Раздевайся.
17 января 2018 г. в 22:59
Славе кажется, что над ним смеется даже та самая лягушка, наблюдающая за ними с высоты своего старого, полого бревна. Он сначала пугается, когда пролетает добрых полтора метра вниз, но через пару секунд понимает, что вода действительно очень теплая. И что его футболка промокла до последней нитки, как и остальная одежда. Барахтаться на мели не прикольно. Печально хлюпают по дну дорогие, стоптанные кроссовки. Лезут в лицо надоедливые камыши, и коммунист ругается с каждым из них, сбивая ватные, набитые пухом, коричневые головки. Наступает пару раз в грязь, пару раз ему прямо в ноги прыгают жирные, отъевшиеся лягушки и Слава матерится. Он матерится и тогда, когда ищет по дну очки, и находит их разбитыми о пятнистый, массивный булыжник. Рядом проплывает крохотный, тоненький ужик, и парень пытается зацепить его рукой за ярко-желтый кончик, чтобы напугать Генку, но снова чуть не плюхается.
— Ген, ну что за нахуй, а?
На берегу его уже ждут. Разгребая резиновым носком кроссовка мелкую гальку, и посеревший в местах песок, Карелин все-таки умудряется выйти на берег. Брезгливо, щелчком указательного и большого пальца, смахивает длинноногого плавунца со своего плеча. Весь, в целом, отряхивается, снимая прилипшую к телу, грязную промокшую футболку, с прилипшим на нее многообразием мелкой грязи и озерных жителей.
С чернявых, волнистых волос соскальзывают и блестят маленькие водяные кристалики. Он отряхивается, как промокшая собака, и копна волос превращается в многообразие длинных и коротких иголок, отливающих серебристым на солнце. Он весь, под яркими лучами, как будто мерцает. Похож на недовольного, несчастного ежика. Глаза такие же большие, голубые, влажные и несчастные, как-то самое озеро, в которое он грохнулся.
Испытывающим взглядом, полным ожидания, когда эта скотина наржется, смотрит на довольное лицо Рики. Он даже не представляет, как Карелин сейчас его ненавидит. И Слава искренне удивляется, когда его целуют, даже на секунду перестает злиться на весь мир, прикрывая глаза. Только на секунду, потому что чувствует на своих губах ту самую, сладкую, как жопа младенца, конфетку. Он отстраняется, и хочет снова состроить недовольное ебало, но не может. Все таки, смех у Гены заразительный. Слава сам невольно начинает улыбаться, но совершенно иной, заговорческой улыбкой. Леденец практически сразу же выплевывается в траву, на злобу, во вредность Гене.
— Да я и не гружусь, — Карелин повернул голову Гены к себе и снова накрыл его губы своими. Ему казалось, он готов был сейчас сделать все, чтобы этот поцелуй Гене не понравился. Развязный, пошлый и смазанный, Слава придержал Рики за плечо, и протолкнул язык ему в рот, как будто усмехнувшись, и отпрянув, вытирая мокрые губы.
— Раздевайся, — он прикусил губу, и, будто оговорившись, отвел взгляд в сторону, — то есть, давай толстовку.
— Отвали, ты холодный и слишком увлажненный, — чертовски прямая провокация. Гена знал, что чем прямее ты запрещаешь что-то сделать, тем больше вероятность, что натура Славы потребует именно этого. А Слава отлично знал, что Гена знает.
Он иронично приподнимает бровь и усмехается на чужую формулировку, но толстовку всё же с себя стягивает, оставаясь в футболке. Вот только протянув её тут же одёргивает назад, с вызовом заглядывая в растерянные глаза напротив. Чем сильнее Слава тянется, тем больше он отступает, не отдавая одежду, но внешне оставаясь спокойным и сочувствующим.
— Что-то не так? — разумеется, помимо того, что Гена был говнюком.
Он чувствует у себя за спиной грубую кору того самого дерева, на которое они забирались. Рики прислоняется к нему, загоняя сам себя в ловушку и пожимает плечами. Не то чтобы что-то сильно выбивалось из картины.
Закинув светлую толстовку на ветку (кто вообще надевает светлую одежду на дачу?), Гена чуть подается вперед, притягивая Славу к себе за плечи. Он перестает изображать из себя недотрогу и позволяет прижаться, чувствуя, как от прохладных капель, тут же пропитавших его футболку, по спине побежали мурашки.
Гена затягивает Карелина в лёгкий, совсем ненавязчивый поцелуй, скрестив руки у того за поясницей. Он сам толком не знает, чего хочет, просто прямо сейчас стоять, мягко оттягивая чужую нижнюю губу казалось самым интересным времяпровождением.
