Анна

Анна. Прелестная, милая Анна ─ ей едва исполнилось восемнадцать лет, она едва приняла в себе особенность быть привлекательной для других мужчин. Ее глаза были заполнены морем ополовиненного страха перед неизведанными чувствами, что постепенно захватывали ее мысли все крепче, ее глаза были заполнены прозрачной невинностью, любовью ко всему живому и робким желанием прикоснуться к теплу. Голубому цвету пристало давать окраску "холодный, неприступный", но ее светлый взгляд отчего-то казался теплым, накрывался пленкой добродушия и искренности, к нему хотелось приближаться покорно и безвольно. Персиваль встречает ее в поместье Оуквудов ─ воспитанница владельца дома кажется самым скромным человеком на земле, стоит лишь поставить ее рядом с остальным семейством. Богатые люди не могли признать аскетизм, ровно как и не могли признать своих слабых мест в характере. Толстый кошелек легко позволял забывать о глупости, надменности и эгоизме, а жирная стопка купюр всегда покрывали возникшие из-за этих грехов проблемы. Она кажется невинным ребенком, что предпочитает занимать самое неприметное место за столом и не издавать ни единого звука, а если вдруг мистер Оуквуд отчего-то решит поинтересоваться ее мнением, то в ответ услышит лишь отголоски уверенной реплики. "Лу хотела почитать книгу на свежем воздухе, мы можем отправиться с ней в сад?" ─ невинная овечка просит пастуха, что надел на себя отрубленную голову волка, выпустить ее ненадолго из загона. Лу тревожно держится за рукав ее платья, почти теряется за подолом и считает Анну помолодевшей копией матери, не желая отходить от нее ни на шаг. Они выглядят как две неразлучные сестренки, заговорщически перешептываются и заплетают друг дружке косы. Джон ощущает спокойствие, когда видит эту беззаботную парочку, чувствует себя состоявшимся отцом, его улыбка перестает окружать себя мерзкой корыстной кружевной оборкой, превращаясь в нечто более блаженное. Огромное состояние, созданное из ничего, всегда портило человека в считанные годы. Спасти его могли либо страстные любовницы, либо примерные дочери. Грейвс говорит с ней о том, о чем никто не решался упоминать за столом, объяснял природу неведомых ей чувств и опасений. Рассказы о войне казались ей захватывающими: курьезные истории заставляли ее уголки губ приподниматься в стыдливой улыбке, описания боевых сражений завораживали, а очерки о пейзажах мертвецов приказывали светлому взгляду поникать, наполняться искренним ужасом и печалью. Он проводит с ней несколько вечеров, находит в девушке интересного собеседника, отталкивая себя от заметного желания сблизиться. "Мистер Оуквуд, ваша девочка хочет, чтобы я гладил ее запястья" ─ тонкие, фарфоровые руки, с которыми солдатским ладоням приходится обращаться куда более нежно. "Мистер Оуквуд, ваш ребенок постоянно норовит сесть ко мне как можно ближе и столкнуться плечами" - изящная шея, открытые плечи ─ шнуровка платья на спине чертовски сложная, с ней не хотелось бы возиться более чем три минуты. "Мистер Оуквуд, ваше дитя совершенно отбилось от рук - она пробралась ко мне в спальню ночью и сделала нечто непозволительное". Кровать пустовала, постоянно наполнялась мертвой прохладой; Персиваль начинает понимать слова главнокомандующего 1-ой британской армией, что звучали несколько месяцев назад чрезвычайно глупо. Июль восемнадцатого года был невероятно теплым, под его ночным одеялом невозможно было замерзнуть даже засыпая под ясным небом. Глупый фарс, прикрытый широкой белоснежной улыбкой, сплошная бутафория и подмена ненужных слов на нужные ─ аврор ведется на это непозволительно легко, позволяет своему взгляду непрофессионально долго наблюдать за траекторией ласкающих карту пальцев, оспаривает решения