В эти воды души моей

На следующий день после исповеди в развалинах Сиэль сообщил Себастьяну, что тот научит его плавать. Чета Фантомхайвов решила отдохнуть наедине, в городе, поэтому поручила молодежь и меланхоличного писателя заботам мадам Вайт. У мадам Вайт спала опухоль с ног, и она не могла не нарадоваться. Она циркулировала вдоль пляжа, задрав юбки, и наслаждалась массажем ступней: песок и вода, какая прелесть! — Поддержите меня, — сказал юноша мужчине. Он направился к морю, вступая в него с несвойственной ему уверенностью. С чего это ему пришло в голову? И ведь он поплыл. Спустя полчаса их подготовок. Габриэль дурашливо засмеялся: — Сиэль, там медузы, они жалятся! А еще акулы плавают. — А для чего я мистеру Фантомхайву тут? — пошутил Себастьян. — Я отвлеку акулу на себя, пока он уплывет. Близнецы засмеялись, засмеялась и мадам Вайт. Лиззи такая шутка не понравилась. Ее вообще пугали истории об акулах и местных опасных существах. — Не к добру над таким смеяться. — Брось, Лиззи. Сиэль слишком тощий, а мистер Михаэлис староват (вы не обижаетесь, мистер Михаэлис?). Акулы любят нежное мясо. Как у тебя. — Фу на тебя, Габи. После обеда в гостинице все ушли прогуливаться в сад. Все, кроме Себастьяна, который предпочел заняться чтением в библиотеке — самом пустом помещении здания. Как оказалось, не он один решил там побывать. К нему пришел Габриэль. Он опустился в соседнее кресло и сказал. — Ко мне на днях приходил Артур. Он рассказал мне одну вещь, которая заставила меня задуматься и провести эти дни в наблюдений. Мои догадки просто… подтвердились? — О чем вы? — спросил Себастьян. Хотя он уже догадывался. Будь проклят этот юнец со своими молями в сапогах! И ведь ни словом не дал понять о том, что он сделал! — Я начну издалека. Недавно отец дал мне подъемный капитал, для того, чтобы я смог учиться обращаться с деньгами разумно. Так вот, так получилось, что этих денег у меня больше нет. Вернее, нет видимого результата. Отцу это не понравится, а ведь мне в следующем году жениться, я стану семейным человеком. Отец должен мне доверять. А теперь вторая часть, ближе к делу: вы дурно влияете на моего брата по словам Артура. Хоть он и пытался завуалировать посыл, но только кретин не поймет о чем речь. Вы соблазняете моего брата. Развращаете, как свойственно… неправильным пчелам, — Габриэль усмехнулся, — именно так назвал мужеложство тот чудак. Неправильные пчелы… Мистер Михаэлис, вы — неправильная пчела? Габриэль положил ногу на ногу. Он подпер подбородок рукой, мизинец коснулся уголка хитрого рта. — Бзззззъ, — прожужжал юноша, не сводя взгляда с мужчины. — Я был женат. — Это ни о чем не говорит. — Вздор! И к чему эти две части? — А вы склеите их и получится… — Вы меня пытаетесь шантажировать? Вы мне в сыновья годитесь. — А Сиэль куда вам годится? Мой младший, наивный братик. — Это пустые сплетни сказочника с инфантильным мышлением. Ему повсюду мерещатся какая-нибудь пакость да несправедливость! Чертов Дон-Кихот. — Ваших записей достаточно. — Их нет, к слову, Артур же об этом и позаботился. — Достаточно моего слова. Как думаете, кому поверит отец? О, он раздует из этого скандал, и вам — конец. Впрочем, не о конце ли мечтают люди вроде вас? — юноша усмехнулся. Нагло, самоуверенно. — Я ничего плохого не сделал. — Вы одержимы моим братом. Думаете, я слепой? И уж я точно не такой наивный, как он. Себастьян направился к выходу — он больше не намерен это выслушивать. Он схватился за дверную ручку, когда Габриэль сказал вдогонку: — Вы подумайте, скажем до пятницы, до обеда. В субботу мы уже уплываем. Таким образом я не испорчу никому отдых, ну, а вы… никуда не денетесь с острова! Себастьян хлопнул дверью. Его распирал гнев. Двойник зашептал