***
- Ты совершенно не понимаешь, о чём говоришь, - тихо произнесла я, закутавшись в кофту сильнее, в то время, как Генри был в одной тонкой футболке, да и то без рукавов. Сейчас мы стояли на моём балконе, просто терпя присутствие друг друга в этом доме. Больше нам ничего не оставалось делать. Сопротивляться этому придурку я больше не могла, поэтому просто ждала, пока наступит момент, когда он и его папаша покинут наш дом. Как ему может быть не холодно и почему так замерзаю? Может быть это всё из-за того, что я так сильно перенервничала? Ночи в Дерри были всё холоднее и холоднее, а вокруг витал запах уже скошенной травы, которую убирали на окрестных полях недалеко от города. - Мой папа никогда так со мной не обращался, - прошептала я, зная, что он услышит. Хотя внутри меня творилась настоящая буря, я пыталась её утихомирить внутри себя, успокаивая и говоря, что всё хорошо и это скоро пройдёт. Вокруг нас была сплошная тишина и лишь где-то вдалеке играли свою симфонию сверчки, раздаваясь особой трелью. - Да, тут ты права, я никогда этого и не пойму. Потому что с раннего детства меня не любили, как какую-то сопливую девчонку, - процедил Бауэрс, заставив меня повернуться к нему. Он стоял оперевшись о деревянные поручни моего балкона, буквально вминая свои ладони в них. Костяшки его пальцев побелели, а на щеках играли желваки. Он сейчас на пределе. Либо он сейчас треснет, либо он меня треснет, либо просто сбросит с балкона, как тяжёлую ношу со своих плеч. Но нет, этого не произошло! Его реакция была не совсем такой, как я ожидала, а точнее, вообще другой. - Отец даже не считает меня за человека, а ты сейчас говоришь, что тебе хуже всех? Бедная, несчастная сучка, которую послал собственный отец. Я бы всё отдал чтобы этот цербер послал меня также и больше никогда не трогал, - с нескрываемой яростью в голосе сказал он, уже находясь почти на грани истерики. Его плечи тряслись, также как и его руки, будто его сейчас нехило шарахнуло током. - Каждый ёбанный день я вижу на своём теле это! Сначала я не поняла, что он даже имеет в виду. Генри казался сейчас невменяемым подростком к чертям слетевшей нервной системой. Прямо как я, неужели мы так похожи? Ещё несколько минут назад я считала его монстром, который может убить любого даже моргнув глазом! Но с чего вдруг я решила поменять своё мнение о нём? Вот что он имел ввиду. Дрожащими руками, одним рывком он снял с себя свою красную майку, кинув ту вниз и повернулся ко мне спиной. Блядский у него оказался отец, а с виду вроде добродушный Шариф, а на деле мразь мразью. Серьёзно, если посмотреть на семью Оскара со стороны, то она кажется почти идеальной. Нет, я не спорю, зная этого парня около недели, я могу сказать, что он явно не святой, но и его отцу, как оказалось до Лика Святых далекова-то. Вся спина Бауэрса была изуродована шрамами и ссадинами, такое чувство, что его отец в порыве гнева хлестал своего сына плетью или несколько раз прикладывался об него табуреткой. Некоторые ссадины были совсем новые, как - будто их поставили несколько дней назад, возможно, что даже вчера. На некоторых корочка была уже разодрана и там была смазана кровь, неужели его били прямо перед тем, как пойти к нам домой? Что за садизм? Теперь я не удивлена, что Бауэрс младший стал таким ублюдком в одночасье. Сделав несколько шагов в его сторону, я непроизвольно подняла руку, и подушечками пальцев коснулась светлых рубцов на его спине. Она была такая горячая, огненная я бы даже сказала. На моё прикосновение я услышала его хриплый голос вперемешку с истерическим смехом: - Убери свои руки, Блок. Мне не нужна твоя жалость, - прошипел он, когда я провела рукой вдоль одного пореза. Да, я уверена, что это больше, чем неприятно, но что-то мне подсказывало, что каким бы дрянным человек не был, ему всегда нужна поддержка. Какой же у меня идиотский характер, вечно я лезу не в свои дела, а потом получаю за это по шее. - Ненавижу, - прошептал Генри в пустоту, а его руки резко провели по своим же плечам, сдирая запёкшиеся куски крови, заставляя те снова кровоточить. Всего одно движение способно причинить и нанести такой вред простому человеку. Он причинял боль сам