командующего чуть дольше, чем остальные. От непозволительных мыслей рвотный рефлекс все еще стимулируется остаточным явлением терапии отвращения, а руки едва заметно подрагивают от несуществующего электричества. Врачи искренне считали, что подобные болезни излечиваются, гладили добровольцев по голове и пытали их чуть меньше, чем закрытых насильно извращенцев. Грейвс пытается не вспоминать об этом, когда чувствует прикосновение тяжелой ладони к колену, сетует на былую чувствительность и невообразимо высокую температуру тела чертовых англичан. Тесей непринужденно поддерживает вокруг себя ауру самоуверенности и смелости, а Персиваль буквально тонет под ней, оставляя в себе только жалкий осадок из просьб продолжать. Внимание дюжины прекрасных женщин едва ли оказывалось равноценным перед дружеским хлопком по плечу или приятельскому объятию. Скамандер улыбчив, радушен, общителен, старается влезть в доверительные отношения с каждым встречным, располагает к себе с первой же минуты знакомства и ослепительно улыбается; он ─ раскрытая книга с добрыми сказками для детей и взрослых. Персиваль же не мог повторить ни одного подвига, совершенным сыном Эгея и Эфры, не мог убить кроммионскую свинью, не мог повторить подвиг на Сомме в 1916 году, не мог стать душой компании за пару военных месяцев. Он не получит награды после войны, не будет объят кольцом фотографов и страждущих интервьюеров, он будет наблюдать в толпе за награждением, ощущая тепло от конверта в нагрудном кармане. Конгресс счастлив иметь такого отличного командира в своих рядах, конгресс будет еще более счастлив, если вы займете должность главы аврората. Видите ли, ваш предшественник ─ безответственный старый хрен ─ почти что слетел с катушек, и нам срочно нужна замена. Вы очень вовремя вернулись с войны, поэтому спешим вас обрадовать ─ ваше повышение мы замаскировали под торжественное награждение за военные труды. Поздравляем вас с прибавившимся центнером ответственности и с улучшенным геморроем. (Я скоро уйду в отставку, поэтому могу делать все, что заблагорассудится) С уважением, президент Магического Конгресса Соединенных Штатов Америки. Недобитые остатки принципов позволяют волшебнику держаться на плаву несколько дней после окончания войны. Он вспоминает о рутине, о существовании домашних забот, о круговороте проблем в Нью-Йорке, о размерах океана, разделяющего Северную Америку и острова Великобритании, о контрасте американцев и англичан. Здесь нет палаток, нет мужской общины, нет монотонной формы и небытия нравственности. Здесь каждый прохожий оценивающе разглядывает тебя, другой крепко пожимает руку и расспрашивает о войне, а третий шепчется за спиной с четвертым. Персиваль верит в указания психотерапевта, верит в целесообразность лечения и в нужду в настоящей семье: прошедшие 33 года жизни требовали появления миссис Грейвс. Он все реже видит перед собой радостное лицо Тесея, реже слышит низкий голос, разбавленный юношеским энтузиазмом, реже ощущает присутствие огромного ребенка рядом с собой. "Ты должен приехать ко мне, моя матушка желает увидеть моего невымышленного друга". "У нас есть замечательный сад, у нас есть замечательные гиппогрифы. В конце концов, Перси, у нас есть замечательный я". Это кажется юношеским увлечением, мимолетным хобби, которое следует отпустить ради благих взрослых намерений ─ нынешний глава аврората убеждает себя в этом с каждым днем, и постепенно у него получается. Вместо отпуска в графстве Дорсет он получает приглашение от Оуквуда, пользуется оставшимся днями отпуска и отправляется в Миссисипи. На тело не давила привычная тяжесть ─ Тесей неуклюже обращался с подаренным комфортом, предпочитая равномерно распределять свой вес по телу Персиваля, закидывая