Путешествие длиною в жизнь

Через три часа, мы оказались в Минске. Минск-1 так его называли русские. Аэропорт Минск-1 был открыт 7 ноября 1933 года, тогда отсюда вылетел первый самолет К-5. Весной 1934 года сюда прибыли для работы три самолета По-2, принадлежавших Смоленскому авиаподразделению спецприменения Московского управления гражданского воздушного флота. В 1935 году были открыты первые регулярные рейсы между Минском и семнадцатью райцентрами Белоруссии, а в 1936 году был открыт первый почтово-пассажирский рейс между Минском и Москвой. Несмотря на массивные бомбежки. Он все равно еще принимал авиацию. Правда пользовались им в основном военные. Наконец, мы вышли из самолета. Нас проверили тут же сотрудники СС и Вермахта отвечающие за безопасность. Проверяли только документы. Кто, где, когда родился, работал и жил. Именно такие вопросы нам задали. Я ответил по уставу и отдал честь. Ни одного лишнего слова не произнес. Наконец, мне сказали: вы поедете с нами на проспект Независимости, 17. Там как ни трудно догадаться была резиденция Гестапо. Раньше это здание принадлежало НКВД. Именно в нем пересеклись судьбы четырех известных нам человек. Генриха Гиммлера, Сони Кац, Гельмута Майера и Клаус Ингман (последний был убит под Москвой в декабре 1941 года). Но на этот раз, Гиммлера здесь не было. В кабинете, где в свое время Гиммлер проверял Соню, теперь сидел Курт фон Готтберг. Государственный и военный деятель нацистской Германии. Обергруппенфюрер СС и генерал войск СС и полиции (30 июня 1944). Родился он 11 февраля 1896 года. Участник Первой мировой войны. За боевые отличия награждён Железным крестом 1-го и 2-го класса. В 1919—24 активный член бригады Эрхардта. В 1932 вступил в НСДАП (билет № 948 753). С 1 июля 1937 начальник Управление по вопросам поселения в Главном управлении СС по вопросам расы и поселения, в 1939 начальник Земельного управления в Праге. С 1 октября 1940 по 21 июля 1942 начальник 3-го (учетного) управления Главного управления СС. В 1942 году переведён в Генеральный комиссариат Белоруссии, где возглавил одну из боевых групп СС, предназначавшихся для борьбы с партизанами. К тому же на Готтберга были возложены функции командующего войскам СС и полицией в комиссариате. С 24 марта 1943 одновременно являлся заместителем высшего руководителя СС и полиции Центральной России. С 5 июля 1943 заменял отсутствовавшего Эриха Бах-Зелевского на посту высшего руководителя СС и полиции Центральной России, с 21 июня по 7 августа 1944 сам официально занимал этот пост. 23 сентября 1943 года после убийства партизанами генерального комиссара Вильгельма Кубе занимает его пост. Его полномочия расширились на восточные и южные регионы Белоруссии, которые ранее находились в подчинении руководства группы армий «Центр» и рейхскомиссариата Украины. Новый генеральный комиссар ужесточил немецкий террор на белорусских землях, начав с расстрела сотен мирных граждан в отместку за убийство Вильгельма Кубе. При Готтберге резко активизировалась работа с белорусскими коллаборационистами: при помощи немецких властей стал стремительно развиваться Союз белорусской молодёжи, Готберг подписал приказы о создании Белорусской краевой обороны и Белорусской центральной рады. Готтберг был известен своей операцией Волшебная флейта («Zauberflöte») — кодовое название карательной операции, проводимой с 17 по 22 апреля 1943 года оккупационными войсками Третьего Рейха в Минске. Целью операции было уничтожение сопротивления населения и воли к борьбе. Также необходимо было угнать трудоспособную часть населения города в Германию на заводы, так как после Сталинградской битвы экономика и военная мощь Третьего Рейха пошатнулась, и рабочих рук стало не хватать. Основной удар операции наносился по партизанам и подпольщикам. Ход операции В «Волшебной флейте» были