Повод

— Повторяй, — мягко звучит голос откуда-то из-за спины, — Повторяй, иначе мне снова придется… Только не снова. Это слово, что просит голос, едкой солью скрипит на зубах обнаженной челюсти. Он никогда не любил просить о помощи, а уж тем более эта чертова фраза вызывает плохо скрываемое отвращение. Но высушенные остатки губ вымученно шевелятся даже в оскале, за спиной ощущается повисшая в сверкающей пустоте улыбка. — Я не слышу тебя. — Мне… Затихает — еще не до конца выжжены остатки гордости и чего-то еще. Что же это было? Голос терпеливо ждет несколько секунд, а далее белесая вспышка сжирает чувствительные остатки человеческого. Боль всегда должна быть ожидаемой. *** Белая Бездна, окружающая естество, отличалась необыкновенной теплотой. Он уже и позабыл, когда последний раз чувствовал, не полагаясь на чутье человеческое. Когда настороженно рассматривал незнакомые ощущения, которые приносила ему пустота, обволакивающая то самое нечто, что являлось им самим. Растворяя привычную реальность, белая Бездна воплощала собой то, что ему было необходимо, но вызывала смутное ощущение присутствия еще одной сущности, о которой он часто забывал, намеренно забывал и не желал вспоминать. Той самой, что в итоге привела сюда. В эти самые мгновения, когда даже острая попытка гнева не выходила в своей завершенной модели, расщепляясь среди бесконечно тянущихся волн покоя, которые могли быть не более чем сном, альтернативной реальностью, неверной, не принятой другими, но в корне имеющей логическое подтверждение. Логика… Нет, сейчас здесь ей было не место, все отвоевывала лишь теплая белая пустота, обволакивающая хрупкой сеткой бесплотных нитей, сворачивающихся в кокон. Говорящий кокон. Звуки. Голоса, прорывающиеся сквозь сжимающуюся вокруг нереальную реальность. Бездна внезапно отступила, позволив показать что-то иное, чем ничто — размытые черты человеческих лиц. В реальности что-то шумело, говорило, скрежетало и пищало — звуки колючим туманом заволакивали и так не до конца четкие картины, но сознание оживало, дополняя шум уже вполне различимыми голосами и образами. Над ним стояли два человека, о чем-то негромко споря. Слух различил чужой, но знакомый язык — говорили по-английски. Несколько секунд прислушивался, вникая в суть произносимого, и понять почти удалось. — Я возьмусь за него лично, ты же не возражаешь, Джек? Голос очарователен в своих мелодичных низковатых нотках, полных мягкости и заботы. Необъяснимая бытовая нежность фраз, на которую способна, пожалуй, только женщина. Слух проваливается ненадолго в эти звуки, теряя смысл слов и окунаясь в чужую речь как в поток кошачьего урчания, уютного и теплого. — Это слишком большой объем работы для тебя одной. Напомни, когда ты последний раз высыпалась? А это мужской голос, возвращающий на поверхность смысла произносимого. Во фразе можно услышать беспокойство, но тон сухой и жесткий, таким обычно обладают волевые люди, сильные и решительные. Такие, как брат. Стал теперь? Пришедшее из ниоткуда сравнение спазмом сжимает мутное пространство сознания. Память шевелится, неугодно подкладывая куски событий, от которых хочется немедленно забыться. Стереть себя до конца из этого необъяснимого существования. Я умер. Это была смерть. Это должно было произойти. Так почему? — …Даже сейчас он уже в состоянии, когда мы совершили чудо. Ему нужно особенное внимание, беспокойство вызывает только адаптация к замененным частям тела — отторжение имеет слишком низкую вероятность, но ничего нельзя исключить до того момента, когда он будет свободно двигаться. Я составлю индивидуальный курс лечения, он пройдет реабилитацию, а после мы… — Мне не нужно… лечение…

Это была первая ошибка.