в ухо: — Каков наглец, а? Взрослый мужчина должен распинаться перед желторотым птенцом! Один раз пойти на поводу, и это будет длиться всегда, подумал Себастьян. Он мысленно отвечал Двойнику. Но если Винсент узнает, всему придет конец. Сиэль исчезнет из его жизни раз и навсегда. — А что если увезти его с собой? Сбежать? Глупости, это невозможно. Я достаточно жизней изуродовал. Я не хочу трогать его. Двойник захохотал так громко, что в висках сдавила тупая, пульсирующая боль. Хватит, дьявол! Себастьян чуть не столкнулся с Сиэлем, идущем по коридору. — Я как раз искал вас. Мадам Вайт сказала, что вы с Габриэлем. Себастьян, разумеется, ничего ему не скажет о нахальности брата. — Весь к вашим услугам, — отозвался он. — Идемте, мне нужно поговорить с вами наедине. — Куда? — Туда же. — Мне кажется, сейчас не лучшее… — Себастьян сдался. Они вновь пришли на руины. Черного филиппа нигде не было. На небе стягивались тучи, птицы низко летали, поднимался ветер, но он был жаркий. Себастьяну казалось, что он точно пытался его удушить. Или это все тот же чертов крест? Сиэль волновался. Он облизывал и кусал губы. Он поставил мужчину в центре развалин, сам огляделся по сторонам, нет ли кого? Затем залепетал приказным тоном. — Мне кажется, я понял вас настолько, насколько смог. Мне, конечно, потребовалось время, и потребуется еще. Но… вы тоже кое-что мне подарили. — Что же? Едва загорелая рука коснулась его руки. — То, что мне, оказывается, очень важно. Вы подарили мне самого себя… Вы такой смелый, я восхищаюсь вами. Вы идете против всего мира. — Нет-нет, Сиэль, я никуда не иду. С миром невозможно бороться. — Не спорьте, я вижу. А я… боже, я смог довериться воде! Этой жуткой, пугавшей меня пустоте. Вам покажется это мелочью, но эта вода на самом деле не просто вода. Это вся моя жизнь. Я, наконец, нашел человека, который такой же как я. Вернее, как бы я, но в более зрелой стадии, я, который смог. Себастьян едва ли понимал о чем лепетал Сиэль, но его возбужденный вид, лихорадочно сверкающие глаза — звезды, а не глаза! — вызывали улыбку и глубочайшую нежность. — Еще я понял, что на самом деле вам не нравится невинность. Поэтому… возможно, вы видите невинного рядом с вами последний раз. — Что?.. Сиэль пронзил Себастьяна взглядом. — Поцелуйте меня. Это прозвучало как приказ стойкого оловянного солдатика, приказавшего поставить его, одноногого, против подступающей морской волны. Себастьян будет этой волной. Он не смог не послушаться. Он склонился, касаясь губами мягких губ. Сиэль закрыл глаза и стал податлив. Его рот впустил в себя чужой язык, позволяя исследовать свои жемчужные зубы, десны и напряженный язык, который впервые оказался не хозяином. От Сиэля вкусно пахло, он весь был хрупок, как ускользающий мираж. Мужчина обнял его, ему хотелось большего, Сиэль прекратил поцелуй, он посмотрел на Себастьяна каким-то новым, другим взглядом. Возможно, его слова о том, что прежнего Сиэля больше не будет, были правдой. Себастьяну показалось, что перед ним другой Сиэль. Юноша загадочно улыбнулся глазами и отступил на шаг. — Я знаю, что вы ко мне чувствуете. Но мне нужно доказательство вашей любви. Себастьян не мог поверить своим ушам. — То есть, вас не смущает, что мы оба мужчины? Сиэль покачал головой и обнял себя руками. Он как будто защищался или ставил между ними препятствие, как делал всегда. — Вы удивлены, верно? — юноша пристально посмотрел на мужчину снизу вверх. Под натиском этой искренней и смелой беззащитности, Себастьян отступил на полшага назад. — Поймите меня правильно… У вас есть же свои идеи, которых вы строго придерживаетесь, а у меня — свои. Одна из них касается… Знаете, я ведь не верю в любовь. Вы скажите, дело возраста, что я еще