Засуха

      Стояла сильная засуха. В ней не было ничего необычного, особенно в такое время года. Но даже от осознания её "нормальности" не становилось свежее. Было так жарко, что влага испарялась отовсюду. Все корыта стояли пустые, ни в одной ёмкости ни капли воды. Земля потрескалась, как глиняный горшок. Высыхал даже самый обильный пот, едва выступая на смуглых лицах горожан.       За окном трактира приглушённо доносился скрип повозок и топот копыт. С дороги пыль поднималась такими клубами, что она проникала на второй этаж через щели плотно закрытых рам. Внутри было прохладнее. Относительно прохладнее.       На лестнице послышались тяжёлые шаги с тонким переменным скрипом ступенек. Шаги приближались и звучали отчётливее. Наконец, открылась дверь.       — Доброго дня, Гектор! — заголосил с порога Эрнесто де ла Крус. — Ты тут не заскучал?       — Не-а, — с робким безразличием ответил Гектор Ривера.       Де ла Крус ещё не успел поймать взглядом своего друга, но сразу понял, что тот чем-то занят.       — Я сейчас разговаривал с владельцем того кабаре, — продолжил Эрнесто, снимая с себя самбреро. — И, знаешь, что? Я с ним договорился! Мы выступаем у него уже послезавтра!       Сейчас де ла Крус наверняка ожидал какой-то реакции. И не просто какой-то, а очень положительной! Но после того "не-а" даже "ого" не последовало.       — Дружище! — начал он, утопая в собственной улыбке и выходя на середину комнаты. — Ты ведь меня слышал, да?       Гектор сидел за секретером, ссутулившись, и что-то сосредоточенно писал. Не отвлекаясь от своего дела, он наконец-то ответил:       — Да, слышал. Я тоже очень рад.       Эрнесто нахмурил брови. "Ты не рад", — хотел он было огрызнуться, но вовремя остановился.       — А не новую ли песню ты сейчас сочиняешь? — с задором в голосе поинтересовался де ла Крус, заглядывая за плечо друга.       По исписанному листку бумаги скользнула непрошенная тень.       — А... Нет. Нет, это не песня, — пролепетал Гектор, колеблясь между желанием вести себя непринуждённо и желанием спрятать рукопись.       Тень учтиво удалилась.       — Я просто пишу письмо домой, — вздохнул Ривера.       — Опять? — округлил глаза Эрнесто и хмыкнул. — Они там, что — печку топят твоими письменами?       — Не говори так! — взъерепенился Гектор, повысив голос.       Де ла Крус только посмеялся над этим. Ривера ещё ниже склонился над письмом, что-то гневно бурча себе под нос.       — Ну что ты в самом деле! — промурлыкал Эрнесто, вновь напуская свою тень на столешницу секретера. — Я же просто пошутил — не надо на меня так дуться! Ну же, Гектор, распрямись!       На последних словах он похлопал друга по спине, и у того заметно задёргались лопатки под прилипшей к телу рубашкой. Гектор Ривера молчал, но молчал не долго. Только Эрнесто хотел прибавить что-то, как он его опередил:       — Знал бы ты, как это тяжело — всё время писать, но не получать ответа, — проговорил Гектор. — Да, иначе никак, ведь мы постоянно в разъездах. Только их адрес постоянен, только его я знаю. А остальное мне неведомо. Как они там? Доходят ли до них мои письма? А, может, они вообще ушли куда-то...       Ривера отложил письмо и сел на стуле боком, повернувшись к другу. Он с утра сидел в трактире, в то время как Эрнесто по делам обежал весь городок, но выглядел более устало и измученно. Он так и не выпрямился, только голову поднял с каким-то старческим усилием. Рука, как мёртвая, лежала на спинке стула, но именно она была опорой для Гектора. Белая ткань рубашки замусоленным парусом свисала у впалой груди, взлохмоченная чёлка мокрыми локонами падала на лоб. Гектор внимательно смотрел на друга, его взгляд словно что-то продолжал говорить. Но стоило взгляду уйти от Эрнесто, как его обладатель пропадал. Рассыпался, как брошенная горсть песка на ветру. Что случилось с этим энергичным двадцатилетним юношей? Когда он успел так устать?       Де ла Крус лишь сочувственно вздохнул, не найдя подходящих слов. Ривера отвернулся, возвращаясь в первоначальное положение.       — Тебе нужно отвлечься, — сказал Эрнесто. — Тем более, что нам есть чем заняться. Порепетируем?       — Не хочу.       Гектор завял. Попросту завял и засох, как влаголюбивый цветок.       — Хотя... — вдруг продолжил он. — У меня уже нет никакого желания дописывать письмо.       — Прости, это, наверное, всё я. Я отвлёк тебя... — стыдливо проговорил де ла Крус.       — Хе-хе, вполне возможно, — усмехнулся Гектор.       Эрнесто хотел было обрадоваться, что хоть что-то, пусть на самую малость, подняло его другу настроение. Но потом он подумал, что это был злой смех, с обидой на него.       Гектор не стал дальше пытаться что-то сделать, а встал с места и подошёл к кровати. Сел на неё, а затем и лёг, оставив ноги на полу.       — Я ничего не хочу, — на выдохе признался он.       Де ла Крус сел рядом и сказал:       — Я даже не знаю, что тебе посоветовать. Может, нам стоит куда-нибудь сходить отдохнуть, развеяться?       Гектор Ривера глядел в потолок без всякого желания вести беседу, но его губы зашевелились, выдавая монотонную речь:       — Я думал, что буду писать, что меня будет распирать от накативших эмоций, что я задохнусь в собственном вдохновении, не успевая закончить начатые песни. А что на деле? Пустота. Точнее, мрак! — в его голосе начали перливаться разные интонации. — Чем мы занимаемся, Эрнесто? Мы работаем. Наши выступления это работа. Изнурительная, серая, рутинная работа. Рабский труд! Эрнесто, мы рабы! Ты это понимаешь!? — И тут же принял сидячее положение.       Недоумевающий взгляд де ла Круса пересёкся на одном уровне с возмущённым взглядом Риверы.       — Что ты такое говоришь?       Гектор моментально вскочил и продолжил свой монолог расхаживая по комнате.       — Я говорю очевидные вещи. Вот ты договорился с владельцем кабаре. А с владельцем публичного дома почему не договорился? Шлюхи не хотят работать под пение и гитару? Или, может, это мы с тобой шлюхи, а там своих шлюх хватает!?       — Твои сравнения немыслимы! — воскликнул Эрнесто. — Кондитер тоже шлюха, раз делает пирожные под заказ? Я знаю, что тебе не нравится. Но не всё же сразу, Гектор! Когда-нибудь мы доберёмся до большой сцены. Обязательно! Только надо трудиться и хвататься за всё, что можно! И я готов выступить в борделе, если это поможет приблизиться мне к поставленной цели!       — Я скорее умру, приближаясь к некой цели! — махнул рукой Гектор. — Умру от тоски и душевного опустошения. Всё, что мы вместе делаем и к чему стремимся — мне всё это безмерно нравилось. Но ты завёл меня в зыбучие пески. А я на это не подписывался!       Эрнесто разочаровывался в своём товарище всё больше и больше, после каждого брошенного им слова. Гектор, которого он всегда знал, — исчез. Или даже действительно умер от "тоски и душевного опустошения". С ним сейчас разговаривает не его старый друг, а чучело с деревянным каркасом внутри. Все эти слова — не его слова, их говорит какой-то дьявол, вселившийся в его труп.       Но это был действительно Гектор — вот что пугало Эрнесто больше всего. Он помнил Гектора озорным мальчонкой со старой гитарой и босыми ногами, который ничего не стеснялся, ничего не скрывал за своей душой. У него был просто гигантский внутренний мир, он буквально жил своими фантазиями и... вдохновлял ими Эрнесто.       До их встречи юному де ла Крусу и в голову не могло прийти, что какая-то малявка младше него станет его идолом. Благодаря ему он научился мечтать и отбросил выстроенные вокруг себя рамки.       Образ худощавого паренька-гитариста, следовавшему зову своего сердца, был для Эрнесто свят. И как ему больно было наблюдать за тем, как этот образ рушится. Теперь это обычный отчаявшийся человек, которому что-то надоело, которого что-то злит. И у которого в сердце появилось ещё что-то кроме музыки и фантазий.       — Я не могу больше без своей семьи, — продолжал Гектор. — Сегодня такая жара, а мне холодно без них, понимаешь? Я отправился искать вдохновение, но в итоге оставил его дома!       