задействованы не только СС и СД (которые обычно и выполняли карательные операции) — силы полиции безопасности и СД генерального округа «Белоруссия», 2-го полицейского полка, части 23-го полка СС, особого батальона СС Дирлевангера, 12-й танковой роты, но также части и вермахта. Число участников — 2800 человек. Руководство операцией осуществлял Курт фон Готтберг. Ранним утром 17 апреля Минск был взят в плотное кольцо. Город был разбит на шесть оцепленных зон, выходы из которых контролировались СС-овцами. Отряды прочёсывали все жилые дома и руины, проверяли поезда, никого не выпускали. Отбирали — а впоследствии и забирали с собой — мужчин 14—60 лет и женщин 16—45 лет. Всех собирали на сборных пунктах, общее число — 52 тыс. чел. Затем проводились медицинские осмотры, наиболее крепких отправляли в пересылочные лагеря, оттуда в вагоны — и их вывозили на каторжные работы в Германию. Остальных передавали в местное оккупационное управление по труду для привлечения на работу в Минске и его окрестностях. За эти несколько дней в Германию на принудительные работы угнали более 700 человек. Оказывавшие сопротивление уничтожались. Всего операция длилась пять дней — до 22-го апреля. Евреи из Минского гетто доставлялись на работу и с работы под специальной охраной. О серьёзности операции говорит и тот факт, что проверке подвергались даже немцы и полицаи, покидавшие город. Из 130 тысяч жителей тогдашнего Минска было проверено 76 тысяч, задержали 52 тысячи, или больше трети жителей столицы. По версии карателей, это были те, кто не имел документов или вызывал подозрение. Было изъято 39 винтовок, 153 противогаза, 12 фотоаппаратов, 3 рубашки, 5 брюк. Генриху Майеру пришлось испытать на своей шкуре все эти ужасы. Он видел как обращались с советскими пленными и рабочими. За полгода службы в России, он увидел то чего никто не должен был видеть. Один раз он даже наблюдал расстрел партизан, которых поймали когда они подложили под железнодорожные пути взрывчатку. Генрих был удивлен. Партизаны оказались детьми не старше его. Самому взрослому из них было 16-17 лет. Четверо ребят были повешены и что самое страшное. Шеи у них не сломались. Они задохнулись. Генрих весь позеленел от ужаса. И впервые в жизни закурил. Это было ужасно. А подонки смотрели, как несчастные дети умирают. Единственный кто хоть как-то пытался прибодрить Генриха был Гауптштурмфюрер СС Сагнер. Он дал Генриху спасительную сигарету. Генрих откашлялся. — Боже, неужели нельзя было иначе с ними поступить? — спросил он. — Нельзя, эти ребята столько наших положили, — ответил Сагнер и закурил. Сагнер стал единственным другом и руководителем Генриха на Восточном Фронте. Именно он встретил его в канцелярии Гестапо 7 января 1944 года. Он рассказал кратко в деталях. Как работает немецкая служба связи. То есть, они должны были ловить эфир и передачу русских. Генрих знал или во всяком случаи изучал русский. Поэтому, Сагнер высоко его ценил. Генрих не задавал вопросов и делал все что ему говорили. Он знал о порядках в Армии и СС. «Молчи и служи» — такой у них был девиз. Все СС носило здесь за редким исключением, униформу близкую по своему внешнему виду к униформе Вермахта. Здесь стоит пояснить, что униформа у всех была разной. Черная униформа В массовом сознании прочно укоренилась мысль, что эсэсовец всегда ходил в черной форме. Что кстати изображали во многих иностранных фильмах. Однако надо заметить, что это было не Совсем так или, вернее, совсем не так. Тем не менее, учитывая, что в фильме черная форма играет значительную роль, расскажем о ней подробнее. История же черной формы такова: в 1932 году правительство Германии потребовало распустить военизированные организации и запретило их членам носить военную и полувоенную форму. С этим была связана реформа обмундирования СС, которые теперь должны были