В эти воды души моей

Он закончил книгу, поставил точку и вышел на палубу. Брезжил рассвет, кутая все в желто-розовой оттенок. Людей почти не было, а те, что сомнамбулически переползали по судну, не имели к нему ровно никакого отношения: пепельные силуэты, призраки восходящего дня, которые растают едва их коснутся первые яркие лучи. Чего говорить, он и сам растает, предпочтя сон, которого лишился из-за работы и внезапного вдохновения. Несколько минут мужчина разминал ноги, прогуливаясь взад-вперед. Он долго курил сигарету, даже не ощущая того, что курит, и что, собственно, делает. Все происходило, как сквозь призму сна, который он уже якобы видит. И что забавно, все действа повторяются, как у одного из персонажей его книги — короля преисподней. Дьявол гуляет среди смертных, притворяясь одним из них, он также, как и Себастьян Михаэлис, любит покурить, а еще поразмышлять, но с настроением, скорее скучающим, даже если не удрученным. На дьяволе такое же черное пальто и элегантный костюм, как и на Себастьяне. У него черные волосы, и длинный, подвижный рот, который создан для того, чтобы усмехаться или самозабвенно, горячо целовать чью-нибудь бархатную кожу или же лобызать аппетитные губки. Кто-то даже сказал бы, что рот скорее злой и с подвохом, но это — будут не женщины. Легкий ветер доносил шум рассекаемой воды, и белая пена навевала мутное головокружительное воспоминание о содержимом книги, которую он, наконец-таки, закончил, будь она проклята. Бурлящая пена, как бурлящие мысли сатаны. Но — до чего красиво. Книга высосала из Михаэлиса все силы и хотелось бы, чтобы оно стоило того. А если нет?.. «К черту, к дьяволу», — с уставшей досадой подумал он и выбросил окурок за борт. Десять лет черный человек жил в нем, и задумка мучила, как частая мигрень, мозоль на душе или перевозбужденная сумасшедшая муза — никогда не говорить ей «да» ни при каких обстоятельствах уже вошло в привычку, и хоть это и позволяло держать дистанцию от окончательного помешательства, тем не менее… «Надо идти спать», — сказал себе Себастьян, глядя в одну точку далеко впереди. Кажется, там плавал кит. Хотя нет, померещилось. Донеслись крики: «Смотрите, смотрите! Это же кит!» значит, все-таки не показалось. На их сторону палубы перебежали люди. Громадина приближалась и это вызывало крайний восторг у сухопутных двуногих. — Какое чудо! Какой он огромный! Если бы супруга Виктория была жива, она непременно огладила бы черные пряди и сказала нечто вроде: «И кит ему уже не в радость, вы только посмотрите, а! Господин Михаэлис, мой милый и ненаглядный, вам непременно, сейчас же нужно в постель, вы чрезвычайно перетрудились». Это она уточнила бы повелительным тоном, и он бы, пожалуй, не осмелился ослушаться. Касание маленькой ручки принцессы к щеке, — как милое никогда не уходящее воспоминание, — это касание нагретой на солнце куколки, запах жасмина и гвоздики от женских духов. Дурман от чувства безбрежной нежности к ней. Прощальный поцелуй. Заход солнца. Кит выпустил фонтан брызг. — Он один? — уточнил кто-то. «Всегда один», — с ухмылкой подумал Себастьян. — Кит-одиночка, какой бедолага, — с жалостью посетовала какая-то дама, где-то уже предельно близко. Он и не заметил, как рядом оказалась целая группа людей. Он развернулся и направился внутрь, как его громко окликнули по имени. — Себастьян Михаэлис? Знакомый мужской голос. Граф Винсент Фантомхайв собственной персоной. Высокий, чрезвычайно обаятельный мужчина с репутацией не столько безупречной, сколько опасно высокой. Винсенту было тридцать пять, Себастьян старше его на пять лет. Они познакомились в загородном клубе, где по стечению обстоятельств Михаэлис поддержал Фантомхайва в одном принципиальном споре, в котором они вдвоем разгромили весьма противных личностей. С той поры они весьма сблизились, но лишь в той мере, в какой позволяло искреннее желание не задевать «опасные линии берега» и уважать потенциального соперника, — то есть, обходиться общим знанием. И покуда интересы графов Михаэлиса и Фантомхайва не пересекались, они были как две акулы, которые плавают в одном море, уважают силу друг друга и поддерживают по мере надобности, но! плавают всегда по отдельности и лишний раз не задевают чужой плавник. Насколько известно, у семьи Фантомхайвов были свои особенности, которые лучше было не знать. — Какое совпадение, — улыбнулся брюнет. Винсент был со своей семьей: женой и детьми. Мужчины пожали друг другу руки, затем Себастьян поприветствовал миссис Фантомхайв. Это была статная блондинка: и в ней было прелестно все — начиная от доброго, веселого нрава