себе, может наказывая себя за что-то? Но за что? Кажется, в медицине это называется заумным словом Патогенез. Да, у него определённо была истерика, мне даже жалко его. Так, постой, Мэсси, как тебе может быть жалко такого монстра, как он. - Генри, прекрати, - упрекнув, я смотрела на него спину, которая продолжала истекать кровью. Да, хорошо он себе ей разодрал, он же может занести себе какую-нибудь заразу и сдохнуть через пару недель. Такая перспектива мне нравится, но блин, так нельзя. Он же тоже живой человек, хоть и мерзкий человек, но всё же. - Пошли со мной. Тебе надо обработать спину. Я даже не заметила, как этим идиотом моя проблема и моя страдания отошли на второй план и теперь казались сущим пустяком. Мне это правда, никогда не понять. Отец не поднимал на меня руку даже в детстве, никогда не ругался на меня, а просто доходчиво объяснял если я совершала какую-то ошибку. В основном на меня кричала и шумела мама, с ней я любила поскандалить, а она легко отвечала взаимностью.***
Я решила сходить на кухню, чтобы достать из морозильной камеры лёд, который мог хоть немного остановить кровь, а ещё накопать в нашей аптечке какие-нибудь медикаменты. К счастью для меня, мой отец и Оскар были в гостиной о чём-то разговаривая и выхлебывая пиво из очередной бутылки, поэтому совершенно не заметили меня, и было наплевать, что кто-то есть дома кроме них. Через несколько минут я пришла в свою спальню, застав Бауэрса смотрящего на мою ещё недорисованную картину. Он просто бесцеремонно снял ткань, бросив ту на пол, и начал разглядывать то, что я так старательно прятала от него. Молодец, Мэсси, знала же, что нужно было унести мольберт в совершенно другую комнату, чтобы он не заметил. А если бы он сейчас порвал его, как бы я объясняла это Стэнли? Мол, прости меня пожалуйста, просто ко мне домой пришёл этот тип, нашёл картину и изрезал её. Это аморально и глупо. - Ты меня удивляешь, Блок, - сказал он, подходя к картине, а затем перевел взгляд на меня, шумно дыша. - При всей своей бездарности ты оказывается умеешь хоть что-то делать, - ухмыльнулся Генри, сжимая в руках свою майку. Если бы он хотел отказаться от моей помощи, то уже бы давно оделся и покинул это помещение, но нет, видимо он даже не собирался уходить из моей спальни. - На твоём месте я бы сейчас не ёрничала, - я подошла к нему, держа в руках аптечку. В этой коробке, кажется можно было бы найти источник вечной молодости, если хорошо поискать. Куча таблеток, мазей, шприцов и всякой дребедени, которая должна избавлять от всех болезней. Бауэрсу явно не пришлось по вкусу то, как я сейчас разговаривала с ним. А чего он хотел? Чтобы я прыгала перед ним на задних лапках и лаяла по его команде? Ну уж нет, спасибо. - Только попробуй растрепать об этом своим дружкам. Я сверну неудачникам шеи, - процедил он, усаживая на мою кровать спиной. Давненько я не играла в доктора и вообще мне никогда не приходилось делать что-то подобное кому-то другому. Обычно, в детстве я сбивала себе коленки когда училась кататься на скейтборде. У меня была неизлечимая асфальтная болезнь. После каждой тренировки я приходила домой с разодранными коленками и локтями, закрывалась в ванной комнате и под собственные слёзы и вой намазывала себе зелёнку на раны. Фыркнув на его заявление, я вытащила полотенце из среднего ящика шкафа, а затем села сзади на кровать, чтобы было удобнее убирать весь этот ужас на его спине. Обмакнув махровую скань в ледяную воду, я начала протирать его спину, стараясь причинять как можно меньше боли. Он и так уже натерпелся со своим отцом, мне не стоит усугублять ситуацию. В любом случае я могу сейчас огреть его чем-то тяжелым, вроде аптечки, если он начнет вести себя также ужасно, как и всегда. Первые несколько минут он дёргался от каждого моего прикосновения к своей коже, но потом, кажется, привык. Смыв всю кровь с его спины, я взяла аптечку, начиная вытряхивать из неё всё содержимое на одеяло. Господи, тут чёрт голову сломит. Куча ненужных таблеток и ампул, которые даже никогда не использовались. У этих вообще срок годности закончился несколько лет назад! Бауэрс косился в мою сторону, наблюдая за тем, как я пытаюсь найти