приобрести более «респектабельный» вид. 7 июля 1932 года для членов СС были введены черные мундиры и фуражки. Первоначально такую форму получили только офицеры, но постепенно — к концу 1933 года — ею были обеспечены вообще все члены СС. Автором черной униформы стал 34-летний профессор Карл Дибич, ему помогал Вальтер Хек — тот самый, кто разработал эмблему в виде сдвоенной руны «зиг». Китель представлял собой застегивавшуюся спереди на четыре пуговицы куртку стандартного военного покроя с четырьмя карманами. Прорези двух нижних карманов были расположены под углом, напоминая косую черту. Верхние карманы были накладными плиссированными. Клапаны всех карманов — трехмысковые, с застежкой на пуговицу. По краю воротника шел белый или витой черно-белый кант. По бокам кителя около талии находились две шлевки для ремня, сзади — две ложные пуговицы (которые должны были фиксировать положение ремня). Первоначально под черный мундир носили традиционную коричневую рубашку, но постепенно она была вытеснена белой. В 1936 году членам СС было предписано надевать белую рубашку в торжественных случаях. Здесь заметим, что в фильме белую рубашку носят все чины — от генеральских до рядовых, — то есть все ходят исключительно в парадной форме, независимо от обстоятельств. На левой руке — выше локтя — члены СС носили красную повязку с белым кругом, в который была вписана черная свастика. Эта повязка незначительно отличалась от привычной партийной — по краям у нее шла черная кайма. Черная фуражка по своему покрою приближалась к тем, что носили в рейхсвере. У высшего командного состава тулья отделывалась серебряным кантом, у всех остальных — белым. Околыши были черные бархатные; на офицерских фуражках над козырьком крепились серебряные плетеные подбородные ремешки, у шарфюреров и СС-маннов — матерчатые или кожаные. Знаками различия на фуражках были: на тулье орел СС (который имел ряд отличий от национальной эмблемы — орла, носившегося на военной форме военнослужащими вермахта. Главной отличительной чертой были крылья: более длинными являлись не верхние, как у орла вермахта, а средние перья крыльев), а на околыше — эмблема «Мертвая голова» (с нижней челюстью). Где-то в районе 1934 года в СС начали носить шинели и кожаные плащи; командиры в звании оберфюрера и выше обычно носили их расстегнутыми с отогнутыми белыми отворотами. Остальные чины должны были носить шинель, застегнутой на все пуговицы (за исключением кавалеров Рыцарского креста). После 1939 года начался массовый переход членов Общих СС на серую униформу, кроме того, многие эсэсовцы поступили на военную службу (в том числе в войска СС). Фактически с этого момента черную форму перестали носить, отдавая предпочтение серой и полевой. В 1942 году большое число комплектов черной униформы СС передали частям вспомогательной полиции на оккупированных территориях СССР (с заменой символики СС и знаков различия). Остальные комплекты черной униформы отправили на Запад, где передали членам так называемых Германских СС — местных эсэсовских формирований в оккупированных странах. В Германии в 1944 году ношение черной униформы, которая и до этого использовалась крайне редко и только в торжественных случаях, было и вовсе отменено. Таким образом, мы можем констатировать: та черная форма, которая благодаря «Семнадцати мгновениям весны» стала «визитной карточкой» сотрудников СД и гестапо, не более чем фикция. Однако, многие люди запомнили СС именно такими. Хотя свидетели, которые видели и знали как выглядит СС. Говорили, что униформа мало чем отличалась от униформы Вермахта. Поэтому черный, это лишь устоявшийся образ у людей, которые интересовались данной организацией. Основной формой СС была серая, зеленая и защитная. Все корреляции с фильмами и книгами написанными после войны, не имеют ничего общего с реальностью. Серая