Собственный голос прозвучал ужасно, нечеловечески, прерываясь и надхрипывая над паузой в словах. Ставшее чужеродным горло отвратительно зашуршало и сжалось, заставив резко втянуть в себя воздух. Это чувство очень похоже на страх. Внутри что, пусто? Он вообще не должен сейчас существовать в каком-либо состоянии. Всего лишь попытался сказать об этом. А люди рядом замолкают и смотрят на него, как на оживший труп, решившийся прервать чужой разговор. Кажется. Не разглядеть до конца выражения — «труп» пытается сфокусировать взгляд, но выходит это слишком плохо — ясно только, что их лица обращены к нему. Они побледнели? Или просто настолько светлокожие? И волосы их. И одежда. И аура вокруг. И все вокруг настолько белое, что все сливается в одну светлую муть. В этой бесцветной полуслепоте их легко принять за блистательных ангелов из западных историй — вся его увлеченность чужой культурой сейчас позволяла воображать невообразимое. Короткая ниточка неожиданно живых, но не до конца логичных мыслей одернула призрачную дымку сравнения с этими… существами. Женщина называет кого-то Джеком, значит, это люди. У ангелов не бывает таких простых имен, наверно? — Боже милосердный, он… Джек, пожалуйста, он очнулся! Женский голос пропитывается множеством эмоций, звучит так ярко… или это побочный эффект его странного состояния? Очнулся — живой. И это неизбежность, как бы ему ни хотелось сейчас исчезнуть. Нет понимания, о чем незнакомка просит Джека, но слух приятно ласкают ее интонации. Внезапно, оказывается, вокруг есть еще люди. Кто-то потрясенно вздыхает, откуда-то с другой стороны раздается поздравление в адрес доктора Циглер. И отзывается благодарностью уже знакомый ему женский голос. Она — доктор. Тогда он в больнице? Слишком рано, слишком туманно еще для вопросов и ответов. Слух норовит обманывать, но кроме этих ощущений пока ничего нет. Остается только внимательно прислушиваться к происходящему. Легкая суета вокруг него самого, в которой отчетливо слышны голоса Джека и доктора Циглер, причем последний мечется между ставшими слишком отчетливыми звуками каких-то приборов. — Я не сомневаюсь в твоих силах, но пойми меня правильно — я бы не хотел, чтобы ты угробила себя на этот проект целиком, — короткая пауза в ответе мужчины выдает замешательство, — Я знаю, что ты милосердие во плоти и пытаешься вытащить любого с порога смерти, но… он еще даже не наш агент, чтобы жертвовать собой! — Это не жертва, я не отказываюсь от ассистентов. Мне лишь нужно, чтобы его делом распоряжалась только я. И я обещаю тебе, он станет совершенством. Это будет лучший новобранец, какой только мог побывать в наших рядах! Сухая усмешка Джека вызывает рядом всплеск переливчатого смеха доктора Циглер. Слова шевелят что-то в размякшем сознании, и наконец удается сморгнуть пелену тумана с глаз. Суета улеглась, а над ним склонилось чье-то лицо с большими голубыми глазами — чужой взгляд рассматривает его с почти детским восторгом, тревожной заботой, смешанной с… жадностью? Тупое осознание своего существования и так отнимало силы, потому на оценку чего-то иного больше не хватает ресурсов. Фокус расплывается, мужчина над ним говорит о чем-то, но это уже не расслышать. Лицо исчезает в сияющем ореоле над головой, голоса становятся чуть дальше, и тяжело закрываются глаза. Вокруг много говорят, и слова горохом отлетают от невидимых стен, перемешиваются со звуками возобновившихся шагов. Тягостные мгновения забытья размешивает какофония происходящей вокруг жизни. А потом все голоса и шаги стихают, и с тихим щелчком где-то закрывается дверь. На мгновение кажется, что это все-таки конец. — Ты слышишь меня? Она не ушла, изменение тона ее голоса неуловимо ускользает из понимания. Доктор где-то рядом — недосягаемая для взгляда, как бесплотный светлый призрак. Попытка кивнуть провалена. Приходит понимание, что он не только не может шевелиться, но и не чувствует собственного тела. Он точно все еще существует? Не может ни ответить, ни подать знака, сдавливая остатками воли подступающую панику, но, кажется, сияющий доктор поняла все прекрасно и сама. Звук шагов легкий, невесомый — она приближается, и кажется, что можно почувствовать, как что-то касается лица. Возле виска, там, где... Прикосновение ли это? — Ты потратил все силы на не самые приятные слова, Гэндзи Шимада. Осознание собственного имени рождает внезапно реальный, отчетливый, сильный гнев. — Я позабочусь о том, чтобы ты изменил свое мнение. Свет перед глазами внезапно скручивается в узел и взрывается, болезненными импульсами пронизывая то, что должно было быть головой. Физическое ощущение неизвестной природы.  — Хочешь ты того или нет. *** Именно тогда первая ошибка обернулась самым первым уроком. Она терпеть не может неуважение к своей работе.