Живой мертвец

Катерина скончалась весной. Александр был готов к этому, но боль от потери жены все равно вгрызлась в нутро крысиными зубами. Вроде и можно терпеть, а жить с ней постоянно − невыносимо. Особенно глядя на то, как расцветает город в ладонях маленькой Хозяйки Капеллы. Город, который был обречен Законом на гибель. Но эпидемия схлынула, поезда привозили новые товары, дети выдумывали игры вне срубленного Многогранника, а вестница-Клара растворилась, будто ее и не было. Молодые да резвые делили власть в городе, оттесняя бывшего коменданта Сабурова, даже не принимая его в расчет в своих интригах. Проклятый мясник, сын Бураха, прибрал к рукам Уклад, но и горожане расступались перед ним с почтением. Выжил, не ответил за свои грехи. Иногда, встречаясь с ним на улице, Александр вспыхивал и думал, что можно было ещё побороться. И с ним, и с этими сопляками, вышвырнувшими его на обочину, как какую-то рухлядь. Но это желание быстро проходило. Зачем? Не будет у него больше власти, опора ее − в могиле. И сердце его там же, все забрала с собой Катерина, оставив ему пустой дом и пустую жизнь. Александр приходил на кладбище каждый день. Клал цветы − белые нарциссы, ее любимые. Оставлял молоко. Подолгу стоял над могилой, будто нес стражу. И иногда замечал среди могил худую, бледную девочку − дочку кладбищенского смотрителя. Однажды она заговорила с ним: − Хорошо, когда мертвых помнят. Забытые всегда беспокойны. Александр не знал, что ответить на это. У девочки (Ласка, так ее, вроде, звали) была репутация странной особы, но отзывались о ней горожане с теплотой и благодарностью. За кладбищем она смотрела не в пример лучше своего пьянчуги-отца. − Спасибо, что содержишь здесь все в порядке, − наконец нашел приемлемый ответ он. Ласка смотрела мимо него, на могилу Катерины. − За госпожу можно не волноваться. Я не дам ни одной крысе зайти за ограду. − Что? Ласка не ответила, повернулась и ушла в сторожку. Александр нахмурился. У блаженной явно не все дома. Помнится, Катерина присматривала за сироткой: приносила ей еду, навещала, какие-то гадания у них там были. А теперь кто этим занимается? И как только зиму пережила? Это мертвым хорошо, а живым нужно выживать. Весна в городе была холодной и снежной, Ласка же щеголяла в тощей куртешке и прохудившихся башмаках. Александр принес ей теплый плащ и обувь Катерины. К вещам он привязанности не имел и не сомневался, что жена не возражала бы. Ласка смотрела на подношение в растерянности. − Зачем? Мертвым не холодно. − Это не мертвым. Это тебе. − Мне не нужно. Александр хмыкнул и оглядел ее. Тощая, бледная до прозрачности, ломкая, как хворостина. Не нужно, как же. − Надень, − приказал он, − мне лучше знать. У тебя должны быть теплые вещи, еда, одеяло. И хорошо бы − нормальный дом. В городе полно пустых, я выпишу тебе разрешение занять любой. Ласка вдруг улыбнулась. Александр вздрогнул: глаза на худом лице стали огромными, мутными, пустыми, будто две разрытые могилы. Такими они были у Катерины за несколько минут до смерти. − Мой дом здесь. Тебе нужна моя забота? − Пока нет. А вот тебе моя пригодится. Ласка снова замерла, как моль, влипшая в янтарь. Затем протянула ручки-палочки и забрала у него вещи. На щеках вспыхнули яркие пятна. − Тогда я возьму. В следующий раз он застал Ласку сидящей на корточках у могилы Катерины. Она внимательно прислушивалась к чему-то, затем заговорила сама: − Да, правильно, госпожа моя. Капелла тоже говорила, что у Хозяйки должен быть Хозяин, без этого ничего не выйдет. Но кто согласится жить со мной на кладбище? Спичка? Ноткин? Они слишком живые, им тут будет плохо. Александр застыл истуканом, не зная, как на это реагировать. В городе болтали, что Ласка − будущая Хозяйка, что Капелла привечает ее, но Александр считал это вздором. Хозяйки предсказывают будущее и меняют настоящее, ведут за собой горожан, как святые − паломников. Хозяйки властвуют над чужой волей и окружены почитателями. И ничего из этого не относится к маленькой безумице, царящей среди могил. Уж кому как не ему знать, как ведет себя настоящая Хозяйка. Но ведь именно с такой она сейчас говорит. − Нет, нет, не могу я уйти, − тягуче возразила мертвой Катерине