униформа С 1935 года в части усиления СС начали поступать комплекты обмундирования серого цвета, по своему покрою аналогичного черной униформе, однако в 1938 году дизайн светло-серой униформы был кардинально изменен. Хотя она опять-таки сохраняла покрой черной униформы, существовал ряд существенных отличий (разумеется, за исключением цвета). На новой форме погоны носились на обоих плечах (разновидности погон по категориям чинов сохранились, и они все также не указывали на конкретное звание), одновременно была упразднена носившаяся с черной униформой красная с черным кантом повязка с белым кругом и вписанной в него свастикой. Вместо повязки на левом рукаве выше локтя положено было носить «орла СС» образца 1936 года. Серая форма носилась обычно со светло-коричневой «партийной» рубашкой, а белая надевалась лишь в особо торжественных случаях. Введение светло-серой униформы имело и вполне логичное объяснение. Руководство СС очень хотело придать своим членам более «военный» вид. С началом военных действий все больше немцев призывалось в армию, и отношение населения к сотрудникам СС, «просиживавшим штаны» в тылу, стало резко ухудшаться. Больше напоминавшая военный мундир светло-серая униформа должна была сгладить это отношение и создать впечатление, что ее обладатели состоят на военной службе. В первую очередь светло-серую форму стали получать сотрудники центрального аппарата СС, Главного управления имперской безопасности, сотрудники СД и полиции безопасности. Замена униформы не коснулась довольно значительного числа членов Общих СС, прежде всего местных функционеров — абшнитов и оберабшнитов СС, — которые продолжали носить черную форму. Чем дольше шла война, тем хуже было отношение населения к обладателям черной формы, в которых стали видеть приспособленцев, «откосивших» от фронта. К 1944 году их стали называть «черными СС» (причем название носило презрительный оттенок) в отличие от «белых СС» — частей войск СС, проливавших кровь на фронтах войны. Носившие же светло-серую форму (в том числе и сотрудники СД и полиции безопасности), таким образом, не попадали в «черные СС». Тем более что во время войны сотрудники СД и полиции безопасности (особенно на оккупированных территориях и побывавшие на фронте) все чаще стали использовать темно-серую униформу войск СС. Нарукавная нашивка в виде ромба с буквами SD первоначально указывали на принадлежность к Службе безопасности (СД). Однако в конце концов она стала универсальной эмблемой и СД, и полиции безопасности. Сотрудники полиции безопасности, не зависимо оттого, были ли они членами СС и СД, обязаны носить серую униформу СС. Петлицы и нарукавные нашивки у них были такими же, как в СД. Различие заключалось лишь в погонах — они были полицейского образца, что, с одной стороны, придавало сотрудникам полиции безопасности военный статус, а с другой — отличало их от личного состава СС. Это сослужило СД плохую службу: основная масса преступлений, совершенных эйнзатцгруппами на оккупированных территориях, на совести прежде всего сотрудников полиции безопасности, а из-за похожести униформы их позорная слава распространилась и на сотрудников СД. Полевая форма Но, несмотря на то что серая униформа была официально рекомендованной, все же в Берлине начала 1945-го сотрудники центрального аппарата СС все чаще и чаще носили более удобную и практичную полевую форму войск СС. Кроме того, это автоматически включало их в глазах населения в «белые СС» и тем самым повышало их социальный статус. Это, конечно, не касалось подчиненных Мюллера — сотрудники гестапо вообще предпочитали штатскую одежду (как, впрочем, и их коллеги из других стран). Полевая форма войск СС практически ничем не отличалась об армейской полевой формы. Китель застегивался под горло на пять металлических пуговиц, погоны носились на обоих