на него голову, руку и ногу, заодно находя в нем отличную точку опоры. Освободившись от утяжелителя, Грейвс не чувствовал себя легче, вечно просыпаясь от чересчур свободного дыхания и расправленной клетки ребер. Ощущение присутствия стало другим, незнакомым и легкомысленным. Аврор плохо запоминал сны, ощущал робкий поцелуй на губах лишь пару секунд от пару дюжин действительных, а картина перед уставшими глазами медленно фокусируется. Пухлые губы, фарфоровое лицо, бледные волосы. ─ Анна. Девичье лицо, взгляд испуганного цвета, дрожащие ресницы. Несоизмеримо приятная картина открывается задремавшему мужчине, видевшему родной сон. Следовало взять кисти и продолжить писать на холсте: уложить девушку в кровать, запутаться пальцами в шнуровке платья, услышать первый в ее жизни стон, объятый юношеской похотью. Персиваль не может пошевелить и пальцем, немедленно смаргивает мерзкое видение, сжигает в сознании мокрую картину, ощущая старческое недовольство на гипсовой маске лица. Молчаливой злости достаточно, чтобы спугнуть ребенка, увидеть результат неосторожного выполнения капризов, спешные шаги прочь из гостевой, неслышный плач. Губы сводит сургучная печать стыда, оставленная Анной ─ он пытается ощутить ее, водит пальцами по собственным губам, панически испытывая эмоциональный паралич. Прекрасная девушка заслуживала больше внимания, чем строгий взгляд, чем безмолвная пристыженность, чем толчок в спину; Персиваль прекрасно это понимает, обессилено опускает руки на постель и молится в попытке вернуть родной сон. У иллюзии были насмешливые глаза другого цвета, улыбалась мерзко и соблазнительно, дразнила за любую попытку сбежать от собственных чувств, обзывала идиотом и балбесом. Морфей снисходительно дарит подарок на Рождество, дарит искусственную возможность получить то, на что главнокомандующий 1-ой американской армии так и не нашел бы в себе смелости. Грейвс упускал возможность раз за разом, накрывая свою шею удавкой из бесполезных принципов, добровольно оттаскивал себя за крапивный ошейник и не разрешал себе лишний раз прикоснуться к мирно спящему телу, с вопиющей наглостью проникающей в его постель. Грейвс учил себя вести подобающе, не пересекать границы личного пространства, а Скамандер предпочитал разваливаться на чужой кровати и забывать о чопорности англичан одним лишь взглядом. Грейвс окружал себя колючей проволокой и сооружал вокруг себя башню высотой в свой рост, а Скамандер спокойно заглядывал в нее сверху, в очередной раз подсказывая о том, что тот выше на добрые семь дюймов. Тесей. Статный, благородный Тесей ─ ему недавно исполнилось двадцать семь лет, к его груди прикоснулись цепкие когти медалей и кулаки ответственности. Его глаза были заполнены ярким океаном напористой смелости, его глаза были заполнены простодушной любовью к каждому живому существу. Голубому цвету пристало давать окраску "холодный, неприступный", но его светлый взгляд отчего-то казался теплым, накрывался пленкой добродушия и искренности, к нему хотелось приближаться покорно и безвольно. Персиваль встречается с ним в поместье Скамандеров ─ непрошеный гость давится мелкими костями стыда в горле за прежде данный отказ на приглашение, старается чувствовать себя как дома и вновь ощущает себя живым, получая привычный хлопок тяжелой ладони по спине. За обедом он чувствует себя скованно, парируя острые реплики миссис Скамандер, на прогулке все время старается смотреть на пейзажи, а не на долговязую фигуру, верно шагающую в мизерной близости, за ужином снова обучается говорить, а ночью ему снова сложно дышать ─ Тесей снова наваливается на него всем телом, прижимается губами к губам и умоляет смотреть ему в глаза точно так же, как это было несколько месяцев назад.