— Ну и что, что я мокрый, а от тебя медом воняет, — провокация Славе, как тряпка быку, и сочная кость собаке. Он только рад злиться таким способом, хоть сам и не готов был признать это. Рики сам загоняет себя (специально?) В угол, а Слава не теряет шанса его поймать в этом тесном пространстве. В голубых глазах играет уже ну совсем не детский огонек.
— Я же не природой любоваться тебя сюда привел.
Друг с другом забыться, уподобляясь солнечной весенней меланхолии.
Карелин противится поцелуям в губы. Потому что Гена безбожно, невыносимо сладкий. И дыхание его отдавало пасекой. Потому что Гену хочется позлить в ответ. И выглядит он так, как будто этими поцелуями сдерживается от неизбежного. А Славу такой расклад нежного петтинга без продолжения совсем не устраивает.
Он на секунду (это он так думает) засматривается на трепещущее, полное самых разных чувств лицо. Ему кажется, что в переливающемся, кропленном зрачке, он находит новые и новые оттенки. Там и зеленый чай, и черный, только сваренный кофе, и пасмурные закаты, ласкающие рассветы. Цвета пряной стопки коньяка, опрокинутой утром. Но сейчас они совсем не глубокие. На самой поверхности виднеется все то, чего сейчас его светлая душенька желает.
Слава большим пальцем небрежно смазывает озерные капли с его щеки, упавшие с лица коммуниста, наклоняется, и целует порозовевшее, блестящее место губами. На мягкой коже остается след от тонких губ, и Карелин улыбается, запуская холодные руки под красную футболку. Мокрые пальцы касаются поясницы, и Слава чувствуя чужие мурашки, прижимает к себе сильнее.
— Блять, хоть бы не встал, — он шипит, как будто сам недоволен этим. От части да, не самое приятное ощущение будет, учитывая то, что все его белье мокрое.
Замечая, что Рики перестал сопротивляться, он цепляет края его футболки и тянет вверх. Солнце оставляло сиятельные печати на его коже, и Слава, желая справедливости, хотел раздеть и Рики.
Гена только фыркает на заявление, что они сюда не ради пейзажей пришли. Так можно было сказать об очень многих моментах их жизней. «Я тебя не наркотиками накачать сюда пришел», «Я сюда не с Алфавитом драться собрался», «Мы в этом туалете не чтобы руки помыть».
— А я-то думал, ты романтик, — наигранно разочарованно качает головой, пока длинные пальцы проводят вдоль его щеки. Он смотрит на застывшего Славу, тот будто впервые его увидел или разглядел. Казалось, тот мог бы уже и запомнить каждый изгиб Гениного лица.
Он хочет не слишком остроумно отметить этот факт, но вынужден испуганно дёрнуться, прижимаясь к Славе сильнее в попытках уйти от ледяной руки, касавшейся его поясницы. Отлично ощущается под мокрыми джинсами чужой стояк.
— Кажется, ты слишком поздно опомнился.
Футболка отправляется на ветку, туда, где уже одиноко висела толстовка. Он зябко ёжится, но быстро привыкает, а возможно, Славины руки уже просто согрелись о его тело. Гена в очередной раз пытается поймать крайне привлекательные губы для поцелуя, но Карелин вновь вертится ужом в его объятиях, отклоняясь прямо как Багира, когда кому-нибудь в голову приходило её целовать. После пары безуспешных попыток, он всё же не выдерживает, хватает пальцами за подбородок, надёжно фиксируя.
— Хватит вертеться, — он хмурится, недовольно смотря на Славу и тянется вперед, наконец-то ловя сладкие от его собственных конфет губы. Тут же перемещает ладонь с подбородка на затылок, чтобы не дать отстраниться. Гена навязывает ему поцелуй, не развязный и пошлый, как пытался целовать его сам Слава пару десятков секунд назад, скорее рассудительный и уверенный (и ну очень настойчивый).
— Я не знаю, скольких ты тёлок склеил тут, чтобы трахнуть, то ты же понимаешь, что сейчас твоя стратегия дала сбой? — пока Карелин думает, пытаясь понять, о чём говорит Гена, он делает шаг вперед, заставляя Славу совсем чуть отступить, и тут же разворачивается, меняя их местами. Переместив одну ладонь на лопатки, а второй закрыв поясницу, Рики толкает его к дереву, прислоняя к грубой коре, чувствуя, как та впивается в запястья, но это явно не так не приятно, как если бы на их месте была куда более чувствительная спина. Он вновь тянется вперед, целуя чуть более развязано, мягко прижимая Карелина к дереву. Уже освободившиеся ладони ложится на чужой ремень.
— Будет пиздец, если нас пойдут искать.