молод, но любовь есть в любом возрасте и мне кажется, что особенно сильно, она есть в моем. Я всегда думал, что не способен на нее. Мне кажется, что любовь это непозволительная мистерия, которая едва ли касается этого мира. Я так думал… пока не встретил вас. Не смейтесь. — Что вы, как же я могу смеяться? — Но… в моем видении, любовь — единственная, она одна. Понимаете? Здесь я весьма категоричен. За любовь можно сражаться, можно убить… Ведь она — единственная редкость здесь, вы так не думаете? — Я понимаю вас. Но не понимаю… это действительно говорите вы? — И… мне нужно… доказательство, — продолжал он, не слыша вопрос. — Доказательство того, что меня любят. Абсолютное. Вы считаете, жизнь не имеет смысла, а мир — дрянная театральная постановка. Раз так, то любовь — единственное, что в ней может иметь значение. Стоящий выигрыш, разве нет? Вы сможете доказать, если ваши слова действительно сходятся с делом. — Что вы хотите, чтобы я сделал? Хотите, чтобы я прыгнул со скалы? Я сделаю это, но это будет слишком пошло. — Нет. Я хочу, чтобы вы убили… Убили кого я захочу. До Себастьяна вдруг дошло окончательное осознание того, что Сиэль вовсе не такой, каким кажется. Двойник за спиной смеется. Он хохочет, он покатывается со смеху. Эта не была постепенная трансформация ангела в демона. Это была постепенная и мягкая подготовка Себастьяна к правде. Это был осторожный аллюр зла, показывающегося на глаза другому… сородичу. «Ты точно такой же как я?» — «Да». — Кого же я должен убить?.. Сиэль подошел к нему и встал на цыпочки. В глубоких глазах застыло незнакомое, влажное выражение — это не милосердный ангел и даже не добрый человек… Это сам дьявол. Самая очаровательная ловушка в мире. Указательный и средний пальцы провели по острому подбородку, кротко зацепили тонкие губы. Сиэлю всегда казалось, что такие губы свойственны волевым людям. — Мы все сделаем правильно, — шепнул он. — И если вы сделаете это, я обещаю, я буду вашим навсегда. Настолько, насколько это возможно.

***

Артур был в приподнятом состоянии, пока не увидел мистера Михаэлиса. Мужчина шел к нему, погруженный в мысли. — На сегодня обещали дождь, — заметил Себастьян. Писатель расположился в саду, разложив свои блокноты. На одних листах пестрели бабочки в туфлях и комары в смокингах. — Я что-то увлекся. — Вижу, ваше вдохновение никак не исчерпывает себя. И все же не хотите прогуляться со мной? Я бы хотел обсудить с вами вашу сказку. Я думал над вашими словами касательно того, что творчество должно нести добрый посыл. — Моими словами? — У Артура и Сиэля было одно сходство — они оба быстро, мгновенно краснели. У сказочника покраснели уши, лоб и щеки. Видимо, он припоминал, как за спиной Михаэлиса и Сиэля, обращался к Габриэлю — еще одному «защитнику». Он был польщен и уже чувствовал вину. Не поторопился ли он бежать к судье? Ведь осужденный, вон, уже идет на путь исправления. Себастьян дружелюбно улыбнулся, убирая черную прядь за ухо. — Мне кажется, я готов поменять свое мнение на счет сказок. Возможно, я хочу взяться за одну детскую историю… — Это звучит интересно! Идемте, — Артур с энтузиазмом схватил свои блокноты, сгреб и спрятал под кустом. Они направились по петлистой дороге вниз, мимо белых глиняных домов, к морю, затем дальше вверх, в лес. К скалистому утесу, где гулял Сиэль. Говорят, погода благоволит не столько добрым и плохим делам, сколько тем, что вызывают больше эмоций. Погоде не нужен диссонанс. Ей нужен гармоничный аккомпанемент. С севера по-прежнему надвигались черные тучи. Одна из напоминала то ли Двойника, то ли Бафомета верхом на надгробии: «Вот, видишь, игра с Сиэлем и сказочником в лесу не прошла даром», — усмехнулся про себя писатель. Они говорили весь