому — маньяка и след простыл. Наконец она услышала полицейские сирены, но вниз не спустилась. Дверь открыта, её коллеги сами войдут. Эдди орал, и у Фэр звенело в ушах. Бросив пистолет, она села на пол детской. Почему Агустина? Почему он убил её в комнате Эдди? И как она ухитрилась написать смс? А как три взрослых женщины могли уйти, оставив с больным младенцем неопытного подростка? И почему они не возвращаются? Столько вопросов, а ответов нет.
Слух Фернанды, хоть и был заторможен, уловил шаги и крики — это полицейские ворвались в дом.
— Гонсалес, Варгес, Исагирре, быстро за мной наверх! — чётко и отрывисто распоряжался комиссар. — А вы ищите здесь!
Фэр слышала его возгласы, как со дна бочки. Маньяк убил Агустину. Она не спасла её, хоть и приехала молниеносно. Ей это снится! Это не может быть правдой! Эдди опять заорал, и чаша терпения Фернанды оказалась переполнена.
— Заткнись, не до тебя сейчас, — пробормотала она, машинально сунув в колыбель руку.
Пошарила там. Нащупала что-то твёрдое, плоское, прямоугольное… Телефон! Телефон Агустины, где были открыты исходящие сообщения. Её последнее смс…
Фэр снова вчиталась в него: «Тётя! Без полиции домой не приходи! Он в маске. У него длинные волосы. Орудие — заколка и порошок. Читай мой дневник. Я вас всех очень люблю. Простите меня за всё».
Длинные волосы, дневник, заколка, порошок… Надо бы поискать дневник в комнате Агустины. И у этого типа длинные волосы. Настолько, что он пользуется заколкой. А у Амадо волосы короткие. Значит, он отпадает. У Джерри они отросли до плеч, но заколкой их не собрать. И у него алиби — в момент убийства он лежал в палате интенсивной терапии. А Иван-Конрад носит хвост, длинный, до лопаток. Неужели он?
Когда вернулись Маргарита и тётя Фели с Барби, комиссар отпаивал Фернанду чаем — она тяжело приходила в себя. Он разрешил ей не заниматься осмотром тела — в доме уже работали эксперты-криминалисты. Дневник Агустины нигде не обнаружился, и Фэр подумала, что девчонка его спрятала в каком-нибудь тайнике.
Тётя и Маргарита остолбенели, увидев полицейских. А когда комиссар с прискорбием сообщил о смерти Агустины, тётя Фели упала в настоящий обморок, а Марго завыла. Давясь слезами, она рвала на себе волосы и билась лбом о мягкую мебель. Фэр понимала реакцию женщин, но злилась — они обнажали её собственные чувства. И, пока комиссар кудахтал над тётей, Фернанда убежала из дома. Поймав такси, вернулась в клинику доктора Гильермо. Она действовала машинально. Так гадко было на душе, что Фэр изумилась, найдя себя у палаты интенсивной терапии.
Плюнув на запрет медиков, она вошла внутрь и села у кровати Джерри. Он был так бледен, что выглядел мёртвым, но пикающий кардиомонитор давал надежду на благополучный исход.
Фернанда схватила его за руку, прижалась к ней щекой. Эти красивые пальцы, гибкие и ласковые. Так она их любила! И всё сломала, не дав Джерри и шанса оправдаться.
— Прости меня, прости, я такая дура… Вернись ко мне, пожалуйста. Я знаю, что заслужила твою ненависть, но когда я говорила, что люблю тебя, это было правдой. А сейчас ты мне нужен, так нужен… — давно сдерживаемые слёзы покатились по щекам — злость, шок, непонимание, боль, которые Фэр копила неделю, хлынули водопадом.
Она плакала навзрыд, касаясь губами руки Джерри и умоляя его вернуться. Но он был глух — состояние не менялось ни на йоту. Фэр не верила ни в бога, ни в чёрта, ни в загробную жизнь, но сейчас подумала: душа Агустины где-то рядом.
— Агус, — шепнула она в воздух, — может, это глупо, но если ты слышишь, не забирай Джерри с собой. Я знаю, он тебе нравился, но оставь его мне. Я люблю его. Очень.
Дежурный врач и медсёстры не являлись, и Фернанду вырубило прям на стуле. Но утром пришёл доктор Гильермо.
— Вам кто позволил тут сидеть? — воскликнул он, гневно растолкав её. — Ну-ка выметайтесь! Здесь посторонним нечего делать!
— Я… я только хотела увидеть Джерри, — пролепетала Фэр, кое-как разлепив глаза.
— Вы отлично постарались, чтобы довести его до комы, — доктор был настроен агрессивно.
— Но я… я не знала… Он в коме, потому что не принимал лекарства?
— Кома случилась в результате болевого шока. Во время этих приступов пациент может бросаться на стены, кричать и даже умереть. Но у Хермана эта боль носит психосоматический характер. Она имела место раньше, когда болезнь находилась в запущенной стадии. Нынче боль возникает, словно по памяти, когда он не принимает лекарств. Хотя ретиноиды, анаболики и кортикостероиды лишь поддерживают регенерацию и количество тромбоцитов в крови. У Хермана очень плохая свёртываемость.
— Но он поправится?
— Если выйдет из комы, безусловно. Но кома может длиться два дня, а может двадцать лет, — окончив рассказ, доктор Фернанду выгнал.
Возвращаться домой Фэр не хотела, поэтому бродила по улицам, оплакивая Агустину, надеясь на выздоровление Джерри и ругая себя. А к восьми утра явилась в комиссариат — он только просыпался, и в коридорах было тихо и пусто.
В кабинете её обуяла ностальгия. Два года она провела здесь, разгребая тучу дел: серьёзных и дурацких, жутких и глупых, интересных и смешных. Но она упустила что-то важное. Главное в работе полицейской — быть честной перед законом, людьми и собой. А она обманывала себя и миллион раз превышала полномочия, лелея своё тщеславие и губя жизни. Она не справилась с должностью.
Фэр села в кресло. Взяла белый лист бумаги и долго в него пялилась. Затем вывела: «На имя комиссара федеральной полиции Буэнос-Айреса Сантоса Альберто Гальяно заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию…».
Когда всё было написано, она покинула кабинет, не оглядываясь, не прощаясь и не жалея. Заявление положила на стол комиссара, придавив карандашницей. Вынула из кармана жетон, сняла с пояса пистолет и знаки отличия с куртки и ушла прочь, закопав мечту о полиции навсегда.