плечах. Первоначально нагрудные и боковые карманы были с плиссировкой, а клапаны — трехмысковые, но к концу войны в целях сокращения трудозатрат плиссировка пропала, а клапаны стали прямоугольными. Однако до конца войны продолжали носить и старые варианты униформы. В начале войны Гиммлер пытался протестовать против того, чтобы эсэсовцы на фронте носили эту форму, но в войсках СС его приказ проигнорировали. Отличия заключались лишь в следующих элементах: в СС носили, естественно, особые знаки различия на петлицах и орла СС на левом рукаве выше локтя, кроме того, у них отсутствовал традиционный орел вермахта на правой стороне груди выше кармана. Генрих носил ее, несмотря на то, что он был сотрудником отдела связи военную униформу СС. Правда, когда он и Сагнер отправлялись в город. Они брали униформу Вермахта, чтобы не привлекать внимание населения. Основной целью партизан были эсэсовцы. Поэтому руководство сделало все, чтобы они не выделялись. Приходилось ездить по деревням в пределах Белоруссии и проверять местных жителей. Правда, это проверка не была из числа тех, что принято считать карательными операциями. Генрих лишь инспектировал районы в которых могли засесть партизаны. Некоторые деревни и города и вовсе опустели. Казни, вывоз населения, голод и повышенная смертность сделали свое дело. Генриху было не по себе, когда он ходил по этим абсолютно пустым деревням. Его заметили партизаны в одном из домов. — Лейтенант Вермахта идет, отлично. Давайте его застрелим, — сказал один из них отвел курок автомата. — Стой, давай посмотрим куда он пойдет. Он должен быть уверен, что в деревни никого нет. Если мы его убьем. Немцы поднимут новую волну казней. Нужно знать наверняка, — сказал командир отряда. — Но он один, а нас трое, — сказал третий боец. — Их двое, — ответил командир. — Смотрите, неподалеку от него мотоцикл с водителем. Если мы его снимем. Этого мы точно не достанем. Он может поехать и рассказать обо всем. Если же немцы услышат звуки выстрелов. Они наверняка приведут сюда армаду. Поэтому, ждите, — скомандовал первый. — Да, сэр, — сказали тихим голосом подчиненные. Генрих не видел партизан и прошел по деревни. — Мы не должны выдавать свое присутствие, — потребовал командир, — сидите тихо. Иначе нам конец. Генрих не слышал разговор партизан. Хотя ему в спину смотрели винтовки. Тем временем, «старик» — ветеран Восточного Фронта смотрел в сторону Генриха и мрачно курил сигарету. — Эх, застрелят парня. Не знает он, как на войне таких любопытных и неопытных снимают. Генрих постучался в дверь. Ни звука. Затем он подошел ко второму дому. Тоже самое. Он осмотрел окна и ставни. Ничего особенного. — Может нам лучше уехать. Я предупреждаю, что партизан тут много, господин лейтенант, — объяснял Отто. — Не уедем сейчас. Расстанемся с жизнью. —Да, тихо вы, Отто. Если здесь есть человек, то дело того стоит. Мы не должны оставлять территорию без присмотра, — пояснил Майер. —Так, попробуем эту. Он постучал и ему кто-то ответил на русском. Голос принадлежал старухе. Генрих взял все свое мужество в руки и сказал на русском. —Добрый день. — Что вам нужно, — спросила старуха. — Мы чужих сюда не пускаем. Только своих. — Хорошо, вы можете открыть. Клянусь, что ничего у вас не возьму и не обижу, — ответил Генрих. Старушка приоткрыла дверь. Ваши у нас и так все забрали. Вы еще хотите, чего-то, — заметила старуха усталым голосом. — Нет, — отметил Генрих, — ничего нам от вас не нужно. Старушка осмотрела Генриха и поняла, что перед ней не типичный солдат Вермахта. А мальчик 17 лет. — Вот кого теперь в Армию берут, — сделала она вывод. — Ладно, заходите. — Он зашел. Все, мы должны его пристрелить. Он теперь знает, что в деревне кто-то есть, — сказал стрелок. — Стойте. Если он догадается, что здесь партизаны. Наш отряд снова окажется под угрозой