Осознание важности

На улице было около минус двадцати трех градусов, выпал снег и, из-за морозов облепил все деревья во дворе так, что они были похожи на сказочный снежный замок. И этот замок нравился Мисоно гораздо больше, чем тот, который он должен был называть родным домом. Парень лежал на огромных сугробах, выдыхая еле теплый пар из остывшего тела и смотрел на медленно потухающее солнце. Темнеет зимой рано, а закат в отблесках снега выглядит еще более красивым, таинственным и холодным, не смотря на яркие фиолетовые и красные краски, расползающиеся по небу огромными полосами и сгустками. Руки замерзли, из-за чего кончики пальцев покалывало, как бы усердно парень не тер их между собой. Но никакой мотивации вставать, походить, а уж тем более зайти куда-то погреться у Мисоно не было, ни говоря уже о желании. Лили ушел на какие-то курсы по английскому языку, который, как на удивление оказалось, тот знает неплохо, и хочет в дальнейшем именно им заниматься. Алисейн мог конечно спокойно направиться к нему домой, но сразу отказался от этой затеи, сказав, что полтора часа это не так уж и много, и, что тогда у Сноу точно не будет возможности шляться куда-то еще. Чего ты боишься? Сможешь ли ты назвать свой один, самый огромный, душераздирующий и пробирающий насквозь страх? Кому-то это покажется банальным и простым, кому-то сложным, ведь они могут бояться многого, не думая выделять что-то или же, напротив, утверждать, что не боятся совершенно ничего. Мисоно смотрел на держащихся за руки людей, дыша на посиневшие пальцы и давясь сухими слезами растерзанной в жидкость рубинового оттенка души. Родственные души такой бред, глупая сказка, но почему-то в нее верится. Хочется верить, оберегать в глубине сердца, как какую-то драгоценную дорогую вазу безмерной красоты. У Алисейна был неизменный гордый нрав, желание приобрести друзей на равне с желанием о том, чтобы его никто не трогал и горстка одиночества, скрытая в кармане среди носовых платков, простуда ведь постоянный спутник юноши. Что такое вообще одиночество? В любом случае ты не остаешься один, может быть семья, рабочий или учебный коллектив, знакомые и приятели тоже найтись смогут. И все это было. Был отец. Но был ли? Можно ли говорить, что он был, если все время пропадал на работе или за бумагами? Никогда недоигранная партия в шахматы, разговоры о успеваемости и о здоровье, быть может, планах, сводящиеся к очередным оборванным мыслям и надеждам со стороны Мисоно. Это все, едва ли можно было назвать тем самым коллективом среднего состояния, но не семьей. А почему же "было". Почему не получается сформулировать мысли в настоящем времени и так хочется надеяться, что это все именно было, черт, как же не хочется возвращаться к тому, что уже можно назвать прошлым. Одиночество не зависит от количества людей, окружающих вас. Их может быть сотни, тысячи, а вы все равно будете стоять один в стороне без возможности заговорить с кем-либо. Но среди этой тысячи может оказаться кто-то один, кто будет дороже всех людей на свете, кто поймет тебя с полу-слова и не оставит никогда. Это вы называете родственными душами? Как пессимистично даже для такого, как младший Алисейн. Ведь может получиться, что ты и не найдешь того, кто будеь среди этих людей. В конце концов, разве нельзя найти общий язык с другими людьми? Разве это так сложно. - Ну, какие части тела ты себе отморозил, дурачок, поднимайся, чувствовал же я, что что-то не так. Ты весь замерз и дрожишь. Хах, прям, как в первый день. - ветер не особо сильный, а волосы Лили не особо длинные, доходящие до середины шеи, но, кажется, будто они закрывают его лицо и его трудно разглядеть. Хотя это может быть и просто от того что, что Алисейн получил какую-то стадию обморожения и в любой момент может бахнуться в обморок.