путь, обсуждая сказки и идеи Артура. — О чем же вы хотите написать? — наконец, спросил Артур. — Я наперед скажу, что я считаю, исправиться никогда не поздно и найти свой путь. — Я подумываю взять за основу басню про мальчишку, который всюду совал свой нос. Они уже взбирались вверх по горе, к отвесному утесу. — Про что она? Себастьян улыбнулся. Он держал между губ сорванную травинку. — Буквально, моя сказка будет выглядеть так: история про пажа, который мечтал стать рыцарем, но не смог, потому что ему помешала его манера всюду совать свой нос. Такой длинный, как у комара из ваших иллюстраций. Артур засмеялся: — Это хорошая мысль: чтобы достичь мечты нужно следовать правилам ее достижения. — Вы читаете мои мысли, сэр Уордсмит. Себастьян подошел к краю. Артур встал рядом. — Дух захватывает. Может поэтому, я люблю писать о бабочках да птицах? Они видят такую красоту. Могут летать. — Хотели бы стать Икаром? — пошутил Себастьян. Он чуть отошел, чтобы сорвать очередную травинку. Артур повернул на него голову, улыбаясь, и снова посмотрел вниз. Море начинало буйствовать. — Ваши игры с Сиэлем в лесу, к слову, кое-чему меня научили. Видите, вон там… в пене, у клыковидного камня, лежит ком водорослей? Русалка. Артур вгляделся. — И правда… Игра воображения. Мальчик поднимает подушку над спящим младенцем. Он не вершитель судеб. Не олицетворение смерти. Ему не интересно, что будет после смерти сестры. Он не просил, чтобы озарение посещало его. Но он, как и Сиэль, считал, что дела должны сходиться с мыслями. Доказательства. Ему нужны доказательства. Если жизнь — это постановка кукол, если тайна бытия в том, что все вокруг всего лишь кинофильм на белом полотне… Если весь сюжет давно прописан и крутится в готовой бобине… Эмилия — не означает ничего. Пустой элемент на малозначительной пленке. Пленок — слишком много. Как и сценариев. После смерти — нет ничего. Жизнь — это и есть смерть. Странно, когда даже смерти нет. Нет ничего, кроме экрана и пленки. Что создает экран и пленку? То же, что создает и актеров, верящих, что они — настоящие и кино — настоящая жизнь. Себастьян не выбирал этот путь. Он лишь делает то, что должен сделать. То, что ему полагается по сценарию. Внутри Себастьяна никого нет. Нет актера, верящего в то, что его игра правдива и имеет смысл, и не исчезнет после окончания акта. Двойник хохочет, напоминая козла из церковных развалин. Сатана и Бог в одном лице. Кто он?.. Кто он, когда никого на самом деле нет? Пленка крутится… Мальчик опускает подушку. Крики глушатся. Их совсем не слышно. Не имеет значения. Пленка рано или поздно кончится. Пленка уже давно полная. Смерть уже просматривает ее и делает вывод. Мужчина толкает другого мужчину. Артур падает вовсе не так, как могло представиться — с налетом трагичной красоты, подобно Икару, забывшему надеть крылья. Падение получилось скверным и нелепым одновременно. Падая, мужчина стукнулся о скалистый выступ, крошечный, на котором росло карликовое деревце, оно еще торчало ненасытными корнями во все стороны. Послышался треск сучьев, затем мужчина упал на острые скалы головой вниз. В пенном месиве: на фоне влажной темной породы и бирюзовой воды проступил темно-бордовый и красный. Мертвое тело затрепали набегающие злые волны. Русалка, как и говорил Себастьян. На постановочный крик Сиэля сбежались местные жители и несколько туристов. Туристы нередко срываются с крутых скал и калечатся или гибнут. Нередко тонут, заплывая слишком далеко. Артур не делал ничего из того, чтобы могло убить его. Кроме того, что познакомился не с теми людьми и попал не на тот круиз. Его пленка оборвалась. Когда-нибудь оборвется и пленка Себастьяна и Сиэля, но, возможно, — не сегодня. Их фильм, когда-нибудь кончится.