Он был в миллисекунде до того, чтобы заплакать. Или крушить всё вокруг. Но Гектор Ривера просто метался из стороны в сторону. Одно хорошо — это был больше не уставший "старик", еле державшийся на стуле. Эрнесто начинал узнавать своего друга, но внутри у него всё кололо. То ли от обиды, нанесённой ему, то ли от сочувствия Гектору. Он встал и подошёл к нему.       — Гектор, но ведь я тоже твоя семья. Разве ты не помнишь? Мы же братья.       Ривера недоверчиво, но всё же с неподдельным вниманием посмотрел на него сквозь выступившие слёзы. Руки Эрнесто начали раскрываться для объятий, и он произнёс:       — Если тебе недостаточно тепло, то, может...       Гектор без всяких раздумий припал к нему и ответно обнял его так сильно, как только мог.       — ...Может, я тебя согрею? — закончил Эрнесто широко улыбаясь, что очень заметно отражалось на его голосе.       В такие моменты оба замечали, что обычно им недостаточно тепла, даже если стоит ужасающий зной, адская жара, — теплота родного тела не будет лишней.       Де ла Крус почувствовал, что Ривера начал сдавленно хныкать у него на плече.       — Не плачь, Гектор, не плачь, — зашептал Эрнесто, поглаживая друга по спине. — Старший брат никому не даст тебя обидеть.       Из груди Гектора выскочил короткий смех. Ему часто доводилось слышать эти слова. Какая бы не была ситуация, они не подвергались изменениям. Вот и сейчас Гектора никто, по сути, не обидел.       — А ещё старший брат всегда знает, как поднять младшему настроение, — прибавил Эрнесто. — И не пекись так больше о своём вдохновении. Уж не в первый раз так! То оно с тобой, то он... С кем-то другим! Лучше б ты своё вдохновение с проститутками сравнивал!       Ривера теперь основательно засмеялся.       — Вижу, тебя это не слабо задело, — ехидно сказал Гектор, высвободившись из объятий. — Не придётся ли мне перед тобой извиняться?       — Не думаю, что в этом есть какая-либо необходимость, — криво улыбнулся де ла Крус. — Но я бы тебя кое о чём попросил.       — О чём же?       — Да о простом! — радостно воскликнул Эрнесто. — Перестань унывать и поверь в наш успех, мой друг!       — Я постараюсь, — беззаботно ответил Гектор, у которого настроение заметно улучшилось.       Но это было действительности не так-то просто. Гектор Ривера опустошился изнутри, гастроли выжали из него все соки. Творчество — вот что его по-настоящему радовало и наполняло счастьем. Выступать он любил, получать отдачу от публики — тоже. Однако всё это в большом количестве, да ещё вперемешку с беготнёй и разъездами, попросту выматывает, и на написание новых песен не остаётся никаких сил. А когда Гектор чувствует "застой", то не может себе этого простить и впадает в сплин.       В отличие от него, Эрнесто не занимался репертуаром и подобных горестей не знал. Под лучами славы и внимания де ла Крус стоял стойко и довольно, как высокий мясистый кактус. Никакая влага из него не уходила, любая засуха для него — пустяк. В то же время Гектор уже шуршал прожилками как не приспособленное к такому климату растение.       Но Ривера старался ради друга, и в доказательство тому, что больше не будет унывать и сомневаться, взялся за гитару и призвал де ла Круса составить ему дуэт. А тот отказался, сказав, что ему необходимо отдохнуть.       — Эй! Ты же первый предложил репетировать!       — Я поспешил с решением, — сказал Эрнесто, влезая на кровать.       — А когда ты будешь готов?       — Кажется, сегодня уже нет.       — Ну смотри, — предупредил его Гектор, — выступление не за горами!       — Ну и что? — фыркнул Эрнесто. — Если честно, нам и репетировать не нужно, всё уже до предела совершенства довели!       Гектор засмеялся.       — У совершенства нет пределов! — И он стал убирать инструмент.       — Дружище, ты меня не так понял! — остановил его Эрнесто. — Мне-то не до репетиций, но я бы хотел послушать твою игру.       — Ты во мне сомневаешься?       — Я тобой восхищаюсь.       — Надеюсь, это был не сарказм, — хихикнул Ривера.       — Я серьёзно, — улыбнулся де ла Крус. — Под твою игру я даже лучше отдохну. Можешь хоть в полный голос петь!       