Вечно бегать от чужих губ все-таки не получилось. Не то чтобы он и пытался. Скорее, оттягивал неизбежное. Слава ловит поцелуй, в отместку сжимая округлые бока, оглаживая приятные, упругие контуры тела. У Гены кожа с непривычки покрылась мурашками, гусиная. Его хочется трогать. Хочется трогать так, что это вряд-ли самому Гене нравится.
— Ты пидор, это не честно, — спешно облизывает нижнюю губу, неаккуратно её прикусывая. Карелин чувствует себя обманутым, потому что добивался совершенно обратных целей. Нет, не то чтобы он был против, но повыебываться для приличия ведь нужно. Сложно выебываться, когда тебя впечатывают в грубую кору слишком настойчивые губы. Они по капле отбирают друг у друга драгоценный кислород, не спеша завершать пылкий поцелуй. Карелин чувствует, что за такую несправедливость своего положения злится, и просто так сдаваться, не помучав парня, он не намерен.
Слава тянет Рики за отросшие волосы, потому что знает, что ему не понравится, и просунув ладони в задние карманы Гениных джинс, раздвигает коленом его ноги, прижимаясь к чужому стояку, пока не услышит тяжелого, отрывистого дыхания, как в подтверждение того, что его действия не останутся незамеченными. Он чувствует ладонь, расстегивающую ремень, и ему приходится убрать ногу, чтобы Фарафонов справился со своей задачей.
— Хуй здесь кто-то, кроме кабанов и лягушек нас найдет, самим бы когда обратно пойдем не потеряться, — Карелин по-собственнически облапал его задницу сквозь стрейчевую ткань, едко улыбнувшись, — Я дорогу чисто наугад выбирал.
Слава чуть отстраняется, даже не стесняется слабо оттолкнуть от себя Рики, чтобы между ними было хоть какое-то расстояние, и прижимается губами к чужой шее, касаясь выемки между ключицами — Карелин придерживает парня за плечи, чтобы не взбрыкнул, и когда через несколько секунд отстраняется, на молочной коже расцветает едва заметный засос, который проявится во всей своей красе только ночью.
— Я еще телефон у тебя спижжу и Никите фотки скину, пусть за своего кореша порадуется, — он хочет сказать что — то еще, но прикусывает язык, когда замечает чужой взгляд, и сам прижимается к Гене, в слепую расстегивая пуговицу у того на джинсах, и забираясь в нижнее белье, не снимая джинсов.
Секс на природе оказывается весьма специфичной и экзотической для городского хоумбоя штукой. Хотя Слава и сказал, что подглядывать за ними может разве что пара любопытных кабанчиков, Гену не покидает чувство открытости. Разумеется, Багира наверняка подглядывала за ними, но здесь было другое. Хоть непонятный лес и не был публичным местом, в отличии от Гениной квартиры, тут вполне сохранялась вероятность быть застуканным каким-нибудь заплутавшим грибником. Рики ещё не смог определиться, как он относится к этому ощущению открытости, постоянно мечась между приливом возбуждения и проходящим вдоль позвоночника страхом.
В принципе, ему становится не до этого, когда Слава вдруг решает потянуть его за волосы. Гена тут же шипит, одаривая парня недовольным взглядом, на что тот лишь пакостно ухмыляется и запихивает руки в задние карманы его джинсов.
Они жмутся друг другу как два перевозбужденных школьника, боящихся, что мамка из соседней комнаты услышит. Слава всё же отступает, позволяя расстегнуть свои джинсы первым.
— Я с тобой в шалаше жить не буду, не настолько ты и любим, — Рики фыркает, показывая, что шутит. На самом деле он был бы не против зависнуть со Славой где-нибудь в районе Черного моря, на берегу, в самой обычной палатке, с костром напротив и без обратного билета. Возможно, стоило даже это как-нибудь предложить. В любом случае, хоть и симпатичный, но берег самого обычного озера с сыростью, комарами и прочими насекомыми по вечерам привлекал его мало.
Пользуясь секундной заминкой, Карелин улавливает момент, чтобы оставить на память засос. И Гена бы как обычно отчитал его, но в памяти были ещё слишком свежо то, что вытворял он сам.
Карелин вроде как угрожает, что отправит Алфавиту фото, но вместо привычного недовольства, Рики замирает, прочно задумываясь о чем-то. В чувство его приводит ледяная ладонь, уже успевшая забраться ему в трусы.
— Подожди, — перехватив за запястье, Гена убирает от себя чужую руку и смотрит на Славу с таким видом, с которым смотрят злодеи перед тем, как запустить протокол по уничтожению мира. — Это была твоя идея.
Рики вытаскивает из кармана свой многострадальный телефон, ухмыляясь. Ему, конечно, жалко было Алфавита, друг всё-таки, но с другой стороны… хороший друг не обидится за то, что над ним решили поиздеваться.