***

— Поверить не могу, бедный мальчик! — мадам Вайт не находила себе места. Плакала она, плакали миссис Фантомхайв и невеста Габриэля. Больше всего воспалены глаза у пожилой женщины, совсем красные, навыкате, похожи на глаза ее старого больного дога. — Такой славный, добрый человек, с такой выдающейся фантазией, какое горе! Как узнает его тетя!.. Ах, кто-то должен ей написать! Мистер Михаэлис, вы должны это сделать, из нас всех, вы подберете самые правильные слова! Господи… как сердце щемит. — Выпейте воды, — Сиэль поднес мадам стакан. Мадам гладила юношу по голове и одновременно пила жадными глотками. Мистер Михаэлис обещался сейчас же приступить к письму. Адрес они узнали вместе с Винсентом, посетив комнату погибшего. Вечером следующего дня, когда шум трагедии немного утих, мужчина и юноша встретились на развалинах церкви. Они не сговаривались, они знали, что там они смогут встретиться и побыть наедине. Сиэль сидел на ветхом аналое. Он чудом взобрался на него, свесив ноги. На нем были белоснежные шорты и свободная рубашка с синей лентой, она проходила по окантовке круглого воротничка, создавая чистый, какой-то детский образ. Лицо юного Фантомхайва не выражало никакого раскаяния, и уже не казалось невинным, но — все еще чистым. Чистым в своих мыслях. Смерть — не во имя зла. Смерть — чистая, во имя доказательства. Разве животные во время гона не убивают друг друга ради любви или ради выживания? Разве животные грешны? Разве рыцари — не созданы ради жертвы? О, бедный, бедный Артур… Он нашел свою расписную амфору Conidae Ciel, обрел свой рок во имя любви. Себастьян испытывал необычайно сильный трепет перед созданием, которое сидело в центре развалин и со смирением ждало его. Теперь был он уверен точно, что вся его жизнь, расписанная на пленке в бобине, имела смысл лишь для этого момента. Точка отсчета начинается здесь. Как жизнь Артура-сказочника имела смысла для момента со скалой. Его сказки опубликуют посмертно… Сиэль хотел что-то сказать, но только облизнул пересохшие губы и посмотрел в глаза Себастьяну. В них смотрело существо, сомневающееся, что сумело приручить другое, более опасное. Сиэль посмотрел снизу вверх, доверчиво, гордо, снисходительно и с каким-то напуганным влечением. Сначала Себастьян почувствовал чужое позволение, и только затем — свое неслыханное физическое желание. Никогда прежде, он никого не желал так сильно. Он обнял Сиэля, сгребая в объятия. Их третий поцелуй получился не самым кротким, Себастьян был жаден, он забирал то, что заслужил, он забирал сразу за все то время, что только мечтал об этом, а Сиэль отдавал с безумной, неумелой щедростью. Рукой мужчина шарил по упругим узким бедрам, закрытым тканью коротких шорт. Он заполз ладонью под рубашку, чувствуя приятное, шелковое тело. Оно доверчиво прильнуло к мужчине, неопытное, но готовое подчиняться беспрекословно. Как и обещал, Сиэль отдавал Себастьяну всего себя. Он неловко, но жадно ласкал мужчину, но и эта неопытность возбуждала и сводила с ума… Обессиленный, Себастьян упал на спину. В темно-фиолетовом небе мерцали созвездия, они хладнокровно — настолько, насколько возможно в расплавленном, летнем небе — наблюдали за любовниками. Рядом послышалось чужое дыхание, словно подул сквозняк из преисподней. Себастьян повернул голову. Он встретил взгляд полыхающих багряных глаз. Двойник обнажил острые клыки в беззвучной полуулыбке. Сиэль тоже повернул голову, но в другую сторону, к выходу. Там стоял черный Филипп, глаза сверкали в темноте. Козел не осуждающе, а скорее благословляя, посмотрел на людей и прошел мимо. Судя по стуку копыт он направился на кладбище. Местный дух. Сиэль снял с шеи Себастьяна крестик и бросил его в след черному животному. — Он больше не понадобится. Юноша лег на грудь мужчины. Их