Ласка, − здесь мои приближенные, здесь мой дом. Что? Да, конечно, передам. Она поднялась и развернулась к Александру. − Госпожа просила, чтобы и другие ее вещи сиротам раздали. Чтобы и у них было тепло и поддержка. Александр сглотнул. Дурость, безумие, но все же…вдруг девочка и правда может слышать мертвых? − Сделаю. Скажи, а ей… ничего больше не надо? − Ничего. У нее все есть. Забота, покой и тот, кто ее помнит. И тут Ласка зашлась кашлем. Александр мысленно выругался, потрогал ее лоб и увел в сторожку. Послал ближайшего патрульного за врачом − тот обидно заколебался прежде чем подчиниться, но Александр рявкнул, что сгноит, чем придал ему прыти. Совсем распустились. У Ласки началась лихорадка. Забрать ее с кладбища Ласка категорически запрещала, так что Александр на несколько дней переселился в сторожку. Поил ее лекарством и горячим питьем, кормил с ложки, выхаживал. За руку держал, когда она того просила. А то ведь умрет в одиночестве, никто так и не узнает. И не поможет. А он хоть на что-то сгодится, рухлядь старая. А ведь была бы у него дочка, держался бы он за нее после смерти Катерины. Ради нее бы и жил: тихой, послушной, наследницы-Хозяйки… Но не проросло сухое дерево цветами. Надломилось. А кто из них им был, он никогда не спрашивал. Ласка выздоровела и теперь встречала его каждый день у ворот. Ждала. Улыбалась. Рассказывала о мертвых, дорогих и любимых, о покое, который они обрели, о Катерине, которой больше совсем не больно, хорошо ей теперь, правильно… Александр слушал и с каждым днем проводил на кладбище все больше времени. Только здесь грызущая боль отступала, словно не смея нарушить мертвую тишину. Ненадолго, но он забывал о своем позоре и ничтожности. Как иссохшее дерево, Александр клонился к земле, а Ласка, напротив, росла и расцветала, превращаясь из девочки в девушку. Приодеть бы ее, накормить, да приданое собрать − и замуж бы вышла, жила бы в тепле и благополучии. Но боль, оставленная Александром за кладбищенской оградой, наваливалась неподъемным грузом, стоило его покинуть. Каждое утро − бессмысленное пробуждение и долгий, мучительный день в ожидании вечера. Ни дел, ни обязанностей, ни долга − все отобрали. Зачем ему жить − бесполезному старику, так и не добившемуся власти, предавшему город во время болезни, ненужному, забытому? Катерину проводил, а сам зачем задержался? Лежали бы рядом, в покое, слушали песни Ласки и мечтали бы о дочери, похожей на нее… Он ей не отец. Пусть лучше она присмотрит за ним. Александр пришел на кладбище в последний раз. Взял тонкие пальчики в шершавую ладонь и сжал, согревая. Господи, что ж у нее всегда руки-то такие холодные? − Принимай скоро нового постояльца, девочка. Будешь петь мне песни и рассказывать о городе? − Буду. Но тебе ещё рано. − Самое время. Тебе точно ничего не нужно? Я бы устроил, пока могу. Ласка пригляделась к нему. − Ты хочешь умереть? Почему? − Потому что хочу, чтобы ты обо мне позаботилась. Из тебя выйдет отличная Хозяйка, дочка. Тянутся к тебе люди. Воздух зазвенел и сгустился, так что дышать стало тяжко. Ласка сжала его руку. − Хорошо. Позабочусь. Револьвер, который Александр засунул себе в рот тем же вечером, дал осечку шесть раз подряд. Седьмого не случилось, потому что Александр услышал за спиной шаги. Дохнуло могильным холодом. Запахло кладбищенской землей. Александр с трудом заставил себя обернуться. Ласка стояла в дверном проеме, залитая светом: бежевым, прозрачным и одновременно густым, как смола. «Закат, − успокоил зачастившее сердце Александр, − всего лишь закат». − Что тебе? − Ты сказал − мне нужен дом. Я выбрала этот. Я останусь? − Хорошо. − Дышать ему все ещё было тяжело, как придавленному землей. − Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Ласка улыбнулась и взяла его под руку. Александр отложил самоубийство ещё на несколько дней: составил завещание, чтобы девочку не выгнали после его смерти из Стержня. Пусть живет, раз ей здесь понравилось. Большую часть времени она все равно проводила на кладбище, но хоть ночевала в тепле. А потом револьвер дал осечку в седьмой раз. И другой. И третий. А веревка, добротная, новая, купленная в магазине, лопнула, как гнилая, под его весом. Ласка