с теплой улыбкой до огромных выразительных глаз. — Что и ни говори, а здешний океан — лучшее украшение к вашей волшебной красоте, Рейчел, — Себастьян коснулся губами изящной руки в голубой кружевной перчатке, она была под цвет женских глаз. — Вы очень любезны, — улыбнулась графиня. Супругу Винсента Себастьян знал еще с приемов, а вот детей видеть не доводилось. Они стояли тут же — два юноши, и один — точное отражение другого. Оба в породу Винсента, но глаза — темно-синие, — явно материнские: невероятно огромные, выразительные и глубокие. Субтильное телосложение, но с гордой посадкой головы. Кожа гладкая и сияющая изнутри, лишенная естественных изъянов. И одно такое чудо — редкость, а здесь — целых два. Двойственная прелесть. Сдвоенный волшебный фокус природы. «Похожи на две фарфоровые куклы», — подумалось Себастьяну. Он почувствовал, как собственный взгляд что-то держит на близнецах — еще мгновением дольше и уже — нельзя. — А это, надо полагать?.. — он обходительно улыбнулся. — Верно, это мои дети, — отозвался Винсент и положил ладони на плечи потомков, — Сиэль и Габриэль. На первый взгляд различий между Сиэлем и Габриэлем не было, однако, уже бросив — второй, Себастьян заметил, что разница есть. Габриэль, стоявший по правую руку от отца, уверенно и громко сказал: — Приятно познакомиться, — и очаровательно улыбнулся. За ним последовал и второй. Он улыбнулся уже тише, мягче, более стесненно и повторил слова брата — но, опять же, — тише и мягче. Как тень. «Занятно», — подумал Михаэлис, за всю свою жизнь ему еще не доводилось встречать столь очаровательных близнецов. — Взаимно, — сказал мужчина. Винсент поинтересовался, что Себастьян здесь делает. — Решил отдохнуть на море и заодно закончить кое-какую работу. Убить двух зайцев. — Значит, мы будем вместе. Вы надолго? — На пару недель. — Вот как. Мы тоже. Вы один? — Да, я один. Пока они разговаривали, близнецы присоединились к наблюдающим кита. — Вы только взгляните! — улыбнулись они, оборачиваясь на остальных. Рейчел, Винсент и Себастьян подошли. — Первый раз вижу кита! — с восторгом заметила Рейчел. — Такой огромный, интересно, что за вид, — сказал один из близнецов. Казалось, что ветряные порывы играют с их волосами абсолютно одинаково. — Синий, — вмешался Себастьян. На него с любопытством взглянул другой близнец: «А по-моему, это финвал». — Никак нет, — отозвался Михаэлис. — Присмотритесь, молодой человек, этот кит такой же синий, как и ваши глаза. Юноша вгляделся. Пока он щурил глаза, Себастьян разглядел его лицо: на фоне кобальтовых вод, разрождающихся золотым свечением солнца, цвет глаз чуть менялся от темно-синего до почти светлого, а лимб был еще по юному широкий, как стерегущий невинность взгляда, ошейник. От свежего воздуха щеки, кажущиеся нежнее воздуха, окрасились в бледно-розовый. Юноша что-то ответил Себастьяну, но его голос заглушил звук трубы. Себастьян заметил, как тот от неожиданности вздрогнул. — О, мы прибавили ходу, — улыбнулся Винсент и ласково потрепал голову одного из сыновей. Себастьяну стало интересно, сколько им лет. Винсент предложил Себастьяну встретиться за обедом, на что тот согласился, после чего ушел под предлогом дел. Фантомхайвы остались наблюдать кита, кто-то даже любезно одолжил им бинокль. До обеда оставалось три часа. Уже будучи в своем номере, мужчина упал в постель, надеясь, что провалится в сон. Еще до встречи с Фантомхайвами он немыслимо устал и желал только отдыха, но, как ни парадоксально, теперь ему не было покоя вовсе. Он то и дело ворочался, а в голове крутились бессвязные мысли, образы — и все они были нанизаны на, казалось бы, одно и то же. Оно имело темно-синий поглощающий цвет. Ветер еще колышет густые прядки, разметав их по белому виску и лбу, а гордо изогнутый в линии верхней губы, рот открывается и почти уверенно говорит: «По-моему, это финвал». Себастьян уже сомневается сам. «Разве? Точно же синий кит был, или он ошибся? Он мог ошибиться?» В голове образ темной водной твари, разрезающей океан, но куда ближе к глазам — фарфоровая юность. На ней был еще этот белый костюмчик с шерстяными бриджами и ленточки под цвет глаз. Из-под края ткани розовеет острая коленка, и Себастьян едва не касается ее ногой, когда юноша смотрит за борт. Очаровательная коленка, лишенная девичьей покатости, но все же — слишком нежная для… «Может быть, лет семнадцать-восемнадцать?.. Винсент как-то говорил, что они учатся, но в разных местах. И кто из них утверждал про финвала?..» Он морщится, как от головной боли. «Какая разница, надо заснуть», — думает он и, наконец, проваливается в сон.