тела, разгоряченные от любви, уже медленно остывали. Бледный палец ласково провел по грудной мышце, задевая сосок, затем опустился ниже, к пупку, и еще ниже, к паху, задевая волосы. — Я нахожу справедливым, мистер, что если мы друг другу изменим, то каждый будет вправе убить другого. Себастьян поцеловал влажный, белый лоб и поправил сбившиеся пряди челки. Он говорил про ядовитые цветы и их красоту… К счастью, ему достался самый опасный цветок из всех. — Меня не потребуется убивать, — заверил он. — И я тоже умру не по этой причине, — юноша огладил длинное лицо и легко подул на него. — Вы такой горячий, мистер Михаэлис. Я чуть не обжегся. Мужчина раздвинул его молочные бедра. Сначала он с почтением огладил их, затем обхватил пальцами аккуратный пенис и вобрал его в свой рот. Сиэль запрокинул голову назад. Раньше созвездия мерцали для него так же хладнокровно, бесстрастно, как и для Себастьяна, а теперь и вовсе пропали. Вместо них остались частицы песка и останки древних раковин, какие-то фосфоресцирующие следы исполинских медуз. Наступал прилив. Сердце мерцающих вод, их водоворот, приятная воронка, брало начало во влажном рту Себастьяна. Они все — сплошная вода. Сущий океан. Вся вода мира. Когда вода подступила, и волны окатили с головой, когда он плавал в воде, у Сиэля не осталось дыхания. Он исчез, растворился в морской пене, млечном пути… в бесконечной воде.

***

Ранним утром Себастьян покинул свой номер и отправился на развалины, где еще ночью они с Сиэлем обещали хранить друг другу верность. Юности всегда будут нужны подтверждения: не смертью, так любовью. Себастьян уверен в своих силах только когда рядом с Сиэлем. В остальное время он ощущает свой возраст. Еще до завтрака слуга передал записку. Она была от Габриэля: «Я не знал, что вы такой импульсивный и мстительный. Сначала, я думал, раз так! то увеличу цену в двое, но решил, что вы меня изрядно повеселили. К тому же, у меня действительно нет доказательств! Ха-ха». Глупый мальчишка, нашел чем бравадничать! Себастьян скомкал клочок бумаги и выбросил в урну. Двойник шел с ним бок о бок весь путь от гостиницы до развалин. Себастьян чувствовал, что он может покончить с ним только в этом месте, ставшим особенным, благодаря Сиэлю. Его вере в него, в его жертве. На длинном, черном балахоне появились дыры. Черная голова, череп с рогами то появлялся, то растворялся в черной зыбкой энергии. — Я понял, чего ты добиваешься, — сказал Себастьян вслух. — Я признаю. Мне был предложен дар. Я — счастливец, избранный им. Я мог еще в тот день закончить все, но я сбежал от правды. Вместо того, чтобы убить «себя» окончательно, я убил Эмилию и этим продолжил бессмысленный сюжет. Я испугался. Испугался! Я прошу у тебя только одно… Позволь мне быть с ним до конца. Позволь мне почувствовать любовь. — В этом мире нет любви, ты же это знаешь. Только Он может дать тебе ее. — Какую угодно, но — Сиэля. Насколько он сможет мне дать себя любить. Ведь Сиэль — это же тоже его воля? Разве нет? Двойник смеется. Он — Сатана, которого рассмешили проделки маленького человека. Человека, который хочет быть, продолжать носить имя и любить другого человека. Он хочет оставаться актером, ради другого актера, которого повстречал на сцене. — Я буду любить его не как человек. Больше. Сильнее. Себастьян чувствует, что его разум вот-вот помутится, и его накроет непроглядная, бесконечная пелена вечности, он исчезнет. Но… она отходит, и мир проясняется. Мужчина обнаруживает в траве сверкающий крест. Тот, что бросил Сиэль в местное животное. Крест еще влажный от росы. Сам Двойник исчез. Себастьян поднял находку и вложил ее в чашевидную ладошку ангела. На ней не хватало указательного пальца, и крылья были отбиты. Статуя стояла накренившись, глядя в противоположную сторону от дороги, в чащу.