***

Дома тихо, тепло и сухо. Кипит чайник, горит настольная лампа, потому что слишком большого количетва света не хочется, а на дрожащих плечах покоится темно-синий плед в черную полоску. За окном все также падает снег, слышны крики и смех людей, раздающиеся закадровой музыкой. Концетрирует внимание на словах главных героев, не добившихся ничего, кроме как положения в романе ни о чем. Мисоно снова чихает и утирает нос платком, пока Лили разливает по кружкам чай и садится рядом. - Неужели тебе было так хорошо на улице, что ты решил себя довести до ангины? Теперь тебя еще и лечить. А я в этом совершенно не разбираюсь. Что насчет жара? - парень морщится, когда на его лоб опускается слегка мозолистая широкая ладонь и пытается отвернуться уже тупо из-за привычки. - Голова болит и холодно, но это скоро пройдет, так что не беспокойся и не лезь. И спасибо за чай. - на горячую чашку опускаются руки и, подождав несколько секунд, чтобы просто согреть их, Алисейн приподнимает кружку и делает несколько небольших глотков, прикрыв глаза. Чай все тот же, дешевый, безвкусный, самый простой, и, как бы странно не было, привычный. Времени прошло немного, но все в квартире Сноу стало настолько знакомым. В памяти даже стираются длинные коридоры поместья, сливаясь в одно, когда парень проходит в крохотную прихожую, где сон, где реальность, пап, разбуди меня пораньше, я, кажется, не успел завершить кое-что из моего домашнего задания по предмету жизнь. - Ну, вот и славно. Посмотрим завтра утром на твое состояние и сделаем окончательные выводы. Если что, то отсидимся один день дома. - Сноу поднимается со стула, подходит к радиоприемнику и включает его, потому что тишина в доме уже давит на уши, разрывая барабанные перепонки. Будто давления от сердца не хватает. А на радио спокойная песня для медляка, и Лили протягивает Мисоно руку, приглашая на танец, будто по привычке, потому что уверен, что Алисейн откажется. Но тот просто встает, ставит на стол чашку и берет его руку, чуть вздрагивая от контраста температур и слабо ее сжимает, обняв другой и уткнувшись в широкую грудь. Глаза зажмурены, руки и ноги дрожат, а в голове у обоих мысли о том, насколько они глупо поступили и, как здорово, что решились. Лили опускает руки на спину, слабо усмехается, наблюдая за еле заметным в темноте румянцем на щеках своего единственного из тысяч и утыкается подбородком в макушку. Не хочется двигаться, просто прижаться, закрыть глаза и погрузиться в это раздирающее и успокаивающее одновременно состояние. И Мисоно волосы дыбом, когда ноги отрываются от земли, а его лицо уже напротив лица того, кого надо срочно обвить ногами, иначе разобьешь голову о угол стола. Объятия за шею, тихий шепот, рассеивающийся в тишине и глухом звуке приёмника о идиотизме и уважении. Ничего не слышно, в сердце гул, в голове гул, в ушах гул, пульс двести ударов в секунду, вы почти у финишной прямой, протяни руку и выйграешь главный приз, неназванный и до сих пор остающийся в тени. Никто не знает, что там именно, но риск - дело благородное, и Мисоно тянет руку, кладет ее на щеку Лили и нервно поджимает губы, боясь, что все еще делает что-то не так и его засмеют. Школьный театр, социальный эксперимент, может этот рассказ про родственные души и правда сказка без конца и начала, которая и середины толком не имеет. Заполни сам, как говорится. Расскрась свою жизнь в своих тонах, проведи свои линии, расставь свои точки, где надо, зачеркивай, выходи за границу, рви и сжигай страницы к чертям, твоя страница жизни лишь еденица измерения среди бесконечности. Пропадет одна, не изменится ничего, разрушится одна, никто не заметит, можешь хоть сейчас перечеркнуть ее огромным крестом, закончить и бросить в мусорное ведро, где и место такой тупости, как родственные души и единственный человек раз и навсегда. Пустая, неначатая страница, с буквально несколькими пятнами отчаяния, страха, безразличия и ненависти. Поделенная на двух людей, случайно столкнувшихся и обреченных на то, чтобы по всем канонам общества прожить вместе до глубокой старости. Пиши со мной на этой странице стихи, рисуй барашков, забудь про дорогую бумагу под глупости, здесь им самое место. Ты говорил, что у нас ничего не выйдет, но я так хочу верить, что я вижу в твоих глазах не обман, что ты тянешься ко мне, как и я к тебе, я так устал бежать один, пожалуйста, давай со мной, я так нуждаюсь в твоей руке сейчас. Голос главного героя не может быть тихим, но у Мисоно он дрожит, из-за чего половина слов обрывается. Страница не делится, она покрывается большим крестом, когда смотреть друг на друга становится невозможным, корпус дергается и сухие губы сталкиваются с потрескавшимися от холода, оставляя слабое касание, которое и поцелуем назвать глупо. Крестом рубинового и лилового цветов.