Кадр выстраивается сам собой. Ему остается только чуть пододвинуть Славу, чтобы у того за спиной оказалось больше озера и меньше дерева.
Гена тянется вперед, целует, постоянно прикусывая и оттягивая тонкие губы, а отстранившись любуется результатом. Чуть припухшие и порозовевшие губы придавали Славе действительно слегка блядский вид, особенно в купе с тем, как тот чуть наклонил голову, ожидая дальнейших действий.
— Замри, — быстро сделав кадр, Гена тут же прижимается к Славе (без него холодно становится, хотя того самого трудно было назвать тёплым), параллельно отправляя Никите фото, прибавив комментарий о классном озере, и что Слава в него пизданулся.
Он убирает мобильник в карман, вновь возвращая всё своё внимание Карелину. Проводит ладонями вдоль боков, плавно опуская их всё ниже и ниже, пока не цепляет за пояс джинсов и не тянет вниз уже с ними., параллельно и сам опускаясь вниз. Но он не успевает встать на колени, как слышит сигнал входящего сообщения. Судя по Славиному взгляду, тот уже и сам не рад, что предложил всё это.
— Да брось, тебе же самому интересно, что он ответил.
Лаконичное «чТОБ ВАМ КЛЕЩИ В ЖОПУ ВПИЛИСЬ ПОКА ВЫ ТАМ ТРАХАЕТЕСЬ УЁБКИ НЕ ШЛИ МНЕ ЭТО ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ЧТОБЫ Я ВЫСЛАЛ ФОТКУ ШАШЛЫКОВ ИЗ ТВОЕЙ КОШКИ» его чертовски забавляет. Он показывает Славе сообщение и тут же набирает ответ, что Слава действительно упал в озеро, а в качестве доказательств прикрепляет доказательство в виде очередного фото. К тому времени, когда Никита присылает кучу ржущих смайликов и просьбу передать, что тот лошара, Гена уже успевает сделать их на этот раз общее фото, на котором он прижимается губами к чужому плечу. Вид оказывается со Славиной спины, на
фронталку, да и верхнюю половину лица он обрезает, ну просто на всякий случай. Фото с очередной подписью улетает адресату, а Гена вырубает звук и блокирует смартфон. Он действительно не хотел сейчас смотреть на фото шашлыка.
— Ладно, на чем мы остановились, — снова прижимается к чужому телу, беззастенчиво лапая. — Кстати, я просить забыл, зачем Букеру были нужны презервативы? Ты же наверняка в курсе. И что более важно, есть ли они у тебя, потому что в обратном случае, мы тут на долго.
какой — то момент Слава понимает, что его скромная компания действительно плохо влияет на Фарафонова. Так открыто провоцировать бедного казахского ребенка не мог даже коммунист, который, кажется, этим всю жизнь и занимался. Провокации — это его поле, а Гена только что совершил на него прямое покушение.
— Ген, — Слава, выражая непонимание и удивление, вопросительно вскидывает брови, — какого хуя ты делаешь?
Он до конца сомневался в действиях своего приятеля, но кажется, так сложилось, что когда он оказывался на этой природной локации, его постоянно фотографировали. Фарафонов решил до конца не нарушать этой традиции, а Слава решил не противиться этому, и спозировал для говорящего самого за себя снимка. Он все еще не верил, что тот отправится куда — то дальше обширной галереи Фарафоновского телефона. Он был уверен в этом, и когда Гена убрал телефон обратно в карман джинсов, лишь заинтересованно покосился на довольное лицо, пытаясь понять, сделал ли задуманное Рики.
— Чувак, ты реально… — он не договаривает. Он буквально, резко и решительно прикусывает язык, еще более заинтересованно наблюдая за тем, что перед ним происходит, и с его уст почти срывается « не важно», как слышится звук пришедшего сообщения. Слава недовольно сжимает губы в тонкую полосу, когда Рики отстраняется. Сверлит вопросительном взглядом еще несколько дырок в Гене, сам не знает зачем, видимо для удобства.
— Неужели блять чье — то сообщение тебе уперлось в хуй больше, чем я? — хриплым голосом цедит Слава, сглатывая слюну, скопившуюся в ротовой полости от напряжения. Он уже целенаправленно готовится обидится, что его обделили от минета, но Гена поворачивает к нему экран телефона, и дает несколько секунд, чтобы ознакомиться с его содержимым, — Пусть пришлет в ответ свой горящий пердак, — он, улыбаясь над самим собой, комментирует череду из сияющих радостью смайликов, и до конца старается не замечать череду фиолетовых пятен на своей шее, выделяющуюся на фото. Хочет заметить это в слух, но не может, потому что догадывается о реакции, которая его ждет. Если бы не висевшая до момента с фотографиями в воздухе атмосфера, он бы нашел время, чтобы как следует посмеяться над гомофобством гениного братишки. А так — с его губ не слезала улыбка, все еще небольшое удивление, стопка вопросов о причине желания посмеяться над товарищем, но гораздо больше волновало уже болезненное возбуждение.