Гектор, окрылённый таким напутствием, сразу же заиграл.       Эрнесто, подставив под голову руку, стал наблюдать за ним. Гектор теперь сидел спиной к секретеру со злополучным письмами; нога на ногу, волосы откинуты назад, рукава засучены до локтей, как в преддверии серьёзного труда. Но труд вовсе не был рабским, и Гектор Ривера расцвёл. Его пальцы бегали по струнам, сея звуки по всему помещению. Они сплетались в мелодии и прорастали в виде ветвистой композиции, дарящей тень и прохладу в такой жаркий и засушливый день. Гектор не пел, но и одной его игры было достаточно, чтобы забыть обо всём и ничего не замечать вокруг. То, что он играл, мог сыграть каждый, кто умел обращаться с инструментом. Но вместе с музыкой он излучал что-то такое, на что больше никто не был способен. Даже Эрнесто это замечал, хотя ему, казалось бы, должно было больше, чем кому-либо, приесться музицирование Гектора — лет десять он его слышит почти каждый день; но не перестаёт ему удивляться в определённые моменты. В такие моменты, как этот — когда нет суеты, суматохи, лишних людей, и время не поджимает со всех сторон. Только камерность обстановки и интимность происходящего, как разговор по душам с человеком, о недостатках которого ещё не догадываешься. Де ла Крус Риверу знал взад и поперёк, жил с ним под одной крышей как с родным братом — родители Гектора погибли во время революции, и сердобольная семья Эрнесто приютила у себя сироту, — поэтому ведал о всех его плюсах и минусах. С чем-то даже до сих пор не мог смириться. Но играя, Гектор состоял только из музыки, а остальное было не важно. Или, может, одному Эрнесто так казалось, и его друг был из самых заурядных гитаристов, каких нельзя отличить друг от друга.       В то, что де ла Крус боготворит Риверу, сложно поверить. Скорее, наоборот — Гектор восхваляет своего "старшего брата", к тому же это сразу видно для окружающих. А со стороны Эрнесто зачастую наблюдаются одни издёвки и жесты пренебрежения, выскакивающие на светлом фоне тёплых братских чувств. Возможно, что этими колкостями де ла Крус пытался скрыть излишнее обожание своего друга, чтобы идеально сыграть роль взрослого и независимого "старшего брата", который и защитит, и даст взбучку, в зависимости от ситуации.       Гектор запел, и целый мир стал точно сказкой. Не было ничего необычного, ни в его голосе, ни в романсе, который от исполнял. Можно ли сказать, что Гектор пел душой? Или же Эрнесто слушал сердцем?       Сквозь забытьё де ла Крус обнаружил на себе улыбающийся взгляд Риверы. Пел-то он, может, и самозабвенно, однако замечал вокруг себя всё — в том числе, глуповато-восхищённое выражение лица своего слушателя. Эрнесто встрепенулся и поджал губу.       — Гектор, смени песню, — резко прервал он его. — Что-нибудь повеселее. Мы такое всё равно исполнять не будем.       — Да брось, — добродушно, но с толикой издёвки посмеялся над ним Гектор, — тебе же нравится! Не пытайся это скрыть. — И сощурил глаза, нагловато всматриваясь в своего друга.       — Опять ты себе что-то придумываешь! Будь серьёзнее!       — Я серьёзен, — якобы недоумевающе поморгал Ривера, между тем, улыбаясь от уха до уха.       — Ты неисправим, — усмехнулся Эрнесто, переваливаясь с бока на спину. — Сыграй что-нибудь заводное, и смотри чтобы я не уснул. Я даже закрою глаза, чтобы усложнить тебе задачу.       — Плохое условие, — возразил Гектор. — Я попросту не замечу, когда ты уснёшь. — И залихватски прибавил: — Играть-то я буду громче, чем ты — храпеть!       — Какой глупый, самонадеянный вызов ты мне кидаешь! — протянул Эрнесто де ла Крус.       — А как же!       Теперь настал черёд быстрым ритмам. Эрнесто не только не захрапел, но и передумал лежать, и тоже взял гитару. Гектор бурно радовался, заявляя, что это он сам, путём скрытых манипуляций, вынудил Эрнесто репетировать вместе с ним. А тот, естественно, возражал ему, не предполагая, что к вечеру Ривера уже ничему радоваться не будет. И виной тому — письма, которые всё-таки надо дописать.