***

Уже открывая дверь к себе, мужчина почувствовал неладное. Сначала он не мог понять, что именно поменялось, затем обнаружил пропажу. Комод, на котором стояла банка с ядовитом моллюском. Пуст. В коридоре он столкнулся с мадам Вайт, мадам тяжело дышала, глаза навыкате, лицо в красных и белых пятнах. Она прибежала за ним, даже не подумав, позвать слуг. А, возможно, это ее позвали слуги и она была в пути, когда повстречала мистера Михаэлиса. — Скорее! Случилась беда! У Себастьяна внутри все упало. — С кем? — он спросил это не своим голосом. Его, некогда, каменное сердце, вдруг превратилось в сплошной трепещущий и оголенный нерв. — С сыном Фантомхайвов!.. Они в спальне Винсента и Рейчел! Нет времени, все очень плохо. Уже на бегу, он выяснил из неразборчивых обрывков, выдыхаемых изо рта мадам: ребята играли, пляж, ядовитый конус. Себастьян не помнил как добирался туда, помнил только, как переступил порог. Помнил пепельные, плоские, картонные лица Винсента и Рейчел. Звук сдерживаемого плача. Юноша лежал с закрытыми веками на убранной постели, в шортах и гольфах, обнажен был только торс. У постели сидел старик в очках, доктор. Он слушал сердце. У лежащего было сплошь бесцветное лицо, голова казалась комом глины с прилипшими водорослями. На правой руке юноши алел разрез, из него кровь капала в подставленный тазик. Доктор вздохнул и покачал головой: слишком поздно. Яд взял свое. Едва он поднялся на ноги, Рейчел потеряла сознание и упала. Винсент и Себастьян оттащили ее в соседнюю комнату, где доктор дал ей понюхать нашатыря. Когда женщина пришла в сознание, она осталась сидеть на стуле и смотреть в стену пустым взглядом. Так длилось несколько минут. Сознание приходило к ней постепенно. Когда оно набрало достаточно силы, комнату оглушил душераздирающий стон, затем крик и плач. Безутешный, как у всякой матери, потерявшей свое дитя. Винсент выглядел совсем скверно. Еще немного и он повторит путь супруги, упав на пол, около ее ног. Он старался держаться, но руки и ноги дрожали, подрагивала и нижняя губа. Он что-то говорил, но непонятно и слишком неразборчивое: сын, сынок, за что. Доктор сказал: — Такие случаи, признаюсь, редкие. Штука крайне ядовитая: речь шла о секундах. Мне очень жаль, мы сделали все, что смогли. Я дам вашей жене снотворное. Винсент закивал, как китайский болванчик. Мадам Вайт не сдерживала рыданий, она сидела на коленях, на полу, подле Рейчел и держала ее за руку. Элизабет, как оказалось, ушла на прогулку в город, за подарками друзьям. Она еще ничего не знала, все произошло за считанные полчаса. Себастьян не видел близнеца. Он не мог спросить у Винсента имя. На кровати труп выглядел неразборчиво: все умение Михаэлиса различать близнецов испарилось без следа. Он бросился в спальню с телом. Холодеющий труп и такие родные черты лица: «Ты же не Сиэль? Умоляю, ты же не Сиэль?» В комнату вошел юноша. На пороге он обнял себя руками, как бы защищаясь. Глаза опухшие и красные от слез. Себастьян бросился к нему и обхватил голову руками, заставляя посмотреть на себя: — Сиэль?.. Юноша кивнул. Мужчина смог дышать. Он прислонился лбом к его лбу и обнял.