— Посмотрю, как ты будешь объяснять бухому казаху о том, что не хотел затронуть его нежные чувства, — пожалуй, не самое подходящее время для нежностей, когда стояк болезненно ждет внимания, руки подрагивают то ли от предвкушения, то ли от возбуждения, и вопросы о Букере просто добивают тем, что существуют в диалоге в данный момент, — он после тебя со мной не хочет без защиты ебаться, вдруг спидом заражу. Молодой человек, это у вас на красивый закат, или на красивого меня? — стараясь вернуть к сути всего действа, Слава снова целует, припухшими и мокрыми губами, не отвечая на вопрос про презервативы. Потому что, если бы они у него были, Ваня бы ходил сейчас мокрый, — коммунист хмыкает — засранец — ему в плечо, прижимаясь ближе и чувствуя через ткань его возбуждение, и продолжает целовать чуть согревшуюся кожу. По маньяковски блестящим глазам Славы, Гена догадывается, что выглядит он как минимум неплохо. И по его второй попытке стянуть чужие джинсы, что ждать уже совсем не хочется.
Интересно, понимал ли Слав всю ироничность спозаранку брошенной фразы, потому что в списке из всего, что когда-либо упиралось Гене в хуй он занимал второе место, прямо после джинсов Оксида, в которые ему как-то пришлось втиснуться за неимением иной одежды (слишком длинная и постыдная история).
— Эй, это была твоя идея, — Рики пожимает плечами, как бы намекая, что злиться Карелину можно разве что самому на себя, это он здесь генератор самый отбитых идей. — Пошел нахуй, скажу ему, что если не отстанет, то мы с тобой откроем охоту на его задницу. У него такая политика: ебитесь, только не со мной.
Жизненные принципы Никиты — это последнее, что они должны были сейчас обсуждать, от этой темы Гена лишь отмахивается, возобновляя свой небольшой крестовый поход с целью захвата и ввода войск в самые укрепленные места.
Букер был бы последним, к кому Гена приревновал, серьёзно. Даже если бы он увидел, как эти два уёбка сосутся, он бы скорее всего просто посмеялся и запретил Славе к себе приближаться, пока тот трижды не почистит зубы. И спросил у Феди, как ему на вкус его член.
Поэтому, когда Карелин вполне в своём духе шутит, он даже не обращает внимание первые пару секунд. И тем не менее, сама постановка Гене не нравится, он отстраняется от чужого плеча, на котором только что пытался написать языком «хуй» и чуть прищурившись, с подозрением смотрит на Славу. Взгляд этот ему скорее стоило бы адресовать себе. Внутри тихонько кольнула ревность, словно потыкала палкой то, что у Рики отвечало за это чувство и большинство времени валялось трупом. Он вообще парень не слишком ревнивый, а тут на тебе. Он мягко упирается указательным пальцем между Славиных рёбер, обращая внимание на важность своих слов.
— Если он всё же смог себя заставить пойти на риск, и вы потрахались без гондонов, то это не значит, что на него пойду я. Слава, это же Букер, ты когда так зашкварился? — серьёзное ебало сменяется крайне разочарованным.
Судя по всему, не то чтобы Карелин был заинтересован в активном продолжении диалога.
— А можно ещё раз посмотреть и то, и то?
Просмотр природы явно не попадает в список того, чем ему сейчас разрешено заниматься. Да и в целом, если Гена не хотел, чтобы у дерева без смазки поимели его самого, то пожалуй стоило проявить куда больше активности, а не разбрасываться тут своими шуточками, в расчете на одобрение толпы лягушек, потому что перевозбужденный Слава такого явно не одобрял.
Стянуть с себя джинсы Рики не дает, но позволяет полапать за задницу, пока он сам прижимается щекой к чужой шее, там, где еще видно оставленные им самим не так давно засосы. Разумеется, сейчас ни о чем подобном не могло идти и речи. Гена давит в себе желание не просто прижать Славу к дереву, а вжать его в грубую кору, привычно прикусить солоноватую кожу до тех пор, пока не услышит полу-болезненный, полу-возбужденный стон. Всё это принесло бы боль в той или иной степени, а сейчас ему не хотелось доставить даже дискомфорт.