существования. Не давайте эмоциям взять над вами вверх, — подчеркнул — Сэр, но он же… — Он пока ничего не делает, но если Настасья Филипповна вдруг махнет нам платком или подаст иной сигнал. Мы его убьем. Он не должен догадаться о подземных ходах, — говорил все тот же командир. — Товарищ Соколов, может все-таки пальнуть. Он испугается и уедет. Будет знать, что мы своих не бросаем, — заметил третий. — Ценз, я вас очень ценю. Однако, пока «Серго» запретил нам стрелять без необходимости. Мы не успеем застрелить водителя, если убьем офицера. Мы слишком далеко сидим. Иван понимал, что если немцы оставят эту территорию без внимания. Они (партизаны) смогут подготовиться к вторжению в немецкие тылы и сделать превентивный удар по вражеским тылам. Спасает то, что офицер еще молодой. «Старик» бы точно почуял бы неладное. Но не этот. Неужели его направили одного сюда без охраны (фактически). Одно из двух, либо это переодетый эсэсовец, либо сотрудник какого-то управления связи или разведки. Может и то, и другое. Он может что-то знать. «Соколу» не впервые было встречать таких людей с мирной инспекцией. Эти проверяли деревни, которые официально считались пустыми и территории прилегающие к ним. И все же, офицер вошел. Если он останется на всю ночь. Это плохо. В таком случаи, есть два варианта. Первый — если он догадается. Он сообщит своему командованию и тогда сюда «точно» приедут Фрицы. Второй вариант, если он не догадается. Он уедет и расскажет, что видел одну бабулю. В таком случаи, тыл будет укреплен частично. В любом случаи, мы должны привлечь внимание тех солдат, которые находятся на передовой. Однако, если что мы возьмем его в плен. — Тимошенко, — негромко гаркнул Соколов. — Да, — отозвался третий. — Найдите позицию, на которой можно будет легко убрать водителя. Офицера, если что раним и возьмем в плен. Ценз, если он вдруг выйдет из дома и помчится к автомобилю. Цельтесь в ногу. Но помните, не калечить. Нам он нужен живым, — отметил Соколов. Пока Иван и другие партизаны следили за происходящим на улице. Генрих Майер снял фуражку и стал осматривать дом. Он был построен в старом деревенском стиле. Генрих заметил распятие, но оно было каким-то другим. Верхняя часть мало чем отличалась от символа католицизма и протестантизма. А вот нижняя, имела какую-то странную не то дугу, не то крест в изогнутом состоянии. В левую сторону, что интересно. Его размышление прервала старушка. — Выпейте чаю, молодой человек, — сказала она. — А да, спасибо, — ответил он все еще смотря на крест. — Благодарю вас. — Вы слишком вежливы для немца. Они обычно у нас долго не задерживаются, — отметила она. — У вас, а разве у вас кто-то тут есть? — Да, мои дети, — сказала старуха в ее глазах была грусть. — И где они? — За домом, — продолжала она. — Можете показать мне их, — попросил Генрих. Они вышли из дома. Генрих думал, что это наверняка ловушка, но он ошибся. Они подошли к надгробьям, на которых были выгравированы их имена. — Они здесь, — подчеркнула Старуха и приложила свою руку к одной из четырех могил. — На этой земле ничего не растет. На ее глазах появились слезы. —Мне очень жаль, — сказал Генрих с сочувствием. —Вам немцам не понять, что такое дети и что значит их потеря. —Не говорите так. Я… — Вы единственный кто смотрит на них сейчас и не смеется. Другие, просто убили моих детей. Двое погибли зимой 1941 года, двое других — летом 1942. Другие немцы смеялись и цинично шутили когда я зимой и летом пыталась вскопать землю, чтобы похоронить их. — Давайте я вам помогу? — предложил Майер. — Не надо, — вздохнула старушка, — вы уже им ничем не поможете. Да и я скоро умру. — Не говорите так. Вы еще можете жить. Ведь вам… — Мне 40 лет молодой человек. Я натерпелась и настрадалась видя как моих детей и однополчан расстреливают. — Вам 40 лет? — Да, все эти ужасы, которые