"Семейные ценности"

Вот уже почти полгода он пытается слушать ветер, по-детски повторяя про себя те слова, что он пытается в нём услышать – лениво ли облизывает он землю или же совсем наоборот, бьёт наотмашь, сгибая деревья и выламывая стёкла из окон, всё равно. Но нет, ничего ему услышать не даётся, в отличие от Полумны, которая с легкостью пересказывает ему все нашептанные ветром истории и его слова; да уж, думает Ксенофилиус – Ксено, как называла его покойная жена, — устало закрывая глаза, это вам не морщерогих кизляков ловить… А ещё из-за этого проклятого ветра ему не спится; он больше работает, больше обрабатывает по ночам материала для «Придиры», но каждый раз утром Полумна с тревогой касается его посеревшей от бессонницы щеки. После смерти мужа она спит рядом с Ксено, и её волосы под лунным светом кажутся седыми. Она выглядит печальнее обычного, думает рассеянно её отец, но ей это очень, очень идёт, как неизменное спокойствие, не сходящее с её лица после маминой смерти. Она всегда спит на спине – Полумна рассказывала, что это привычка с детства, когда она боялась, что на неё нападут мозгошмыги; и от этой причуды его дочки у Ксено щемило сердце от нежности. Он осторожно целует её волосы и нежно проводит пальцами по виску, боясь разбудить или напугать; а она во сне улыбается – интересно, и о чём она думает? представляет Невилла на его месте? или же знает?... А раньше ведь у неё сон был хуже, чем у него: она просыпалась, ходила по дому, и, когда он вставал, сидела и что-то делала – например читала, или вязала; на расспросы отца печально отвечала, что ей снился «дурной сон», да и только… Ксено давно бы переехал куда-нибудь в другое место, но всякий раз Луна отказывалась, и он ей уступал, загоняя свой страх и тоску поглубже, куда-нибудь туда же, куда и память о прошлой жизни. И всякий раз, когда он думает о бывшем муже своей дочери, его начинает разъедать изнутри жгучая, мерзкая ревность. «Хорошо, что она не говорит о нём со мной». Ксено задумчиво касается округлого живота своей дочери. С момента беременности и особенно после смерти мужа она ещё больше замкнулась в себе; он ей, конечно, рассказывал о новых новостях в «Придире», смеялся над выборами в Министерство Магии, и даже зачитывал сводку о погоде – Луна его, конечно, не перебивала никогда. Разумеется, она его не перебивала! Но мыслями всё равно была не здесь, и даже не рядом с будущим ребёнком. Впрочем, несмотря на то, что Ксено до покалывания пальцев неприятна сама мысль об отце ребёнка, беременность пошла Луне на пользу – несмотря на свою юную внешность, в глазах у неё появились взрослые нотки ответственности; иногда она внезапно могла начать с отцом обсуждение о выборе имени ребёнку, или же задумчиво протянуть, не являются ли морщерогие кизляки опасными для детей… Ксено же настаивал, что не опасны. Тогда Полумна задумчиво кутается в шерстяное одеяло, а он наклоняется к ней, целует слегка мимо ушка и нежно говорит ей: — Милая, ты не бойся, я всегда тебя защищу, - и прижимает теснее к себе; милая, думает он, незаметно целуя волосы, милая, милая, милая, славная, любимая моя, ты уже двух потеряла – свою мать и своего мужа, но себя ты ни за что не потеряешь, уж я-то постараюсь. И он переводит взгляд на живот Полумны, внутри которого покоился пока ещё нерожденный малыш.