Слава умудрялся заводить его одним присутствием в личном пространстве, а вот ему самому едва ли будет подобного достаточно, когда его начнут растягивать. Минет нуждающимся — это было что-то новенькое. Рики достаточно быстро спускается вниз, вставая на колени прямо на грязный песок, едва ли заботясь о чистоте своей одежды (зато пацаны смогут подискутировать, кто был снизу), приспускает чужие джинсы, пока только чуть, чтобы не тереться лицом о грубую ткань, а за ними и нижнее белье. Не то чтобы Слава нуждался в том, чтобы возбудиться сильнее, но лучшим планом казалось подвести того к грани, а там уже, воспользовавшись отвлеченностью, начать растягивать.
Несмотря на то, что доводилось ему делать подобное не так много раз, в рот Гена берет уже уверенно, с видом бывалого профи. Помогает себе рукой, пока не напускал достаточно слюней для беспроблемного скольжения, периодически прерываясь для того, чтобы провести языком от основания до кончика или просто коснуться губами сбоку.
Странное дело, но поднять взгляд наверх он
почему-то не решается.
Во рту чувствуется вязкая смесь из его собственной слюны и предэякулята, он думает сплюнуть, но всё же не делает этого, благоразумно оставляя своеобразную смазку. В процессе своих действий он успевает потянуть вниз за края джинсов, спуская их ниже колен.
Он вбирает в рот полностью, смаргивая начавшие скапливаться в уголках слёзы. Дышать получалось, откровенно говоря, так себе, да ещё и Славе почему-то очень захотелось потянуть его за волосы. Рики лишь на долю секунды поднимает взгляд наверх, крайне недовольный и озлобленный, тут же прячась обратно за ресницами. В принципе, до него доходит, чего Слава хотел. Спустя ещё пол минуты, когда он чувствует, как по подбородку начинает стекать слюна, он отстраняется и, не вставая, смотрит снизу вверх. Вроде как не слишком унизительно, а раз уж Карелину хотелось насладиться видом — пожалуйста.
Поднявшись с колен, он молча разворачивает Славу. Молча, потому что рот занят. Мягко надавив на плечо, заставляет опереться на многострадальное дерево.
Сплюнув на ладонь вязкую слюну, Гена проводит тыльной стороной вдоль поясницы, как бы подсказывая Славе где сейчас его ладонь и позволяя морально подготовиться.
— Пиздец, интересно, у нас когда-нибудь будет обычный секс, чтобы пришли оба домой, перекусили, потрахались и уснули? Без мордобоев, ссор и специфичных мест, — не то чтобы его это слишком смущало, но они действительно каждый раз умудрялись трахаться слишком экстремально.
Вводит первый палец не больше, чем на фалангу, потому что понятия не имеет, где вообще границы. Рики прижимается собственным стояком к чужому бедру, надеясь, что это приподнимет Карелину настрой (и не только его). Пока массирует круговыми движениями, проталкивая палец всё глубже, касается мокрыми губами полу-обсохшей спины, испачканной в крошках коры. Будь Гена большим романтиком, он бы выводил языком какие-нибудь слова, но пока что его хватает только на абстрактные узоры.
На секунду вытаскивает палец, но лишь за тем, чтобы теперь попытаться добавить к нему второй. В принципе, тут-то и становится понятна вся сложность. Чтобы отвлечь Славу, свободной ладонью он обхватывает его член, начиная медленно дрочить, меняя силу нажима, иногда совсем замирая, чтобы обвести головку большим пальцем.
— Скажешь, когда дальше.
Гена охуенно сосет. Он будто знает, что нужно сделать тот или в этот момент, чтобы заставить Славу задышать громче, толкаясь в податливый рот энергичнее. Он затуманенным, сосредоточившимся только на румяном лице взглядом смотрит в влажные, ореховые глаза, в пальцах перебирая мягкие, чуть влажные волосы. То ли Гена вспотел от своего усердия, то ли Славе не стоило слишком яро трогать его влажными руками, но блестящие мазки в волосах ему точно шли.
— А мне всегда нужно будет тебя возить на природу, чтобы ты так круто сосал? — Слава не сдерживает ухмылки, вперемешку с тихим, приглушенным стоном, который больше напоминал слишком шумное, не сдержанное дыхание. Он чувствовал, что если Гена не перестанет стараться еще несколько минут ему не нужно будет никакого секса, а плечи будут выглядеть так, как будто слишком страстная леди прошлась по ним только что сделанным маникюром. Поэтому когда Фарафонов отстраняется, Карелин сдержанно втягивает воздух носом, прижимаясь ладонями к многострадальной иве.
— Знаешь, а я Букеру рассказывал, что ты всегда снизу, — говорит быстро и выразительно, как будто матерится, пытаясь отвлечься от дискомфорта. Но, чувствуя, что Гена чуть останавливается, сам чуть прогибается на встречу, давая понять, что все в порядке.