сделали ваши «друзья». Это просто уму непостижимо. Как вы могли, как вы могли поддерживать всю эту гадость. Я понял, что речь идет о Гитлере и о всех тех, кто выполнял эти приказы. — Останьтесь, молодой человек. Я вам расскажу много чего интересного о ваших друзьях. Интересно, он видимо останется здесь на ночь. Значит, видимо решил все как следует проверить, — сказал Иван. — Фриц, видно хочет понять есть ли здесь кто-то, кроме нее, — ответил Лазарь. — Ладно, пока никакой пальбы. Убийство двух не поможет нашему движению. Лучше, чтобы они притащили сюда больше живой силы. Тогда наши без труда смогут наступать на фронтах. Они в любом случаи к нам придут, — указал Соколов. Генрих вошел в дом и старуха стала рассказывать об оккупации, смерти сыновей и многих других бедах. Одна из историй была о старике и шестилетнем мальчике с запасами соли и картошки. Их остановил патруль из немцев. Они говорили, что идут удить рыбу, но думали что-то другое. Доставить продукты партизанам. Их не стали их даже допрашивать и застрелили их. Вторая история была об изнасилованной еврейской девушке. Немцы разорвали на ней одежду. И стали насиловать ее один за другим. Не отпуская ни на миг. Неизвестно, от чего она умерла. Не то от потери крови, не то от холода, не то от отморожения. Но снег после этого стал розовым от крови. Выслушав страшные истории. Генрих убедился, что все то что ему рассказывали ветераны Восточного Фронта правда. Он был в ужасе. И все же, был уже вечер и старуха позволила ему и замерзшему от холода Отто переночевать. Ни тот ни другой, так и не смогли заснуть. Генрих от ужасных историй, а Отто и сам знал почему. Ведь он два года назад участвовал во всех этих зверствах. Бабушка сидела всю ночь и караулила немцев. Наступило утро и Генрих выпив чай поблагодарив бабушку. Дал ей денег рейхсмарки, которые стали официальной валютой оккупированной Белоруссии. Бабушка заметила: — Мне не нужна ваша валюта. Мне нечего покупать на эти деньги. Ничего нет. Да и детей мне деньги не заменят. Генрих решил, что в такой ситуации лучше оставить что-то более ценное. Он оставил свои часы и сказал: — Они вам не заменят детей, но вы будете помнить, что не все немцы такие. Попрощавшись, Генрих сказал: — До свидание. — Отто, будьте любезны. — До-с-ви-да-ния, — он не знал русского и невнятно повторил. Сев в машину. Они двинулись. Когда деревня исчезла из поля зрения. Отто, наконец сказал: — Фу, я боялся, что она нам горло перережет. — Видите, ведь правду говорят. «Как ты с людьми, так и они с тобой», — обратил внимание Генрих. — Нам просто повезло. Я удивлен тому, что партизаны нас не тронули. Хотя у меня была мысль, что они в городе, — ответил Отто смотря на дорогу. — Если они там были, то ничем не выдали себя, — указал Генрих. — То что их нет сзади. Это не значит, что их нет спереди. Они могут затаиться в кустах, листве, в болоте, на деревьях и питаться одни листьями и ящерицами. Понимаете. — Понимаю, но если бы я убил старуху. Они бы и нас убили. — Зачем вы оставили ей часы. Она же их обменяет на еду или прочую фигню. — Я тоже человек, Отто, не забывайте. Memento mori — помни, что придётся умирать», «помни о смерти», «помни, что смертен» — Я далек от латыни, — отметил Отто. Наконец, они доехали до предместий Минска. Охранники проверили документы и сказали: — Добро Пожаловать. Партизаны, дежурившие всю ночь, тоже не спали. Когда насупило утро и они пришли к Настасьи Филипповне. Иван тут же проверил часы. Он знал, что среди военных инженеров есть те, кто могут вмонтировать взрывное устройство во что угодно. Не найдя никаких признаков химических веществ и металлической начинки. Значит, тот кто их оставил явно не собирался нас уничтожать. В ином случаи, от дома не осталось мокрого места. — Значит, его зовут Майер, — сказал вслух Иван держа все еще в руках лупу.