сидела рядом и гладила его по голове, пока Александр, потерявший над собой контроль, ругался и утирал слезы. Опозорился перед девчонкой. Ласка проводила его в постель и пела ему колыбельную, пока он не заснул. Хотел было прогнать, да наткнулся на ее жутковатый взгляд и смолчал. Одеяло давило на грудь, как могильный холм. Утром Ласка сварила кашу и накормила его, как маленького. Лицо ее светилось. А револьверы Александра продолжали исправно стрелять в стену, но ломаться, когда он направлял дуло на себя. Он понял, что происходит. Попросил позаботиться о себе, старый дурак, вот она и взялась за это. И как проморгал, что в силу вошла? Да только бесполезно его удерживать, он уже все решил. Пришла пора держать отчет за грехи − свои, не чужие. Александр надумал уйти из жизни вне дома, там, где Хозяйка мертвых его не достанет. Пошел на склады и попытался напасть на Грифа, прямо в его логове. Убрать злодея напоследок, все городу лучше будет. Гриф матерился виртуозно: три ножа сломались в его руках, но ни один так и не попал в цель, только одежду изрезал, да исцарапал. Складские невесты нашептали ему что-то, Гриф сплюнул через левое плечо и махнул рукой. Александра сильно избили да вышвырнули со складов. Ласка выхаживала его. Сидела рядом и сверлила своим мутным взглядом. Ледяными руками по лицу гладила. Едва оправившись, он наглотался снотворного, но проснулся, будто и не превышал дозы. Ласка рассказывала ему о делах, творящихся в городе. И глядела с нежностью, которой едва ли удостаивался от нее хоть один живой человек. Но он, Александр Сабуров, не живой. Он − мертвец, застрявший на пороге. Ни туда и ни сюда, одна маета, да серое марево кругом. Должна же Ласка хоть раз не успеть? Мясники в Термитнике шарахались от него, как от прокаженного, но ни один не ответил на удар, а выволок за шиворот лично Бурах, не постеснявшийся заломить ему руку. − Хозяйку мертвых проси о милости, − мрачно буркнул он. − Здесь тебе не помогут. Нечего людей будоражить. Ласка встретила его в платье Катерины − оно сваливалось с костлявых плеч, как могильный саван. − Хватит. Не нужно мне больше твоей заботы. Уходи! − из последних сил потребовал он. − Нужна. Мне лучше знать. − Я − мертвец! Не тебе меня неволить! Ласка развела руками. − Я − Хозяйка мертвых. Тебе меня слушаться надо. Александр оцепенел. Он не мог прогнать ее, не мог и сам уйти. Ничего не мог сделать, вяз в ее воле. Держаться за достоинство больше не было смысла. − Отпусти, − умолял он ее, стоя перед ней на коленях. − Забирай все, что хочешь, только отпусти! − Я взяла, − обнимала его за голову Ласка, − я о тебе позабочусь. И песни буду петь. − Не могу, не могу я… − Сможешь. Вставай. Поешь. Оденься тепло. У тебя дело будет − заботиться о новой Хозяйке. Ты ведь умеешь. Ты − Хозяин, я тебя выбрала. Ты как я, живой и мертвый одновременно. И он подчинился. Сила Ласки окутывала его и заставляла слушаться. Сковала, как муху в меду. Катерина, любимая его жена, никогда не обладала такой силой. − Катя, Катенька, − шептал он на могиле жены, − помоги мне. Подскажи, что делать? − Она говорит: «Смирись. Закон есть закон», − отвечала ему Ласка, стоя за спиной. Александр и не подозревал, как трудно быть Хозяином при настоящей Хозяйке. Ласка не командовала им, а воли ему не было, вечно удавка на шее ощущалась. Он водил ее на кладбище с рассветом и забирал к полуночи. Когда ей хотелось быть с ним весь день, Александр и шагу не мог сделать за ворота. Хорошо хоть от могилы Катерины не гоняла: ревность, как и страсть, ей были неведомы. Но ведь совсем девчушка ещё, а ну как кто просветит, что Хозяин с Хозяйкою − супруги и постель делить должны? Александр содрогался от одной мысли об этом. И ведь никому не пожалуешься, не у кого помощи просить, лицо перед посторонними держать надо. Ласке не было дела до власти, но другие Хозяйки приходили к ней за советом. И он должен был соответствовать, не опозорить ее, поддерживать, знать, что происходит в городе… и что о них теперь болтают. И молчать. И надеяться, истово молиться в ночной тишине, что один из этих сопляков, обещанных Капеллой ей в мужья, понравится ей. А пока оставалось только жить, пока Ласка его не отпустит.