— Наш следующий секс будет на кухонном столе, мы его сломаем, потому что оба весим больше полсотни килограмм, ты поцарапаешься об угол стола, я потяну спину, но в целом, пока мы будем ехать в травмпункт у нас будет время закончить, — Слава продолжает тараторить все, что придет в голову, и замолкает, облегченно выдыхая, когда чувствует ладонь на стояке, влажном от чужой слюны и естесственной смазки.
— Понятно, почему от тебя девушка бросила, что ты такой медленный? — Он прикусывает губу, и расслабляется, понимая, что лучше бы он громко ругался и матерился, но вскоре становится мало — Гена перестает шевелить фалангами и Слава привыкает, чувствуя, что ему перестает хватать уже полученного, он прижимается к влажной ладони бедрами, как бы извиняясь, и прося большего.
— На самом деле я ради этого сюда приехал. Не чтобы поебаться, я просто знал, что тебе понравится.
— Иногда можешь просто меня вежливо попросить, — Гена очень ярко представляет картину, как к нему подходит Слава, галантно снимает капюшон и с самым серьёзным ебальником спрашивает: «Генадий Алексеевич, можно попросить Вас о небольшой услуге? Не могли бы Вы мне отсосать? Это бы очень мне помогло». Ни о каком минете на шла бы речь, он бы боялся откусить член из-за дикого ржача.
Слава мелит полнейшую чепуху. Начиная тем, что он говорил Букеру (Слав, ты себя видел, да кто же тебе поверит) и заканчивая мебелью, которую они сломают. И оно, наверное к лучшему. Тихий, чуть осипший голос пробирает до костей, Рики чертовски хочется хотя бы прижаться сильнее, чтобы хоть как-то прикормить своё возбуждение, но он останавливает себя усилием воли, не хватало только стоять и как девственник в автобусе тереться стояком о чужие бедра. К тому же, его ожидание будет вознаграждено.
Воспоминание о девушке — это последнее, что ему сейчас было нужно, но он понимает, что это скорее шутка ради шутки, чем намек на его предыдущую пассию.
— Нет, мы расстались потому что во время секса она предпочитала кричать имя Иисуса, и это било по моему самолюбию, — исковерканная, но правда. Впрочем, не то чтобы это было сейчас важно.
Он добавляет третий палец, соединив его с указательным, но уже не пытается вставить глубже, просто растягивая кончиками пальцев. Разумеется, полезная, но едва ли особо приятная процедура быстро наскучивает им обоим, и Гена убирает руку.
— Так вот кто из нас двоих на самом деле романтик, — Рики приспускает собственные штаны и, наконец-то, с облегчением может вдохнуть, избавившись от неприятного трения. Пару раз проводит ладонью вдоль члена, почти сам начав уже молиться Иисусу, чтобы все прошло достаточно гладко.
Заставлять Карелина ждать, отвернувшись к дереву и встав полу-раком, было чревато. Гена встает сзади вплотную, одну ладонь кладет поверх чужой поясницы, вроде как фиксируя, второй приставляя член ко входу. Он толкается вперед не медленно, но очень плавно, не пытаясь войти сразу. Всё действительно проходит как и планировалось, спустя пару толчков, он все же оказывается внутри, и черт возьми, это лучшее чувство за последние несколько дней.
Разговоры становятся неуместны, поэтому он прикусывает нижнюю губу, начиная размеренно двигаться, пока просто ища ритм и позволяя Славе привыкнуть. Несмотря на всю свою мягкость, он достаточно быстро пресекает любые попытки Карелина что-то изменить в процессе, вновь начав ему дрочить одновременно с толчками. Мокрыми губами касается кожи на плече, максимально окружая своим присутствием, насильно заставляя чувствовать себя везде, в каждом прикосновении и движении.
Жарко. Горячо. Чувство наполненности на время перестает вызывать дискмофорт, когда Гена задевает головкой нужную точку. Слава, вместо того, чтобы тяжело и тихо постанывать, хрипло матерится, осипшим, сдавленным голосом. Мудак. Уебок. Сука. Карелин невольно рефлекторно сжимается, когда Гена толкается слишком резко, и пачкает сырой корой дерева ногти. На узком лбу проступают несколько капель пота, скользивших солоноватой влагой к губам, обильно искусанным, не розовым, а бледно — красным на солнце, Рики постарался на Славу.