нужную мазь, а потом вдруг заговорил: - А вообще можно умереть от стыда? В его голосе не было ни капли ехидства или злости, скорее полная тоска грусть, а ещё боль. Боль за то, что самый близкий в его жизни человек обращается с ним, как с животным. Любого это бы не радовало, уже поверьте. Но в его устах это прозвучало так неестественно. Я никогда не видела, как он говорит нормальным голосом, без ебаных выкрутасов, не строя из себя крутого парня, который заправляет всем в этом городе. - Я бы тогда умерла давным-давно, - тихо отозвавшись, я открыла тюбик с заживляющей мазью и сев снова к нему, начала покрывать его раны слоем этой белой жижи. В воздухе теперь начал витать ядреный запах и мяты и ещё каких-то странных трав, вообщем, запах был скажем на любителя. Каждый из нас о чём-то жалел в своей жизни, иногда это случается слишком часто, перерастая в привычку, словно это так, как и должно быть. А чем больше ты жалеешь, тем сильнее хочешь выбраться на свободу, перестать что-либо чувствовать и закрыться ото всех. Это как нажать на кнопку, в какой-то момент ты начинаешь стыдиться даже самого себя, свои поступков, того, что ты когда-то сделал. Только от себя убежать ещё никому не удавалось, как бы сильно ты не старался. Он не смог убежать, впрочем, как и я. Любой из нас.***
- Решил напомнить тебе о моих деньгах, - послышался голос Бауэрса на том конце провода. Сейчас я не видела его лица, но могла отчётливо представить, как этот идиот улыбался в своей привычной манере, да горбатого могила исправит. - Время идёт. Я улыбнулась, подходя с телефоном в руках к окну, выглядывая за него, на мгновение задумавшись. - Как ты узнал наш номер? - усмехнулась я, переводя тему совсем в другое русло. Нет, меня правда интересовал этот вопрос, ведь я никому ему не давала. Эдди знал мой номер потому что я сама написала ему его, чтобы тот мог звонить в любое время чтобы я помогла ему с математикой. Он возможно растрепал его остальным ребятам, но никак не ему. - Этот город принадлежит мне, Блок. Кто бы сомневался? Я закатила глаза, пытаясь сдержать улыбку. Даже после того, что произошло у нас сегодня он продолжал вести себя, как последняя скотина. Неужели он правда думает, что я теперь не понимаю, что это просто тошнотворная маска и не более того. Бауэрс ведёт себя так со всеми, как с ним ведёт его отец. Вымещает всю свою злость на остальных, получая по шее дома. - Если это всё, то мне пора, - я уже хотела положить трубку, как услышала от него вопрос который застал меня врасплох, заставляя думать о парнишке ещё больше. - Почему? - в его голосе я слышала непонимание от того, что было у меня дома этим вечером. Кажется, за несколько часов мой мир перевернулся несколько раз, а семья Генри проехалась по мне, как вражеский танк по клумбе. Но за этот вечер я многое поняла, и сейчас действительно согласна с мнением моего папы. "У каждой медали две стороны". Только эту вторую сторону нужно найти и увидеть в подходящий момент, так чтобы тебя не убили за твою навязчивость. - Почему ты помогла мне? Пауза. Даже слишком затянутая для просто разговора. - Просто я - не ты. Тихо сказав, я закрыла глаза, не представляя себя на его месте. Я не хочу даже думать о том, что со мною бы было, будь я такой, как он. И нет, не бесчувственной мразью, которая портит жизнь каждому встречному, пытаясь унизить его и выглядеть в глазах других лучше. А человеком который каждый день живёт с со своим отцом, который вешает на него ярлык никчёмного сынка, ни на что негодной твари. - Спокойной ночи, Бауэрс. Мазь можешь не возвращать, - усмехнулась я, сразу положив трубку на место. Сейчас я была спокойна, расслаблена и удовлетворена разговором. кто бы мог подумать, что за весь наш вечер мы друг другу не перегрызли глотки, а наоборот я пыталась помочь этому сорванцу. Интересно, как на это отреагируют ребята, если я расскажу им о том, что сегодня ко мне приходила семейка Бауэрсов и сынок Оскара оказался совсем не тем, кем он является для всех на самом деле? Да. было бы круто увидеть их удивлённые физиономии, а потом растрепать об этой пол школе. Но я не могу. Не могу причинить человеку боль, как это делал Генри. Ведь я - не он.