***

Себастьяна осенило: ракушка, та самая, которую нашли Сиэль и Себастьян в первые дни пребывания на острове. Это не случайность. Выходит, что… — Это вы убили своего брата. — Все рано или поздно встанет на свои круги. Вот увидите, — шепнул юноша и погладил мужчину по голове. — Зачем было его убивать? — Я вам не рассказал, вы бы и не поверили. Габриэль пытался меня съесть. Еще когда мы были в чреве матери. Я и раньше слышал истории о том, как взрослые люди помнили, что происходило, когда они были эмбрионами в утробе. Вы знаете, что можно даже помнить, как отец занимается любовью с беременной? Себастьян покачал головой. Он не понимал, какое это отношение имеет к причине убийства. Но ведь и его причину убийства никто не поймет, ни один человек на свете. Кроме, пожалуй, Сиэля. Который может попытаться понять. — Почему вы уверены, что помните? — Я вспомнил это той ночью, когда мы с вами… были вместе, — ответил юноша. — Темные, теплые воды… Они ласкали меня, растворяли в себе и пытались разорвать на части. И все же, в конце концов, вытолкнули. Это нормально, когда идет борьба за выживание. Но она продолжалась всю мою жизнь и продолжалась бы и дальше. Сначала брат чуть не убил меня, не дав родиться, затем поглотил мою сущность. Чтобы выжить, я был вынужден притворяться не тем, кем являюсь. Его жестокость ко мне обусловлена правом старшего. Но рано или поздно, эти шалости могли плохо кончиться, как думаете? Когда я вас встретил, то понял, что больше так продолжаться не может. Но я дал ему шанс, Себастьян, дал! Помните, когда я просил, вы брали смерть в руки несколько раз и оставались живы? А он не смог. Думаю, что так надо было, теперь я в этом уверен. Дело случая, что в чреве он не поглотил меня, и дело случая, что смерть укусила его. Вот и все. Вы научили меня понимать себя настоящего... Мне потребовалось время, чтобы понять, какой вы. Что вы такой же, как я, и что я могу вам доверять. — Такой как вы?.. Сиэль взял Себастьяна за руку и прислонил к своей щеке. Он ласково потерся об нее. — Вы же полюбили меня не потому, что я ангел, Себастьян, — он как-то очень ласково, но зловеще усмехнулся. — А потому что я — демон. Вы же тоже демон, Себастьян. Только гораздо более опытный и сильный. Верно?

***

Лайнер рассекает океанские толщи вод. Он держит курс обратно, домой, в Англию. На борту триста четыре пассажира, включая экипаж, два мертвых тела, и два — демона. Себастьян и Сиэль смотрят на удаляющиеся земли. Изредка юноша касается руки мужчины и сжимает. Даже если бы Винсент или Рейчел заметили это движение, то, сломленные горем, не придали бы ему совершенно никакого значения. Вдали виднеются покатые пики кипарисов. Тех самых, с острова Мертвых. Говорят, кипарисы — символы смерти. …В эти воды души моей я окунулся безвозвратно. Сливаясь вместе, две реки, в круговорот вбирают мертвецов. Исход один; мы все умрем, но есть залог бессмертия — твоя вечная… Чистая… Любовь. Себастьяну кажется, он уже давно умер и только здесь ожил обновленным. Написав свой честный, прощальный роман.