Как только ритм наконец — то выравнивается, и Гена сам начинает получать удовольсвие от размеренных, лишенных какой — либо грубости толчков, Слава вспоминает, что он не просто так балатировался в лучшие мудаки в жизни Фарафонова за это столетие. Он знал слишком мало способов воздействовать на человека, находясь к нему спиной, когда единственное, на чем тот дает сосредоточиться — скользящий по сметанной коже язык, мягкие губы, слишком распаленное, обжигающие дыхание.
«Геночка» — едва слышным полушепотом, чтобы просто знать, что Рики услышал. Он помнил, как парень реагировал в прошлый раз, и был совсем не против того, чтобы на него накатили некоторые воспоминания. Славе становится слишком невыносимо от невозможности сделать лишнего глотка воздуха, не захлебнувшись им, и он сам начинает толкаться худыми бедрами в широкую мужскую ладонь, снова и снова выстанывая слетающее с языка родное мужское имя. Коммунист чувствовал, что если Рики ускорится еще хотя бы на несколько движений, он кончит прямо на сжимающиеся в кольцо вокруг головки пальцы, но сдерживался, стараясь вспомнить старые формулы из естественной физики и прикладной, геометрической математики. Когда Гена задевает большим пальцем блестящую от смазки головку, Слава прикусывает губу сильнее, чем обычно, и сдерживает стон самым последним, волшебным образом.
Гена переебал бы Славе за то, что тот сейчас делал, да руки заняты, и он вроде как не хотел быть сегодня грубым, особенно на волне последних событий.
От слащавого «Геночка» у него разом напрягаются все мышцы, а внутренности стягиваются в тугой комок. И это самый настоящий кромешный пиздец, иррациональное чувство одновременного восторга и отвращения захлестывает его с головой. Их со Славой отношения — не место для милостей, они никогда не ухаживали друг за другом в романтическом плане, не дарили подарков (Рики так и не понял, ему ли предназначался тот здоровый монстр), не придумывали ласковых прозвищ. С какой-то стороны это было не совсем правильно, ведь почему бы не показывать друг другу свои чувства подобным образом, но с другой стороны, а нахуй оно надо? В подобном обычно нуждались девушки, а так уж вышло, что в их паре никого с вагинами не было.
В то же время, со всем неприятием и непониманием подобных милостей в исполнении Славы, его имя, будто случайно оброненное в такой форме вызывало целую бурю внутри.
Если бы Гена понял, что его заводят старушки или 2д-тян, он бы не так ошалел, как от осознания, что его заводит его собственное имя (в уменьшительно-ласкательной форме) сказанное низким мужским голосом.
Хочется сказать Славе, чтобы тот заткнулся нахуй, но Гена этого не делает. Карелин никогда не получит прямого признания, чего он добивается, произнеся всего-лишь семь букв. К тому же, зачем его останавливать, если это действительно заводило?
Не один Рики монотонно сходил с ума. Слава уже начинает сам толкаться ему навстречу, а на его ногти страшно смотреть, как бы не сломал. В отместку, на каждое хриплое «Геночка» (сука, он ненавидит, когда его так называют) Карелин получает чуть более размашистый и сильный толчок. И судя по всему, этим он совершенно доволен.
В один момент Гена понимает, что всё. Не возникает желания оттянуть момент разрядки, продлить удовольствие. Просто всё, и именно сейчас так надо.
Слава, казалось, только этого и ждет. На несколько секунд Рики ускоряется, он тяжело дышит на чужую спину, чуть сильнее сжимая стояк, но резко меняет динамику, входя полностью и замирая. С губ срывается короткий стон, он чувствует, как пульсирует член в его ладони.
Разумеется, сам он не идиот. Он выходит из Славы и в пару движений той самой рукой, которой только что довёл парня до разрядки, помогает себе.
Почему-то это был первый секс, после которого у него возникло чувство стыда. Ссаный Карелин и его ебаное «Геночка».
Просто отойти кажется… неправильным? Гена ждет, пока Слава (несчастный выебанный без смазки Слава) натянет на себя джинсы и обернется к нему, чтобы заключить его в объятия. Утешительные, можно сказать. Если Слава скажет, что обниматься после секса по-пидорски, то получит по ебальнику.
— Если у тебя есть список, то можешь поставить в нем галочку.
Телефон истошно вибрирует на земле, требуя к себе внимания, Гена не особо решительно (почему так неловко?) целует парня и отходит, позволяя тому продолжить одеваться. Он берет с ветки свою футболку, оставляя толстовку и наклоняется за телефоном. Пока Карелин приводит себя в порядок, он чекает входящие сообщения.
— Слав. Слава. Слаааав, — он не знает, обратили ли на него внимания, поэтому продолжает звать. — Пиздец. Охуеть пиздец. Слав!
Оторвав от телефона глаза, он в упор смотрит на непонимающего Карелина. Самым обиженным, непонимающим и несчастным взглядом.